"МЫ ВСЕ ВРЕМЯ ПЫТАЕМСЯ, ЗАДРАВ ШТАНЫ, БЕЖАТЬ ЗА КОМСОМОЛОМ"
- Почему в вашей новой картине затронута именно тема оккупации?
- Я совершил открытие и хочу, чтобы его совершили другие. Дело в том, что у нас тема Второй мировой войны исследована по-разному: и масштабно, и камерно. Кроме одного - оккупации, в которой жили около 50 млн. человек. Не все были партизанами, и не у всех была возможность ими стать. Они потом очень долго считались предателями, мы все заполняли анкеты с вопросом, были ли родственники в оккупации. И про этих людей не снято ни одного фильма. Я хочу отдать им должное. Кстати, история вполне реальная: о псковской миссии, где служили 80-90 священников.
- Последнее время поражает количество непрофессионалов в кино. Плохой монтаж, плохой звук, непрописанный сюжет. Однако именно такие фильмы пользуются немалой популярностью.
- Когда образуется достаточное количество некой критической непрофессиональной массы, она негласно сговаривается и называет это стилем. Мы очень хотим вписаться в контекст европейской культуры и считаем насилие и ненормативную лексику средством это сделать.
- Именно европейской? Не американской?
- Да. Мне кажется, в американскую нам не вписаться, там достаточно разумные люди. (Смеется.) Они живут своей жизнью. Это свой микромир, и случаи попадания туда единичные. А вообще мы все время пытаемся, задрав штаны, бежать за комсомолом, а это порочная практика. То есть мы как бы привозим все оттуда: если свою известность режиссер привез не с европейского фестиваля, значит, он ненастоящий. Это несколько унизительно, но пока это правило непоколебимо. И на этот алтарь согласны выложить что угодно. Лишь бы оказаться в контексте.
- А как вы относитесь к политкорректности?
- Зачем вводить новое слово, когда история человечества так или иначе сформулировала определенные законы, по которым должен жить человек? Зачем нам политкорректность? Что это такое? Реакция на что-то новое, появившееся в обществе? Ничего нового за 3-5 тысяч лет в человечестве не появилось. Cуществуют элементарные понятия: человек должен уважать другого человека, не делать того, чего не пожелает себе. Политкорректность - это бантик, чтобы заметили, а что внутри - не важно. Это никак не связано с человеческими отношениями.
- У нас любят фразу "кино в американских традициях" или "европейских"...
- Да. И мне всегда хочется сказать: побойтесь Бога, у нас свои традиции фантастические! Если бы я сейчас увидел кино хотя бы приблизительно того же уровня, какой был в проклятые застойные времена, в трудные времена для художников, я был бы счастливым человеком.
- Может быть, тоталитарное время предполагало некое преодоление?
- По идее, у художника должен быть свой внутренний конфликт. А конфликт с властью - внешний. И у тех, кто думал, что основной конфликт художника - внешний, не осталось совсем ничего, только звенящая пустота, когда этот внешний конфликт ушел.
- Какой у вас сейчас конфликт?
- Скорее всего, со временем. Я считаю, что сейчас время торжества зла. Причем безусловного и разнообразного. И это может перестать называться злом - дело к тому и идет.
- Почему зла-то? И в другие времена и убивали, и предавали, и на кострах за инакомыслие, и толпа на толпу...
- Но шкала ценностей все равно оставалась шкалой ценностей. В искусстве - ведь мы сейчас говорим не о жизни, а об искусстве. И в этих чудовищных обстоятельствах искусство - будь то литература, живопись, музыка - прорывалось, произрастало из навоза жизни, и это всегда были цветы. А сейчас-то совсем наоборот. Это зубы дракона растут. В кино как самом мобильном и молодом виде искусства быстрее всего чувствуются эти зубы.
- Однако зрители бодро реагируют на то, что им не нравится: просто не ходят в кино.
- Это радует. Что ходят в кино меньше - плохо. Потому что могут отвыкнуть. Мы слишком долго боролись за то, чтобы ходили, жаль, что кино себя дискредитирует. Но то, что зрители научились отделять зерна от плевел, хорошо. Хотя публика все равно манипулируема, ее можно затащить на что-то, если кому-то очень захочется.
"ДЕНЬГИ НУЖНЫ БЫЛИ ВСЕГДА, НО СЕЙЧАС НУЖНЫ ТОЛЬКО ДЕНЬГИ"
- Смотрите, как интересно получается: раньше обвиняли в конфликте с властью, а теперь в сотрудничестве. Вам, например, досталось за картину "1612".
- У меня перед глазами воспоминания Раневской о выступлении Федора Шаляпина. Он в "Иване Сусанине", а тогда "Жизни за царя", в присутствии государя упал в эйфории на колени в театре. И до конца жизни был презираем за этот поступок. И Раневская описывает случай, когда на каком-то концерте Шаляпин не смог петь, так он был этим презрением надломлен. Вот такая глупость: внешние обстоятельства оказались для общества важнее сути.
- Так "1612" - заказ Кремля?
