Между прочим, Валерий Сергеевич собственнолично продает свои сочинения в театре и ничуть по этому поводу не комплексует. За этим занятием я и застала его перед началом спектакля "До и после", в котором он должен был играть. И тут же попросила об интервью для "Труда". Валерий Сергеевич пообещал, но нетвердо. Если, мол, настроение соответствующее будет. Ну а поскольку спектакль прошел успешно, то и настроение оказалось подходящим для разговора.
- Валерий Сергеевич, я очень рада, что наши традиционные встречи раз в пять лет, начиная с вашего сорокалетия, продолжаются, авось и на этот раз мы не разочаруем друг друга. Накануне я перечитала ваш двухтомник "Таганский дневник" и, честно сказать, пожалела об этом. Потому что в нем вы весь как на ладони. Такую обнажающую правду о себе редко где встретишь. Скажите, зачем вам понадобилось самое сокровенное и личное предавать гласности? Это что, игра такая?
- Это связано с моим характером. Да, наверное, я в какой-то степени игрок. Не только на сцене, но и в жизни, поэтому хочу свою чашу испить до дна, чего бы мне это ни стоило. Скажу вам как на духу: когда я начал вести свой дневник в 17 лет, то у меня и в мыслях не было когда-нибудь издать его. Но и сжигать его, как Качалов, я тоже не собирался.
- Но какой-то толчок к публикации был?
- Да, решение пришло после показа телевизионного фильма Эльдара Рязанова о Владимире Высоцком, где я был представлен эдаким злодеем Сальери рядом с Моцартом. На меня тогда обрушился град писем, в которых мне обещали выжечь глаза синильной кислотой, взорвать мой дом и так далее. Нет, я не испугался, но подумал: а почему бы не обнародовать всю правду о наших взаимоотношениях с Владимиром Семеновичем?.. И тогда все свои дневники я отдал одному близкому другу, и он, выбрав места, связанные с Высоцким, показал мне то, что получилось. Прочитав все подряд, я понял, что получилось нечто, похожее на прозу, которую нестыдно издать.
- Как говорил один из героев фильма "Мимино", я вам одну вещь скажу, только вы не обижайтесь. Так вот, мне кажется, что ваша жизнь поделилась на два периода - до 1980 года, когда на Таганке был Высоцкий, и после, когда его не стало и вы заняли лидирующее положение в труппе. Я это особенно ясно поняла на сегодняшнем спектакле, когда вы появились в безликой массовке, и все вдруг заиграло, и даже мороз по коже прошел...
- Если вы все это напишете, я вам буду только благодарен, потому что обычно не видишь себя со стороны. Тем не менее я периодически думаю о тех вещах, о которых вы только что сказали. В том числе когда играю в спектакле о Высоцком "Прерванный полет". Там актриса, исполняющая роль Марины Влади, говорит: "Будущее для тебя кончилось, своего будущего я не знаю". Мне же кажется, что свое будущее Владимир Семенович предугадывал и про себя знал, какой он поэт и что он значит для России. С той лишь разницей, что одному слава приносит радость, а другому страдания.
- Но сейчас мы говорим о вас, и я не совсем понимаю, как вы при вашей яркой индивидуальности можете творить в таком творческом вакууме, где от прежнего ансамбля остались одни воспоминания. Почему вы не уходите в другой театр?
- Потому что я воспитан Таганкой, здесь мои корни, здесь находятся дорогие мне тени, с которыми я продолжаю играть. Ведь чем можно доказать свою верность тому делу, которому служишь? Только преданностью. Но я понимаю и тех, кто уходит. Когда Любимов, находясь за границей, хотел, чтобы от его театра осталось одно пепелище, я понимал и его, потому что он живой человек и в нем жила обида за несправедливое отношение к себе властей.
- Когда пять лет назад мы шли с вами по длинному подземному коридору театра, вы в сердцах сказали: "Уж лучше бы он не приезжал, по крайней мере, красивая легенда осталась бы". Сейчас вы тоже так думаете?
- За эти пять лет многое изменилось, в первую очередь изменился я сам, поэтому теперь такого не скажу. Все-таки Любимов держит театр, и пошлость, дурновкусие в него не проникают. Он по-прежнему отдает предпочтение высокой литературе, и это меня тоже вдохновляет, поскольку если не буду играть Достоевского, Булгакова, перестану читать Бунина, Лескова, то духовно оскудею... А потом, вы даже не представляете, насколько перевернул мою жизнь мой народившийся Ванька, которому вчера исполнился год и семь месяцев. Это такое счастье, что словами передать невозможно. Когда тебе много лет и много пройдено дорог, то все наносное спадает, и ты начинаешь видеть жизнь в ее истинном свете. И молишь Бога, чтобы он дал тебе побольше сил...
