- Вы неоднократно заявляли, что Россия занимает в вашей жизни особое место. Откуда такая привязанность?
- Сложный вопрос. Россия - не блондинка, про которую точно знаешь, чем она тебе нравится. Но за всю свою долгую жизнь я только один раз плакал после спектакля. Это были "Три сестры" Чехова. Я ответил на ваш вопрос? Если хотите подробнее, то назову вам конкретных людей, которых люблю. Это Ирина Антонова, директор Музея имени Пушкина. Я по образованию художник, окончил ту самую Академию искусств во Флоренции, где стоит "Давид" Микеланджело. Моя рука рисовала легко, я - автор декораций и костюмов своих постановок. Но Ирина первая сказала, что это не просто театральные эскизы, а большая живопись. И два года назад устроила здесь мою выставку - надеюсь, не последнюю, потому что с тех пор я сам в себя как художника поверил и немножко зазнался. (Смеется.)
Еще я благодарен Владимиру Васильеву с Екатериной Максимовой. Не только за фильм "Травиата", где они станцевали, но и, например, за две версии "Аиды", которые мы ставили с Володей. Одна была в "Арена ди Верона", другая - в "Ла Скала", с совершенно межпланетной хореографией...
- Какой ваш спектакль вы бы хотели видеть на сцене Большого театра?
- А вы уже за меня решили, что я буду открывать Большой после ремонта? Но идея неплохая. Может быть, привезти ту самую "Аиду", которую поставил в "Ла Скала" с Васильевым?
- А может, поставите нам что-нибудь из Моцарта? Сами говорили, что это ваш любимейший композитор.
- Верно, любимейший, хотя ставил я до сих пор только "Дон Жуана". Зато семь раз! Знаете, почему? Моцарт не произвел революции в опере, но он поднял до небес великую итальянскую, точнее, неаполитанскую оперную школу, которую заложил Алессандро Скарлатти. И я ни разу не был доволен тем, как поставил "Дон Жуана". Мне даже было неловко, когда выходил на аплодисменты. Прятал глаза и думал: кретины, чему хлопаете, вы абсолютно не поняли, что я сам в Моцарте ничего не понял... И с такой мыслью шел делать следующую постановку.
- Когда-то вы работали с Росселини, Висконти, Маньяни, Каллас... Того великого поколения больше нет. Не чувствуете себя духовно одиноким?
- Да, морально это тяжело. Я очень сочувствую сегодняшней молодежи. Когда-то были мощные театральные школы - итальянская, немецкая, русская с ее столпом Станиславским. Было куда обратиться, куда бежать. Сегодня нет ориентиров. Нет Феллини, Антониони... Я остался единственным динозавром из той плеяды. Именно поэтому занят сейчас созданием во Флоренции своего Центра изучения искусства, куда передаю весь личный творческий архив. Хочу, чтобы там обучались молодые люди со всего мира. И, конечно, из России, потому что у вашей страны огромный культурный потенциал.
- Когда вы приезжаете в Россию, что удивляет больше всего? В хорошем смысле и в дурном?
- Помимо громадной концентрации культуры сшибает с ног красота ваших женщин. И их эмансипированность - я, как это ни покажется странным, очень ценю это качество. А огорчает, не удивляйтесь, малое количество собак. Имею в виду не диких, а тех, которые прогуливаются с хозяевами. У меня самого дома шесть собачек. Собаки - это подтверждение гуманных чувств, которые живут в обществе. Нет собак - нет гуманности.