- Похоже, то, что вы вновь стали отцом, придало вам творческой энергии?
- Да, вы правы, потому что все в жизни взаимосвязано. Если мужчина понимает, что больше не способен иметь детей, то и с творчеством у него начинает не ладиться, ибо энергия иссякает. А ведь актеры в первую очередь должны брать зал своей энергией, завоевывать его, как любимую женщину.
- Извините, что трогаю вашу старую рану, но, насколько я знаю, поначалу вы очень не хотели, чтобы у вашей бывшей жены Нины Шацкой и Леонида Филатова были общие дети...
- Это чувство было своего рода мужской местью, поскольку как покинутый муж я испытывал громадную боль. А когда все улеглось и страсти стихли, то я был бы даже рад его родительскому счастью, но, увы, Леонид так его и не испытал, хотя и называл моего Дениса своим сыном. Я, кстати, несколько раз ему говорил: не надо этого делать, он Золотухин, в нем течет моя кровь, и когда-нибудь это скажется, как ты ни воспитывай его. В конце концов это и произошло. Денис бросил ВГИК и стал священнослужителем, то есть резко поменял свой путь. Золотухины все с норовом, если что задумают, их уже не повернуть.
- Значит, с возрастом приходит и умение прощать, и входить в положение другого человека?
- Конечно. Недаром же сказано: "Познай самого себя, и ты познаешь мир..." Вы помните фильм "Единственная"? Так вот, недавно был я на "Мосфильме", и, когда проезжал мимо проходной, ко мне подскочил пожилой охранник и стал кричать: "Что ты наделал?! Что?!" Я жутко растерялся и спрашиваю: "Объясни толком, в чем дело?" А он мне: "Почему ты не простил ее?" - "Кого?" - "Танюшку, жену твою". Оказывается, этот пожилой человек только что посмотрел этот фильм. А у него в жизни было нечто подобное, когда он не смог простить изменившую ему жену и остался на всю жизнь несчастным и одиноким человеком. И ему так хотелось, чтобы хотя бы в кино это прощение состоялось.
Я это говорю в связи с тем, что наша душа - постоянное поле битвы добра со злом, и поэтому надо постоянно быть начеку, чтобы зло не заполнило все ее закоулки. Ведь зло очень активно и настойчиво. Однажды я написал повесть "Вдребезги" (ее напечатали в "Юности") о деревенском мальчике, который попадает в город, и город начинает его перемалывать. Этот сюжет возник из моего детства и ранней юности. Когда я учился в сельской школе на Алтае в послевоенное время, то никто не спрашивал, какой он национальности, никого это не интересовало. А когда я в 17 лет попал в Москву, то мне сразу стали объяснять, что есть свои и чужие, и чужих надо остерегаться, то есть город начал меня постепенно ломать, перелопачивать...
- И все-таки окончательно не перелопатил?
- Думаю, что нет. Я оказался сильнее его и, как мне кажется, выстоял в этом поединке.
- От вас и сегодня исходит ощущение силы, мощи. Достаточно вам в руки взять гармонь и запеть, как всем становится ясно: такого голосистого мужика голыми руками не возьмешь.
- Я вам расскажу одну историю, связанную с моим отцом Сергеем Ларионовичем. После войны он вернулся домой не сразу, а только через год. Где-то гулял. Я сделал такой вывод, краем уха услышав напряженный разговор родителей о каких-то документах, якобы случайно залитых в Москве чернилами. У отца была своя, только ему известная песня, и когда он выпивал три-четыре кружки браги, то начинал громогласно выводить (поет):
На зеле... на зеле... ном ковре мы сидели,
Целовала Наташа меня,
На зеле... на зеле... ном ковре мы сидели,
Целовала Наташа меня.
Мать сходила с ума от этого воя и кричала: "Сережа, где эта б... Наташа, в какой Румынии, Молдавии?" - "Уйди, мать!" - отвечал он. И по новой. Час-два он раскачивал эту песню, до слез доводил себя, выплескивая какую-то свою боль наружу. И вот совсем недавно я звоню Ирине (нынешняя гражданская жена Золотухина, актриса Ирина Линдт. - Л.Л.), а мой Ванька кричит в трубку: "Па-па-а-а-а!" И вдруг я понимаю, что это раскатистое "а" я уже где-то слышал. А потом вспоминаю: да у его деда в песне "На зеленом ковре". Вот что значит корни. Сильнее зова крови в этом мире ничего нет. Это уж вы поверьте, поскольку я не только молодой папаша, но и дед нескольких внуков. И я молю Бога, чтобы все они были живы, здоровы и счастливы, а уж я постараюсь, чтобы они ни в чем не знали нужды.