- Нет. Я язык перед выходом фильма стер, объясняя, что это вопрос глупый, потому что кино вообще на заказ и снять его просто так нельзя. Тебе может его дяденька богатый заказать, потому что кино - дорогое удовольствие, чтобы его можно было снять не на заказ. Это социальные общественные глупости, которые порой мешают воспринимать реальность. Они опасны, по большому счету. Моцарт мечтал стать придворным композитором, это был его конфликт. С тем же Сальери, который им стал. А Ван Гог мечтал продавать свои картины, и это у него не получилось. Теперь его "Подсолнухи" продаются за 40 млн. долларов. Это издевательство над памятью художника.
- Принято считать, что хороший художник - мертвый художник.
- (Смеется.) Есть еще одна фраза: в России надо жить долго. История знает много примеров и голодных художников, и сытых художников. Голодный - смотря для чего. Вот что меня, честно говоря, шокирует на Каннском кинофестивале. Как все знают, необходимое условие пройти туда гостям - смокинг и бабочка. И вот сидит зал: женщины в бриллиантах, мужчины с бабочками, а перед ними на экране разворачивается такое, что это можно считать извращением. Как будто эти люди во фраках припали к щелочкам, к замочной скважине, и подглядывают в другой мир. Что это - внешнее или по существу? Если по существу, то не надо тогда этих бабочек, смотрите так историю из жизни беременной румынской девушки. Вы же понимаете, что это разные жизни: румынской девушки и ваша, и они никогда не соприкоснутся, сколько бы призов вы ни дали этой картине.
- А не было желания после "1612" накормить всех принципиально другим фильмом, чтобы прекратить разговоры о заказе?
- Точно не было. Потому что любой такой акт выглядел бы оправданием. А мне не за что оправдываться. Я прожил большую честную жизнь в кинематографе, снял много хороших фильмов, за которые мне не стыдно, как и за "1612". Я до сих пор снимал то, что хотел. Вообще в разговорах такого рода главное - не скатиться в брюзжание типа "а звездочки раньше были ярче". Я постоянно оглядываюсь на себя, чтобы не дай бог не потерять современный взгляд. Жизнь меняется, публика другая, принципы другие. К сожалению, приходится констатировать, что поменялись ценности. Деньги нужны были всегда, но сейчас нужны только деньги.
- Вы явно не гламурный персонаж...
- (Смеется.) Нет, у меня на некоторые вещи аллергия. Их в цензурной лексике и выразить невозможно.
- Почему? Ну, вечеринки, ну, коктейли - что в них плохого?
- Плохо то, что это делается с вызовом, преподносится как образ жизни, как ориентир для неокрепших умов. Они начинают думать, что к этому и надо стремиться. Ну, гуляете - и гуляйте. Нет, мы тихо гулять не хотим: мы хотим, чтобы вы выпускали журналы, а мы там фигурировали.
- То есть персонаж Ксении Собчак вам глубоко несимпатичен.
- Я не хотел бы персонифицировать. К своему удивлению, я обнаружил, что она девушка далеко не глупая. Это как раз образ жизни. Это сознательный выбор и способ зарабатывания денег.
- Разве не всегда были так называемые люди из общества?
- Ну, ни в начале беседы, ни в ее середине ее я не заявил, что перед вами сидит правильный человек. Я обычный сомневающийся человек. И сам периодически хожу на приемы. Например, на премьеры фильмов. При том, что я провинциальный человек, у меня есть свои пунктики: я люблю смокинг или украшения (показывает на перстень). Они, может, невинный бзик, которым я никого не травмирую. Я знаю режиссеров, которые вообще без этого обходятся - может, и я к этому приду, потому что потребности у меня в этом нет, это правила игры.
"В РИМЕ Я ЛЮБЛЮ РИМ"
- Вы произнесли слово "провинциальный". Сегодня это почти оскорбление. И о человеке, приехавшем в столицу, говорят, что он либо перестал быть провинциалом, либо так им и остался. Как будто жить или родиться в другом городе - это преступление.
- Человека по жизни ведет некая внутренняя пружина. Я вот думаю, что во мне была такая пружинка, которая меня тащила по жизни. И я никогда не испытывал комплексов: слишком хорошо знал, чего стою. С детства. И это было не самомнение и не желание жить красиво. А все остальное - место жительства. Думаю, это разделение на столицу и провинцию было всегда. Структурирование социума. Надо к этому легче относиться.
- Часто ездите на родину?
- Редко. По разным причинам. Я ведь вырос в маленьком городе на Алтае: как раз такие места и называют забытыми богом. Потом жил в городе побольше - Павлодаре, потом в Екатеринбурге. В Славгород я не еду, потому что не хочется разрушать в сознании слепок фантастического рая на земле. Иногда просто нет времени. Вообще, может быть, это как-то обличает меня, но больше всего я люблю ездить в Рим. Я могу там жить сколько угодно. Есть такое выражение: те, кто видел Италию, в особенности Рим, уже никогда не будут до конца несчастными.
- У вас с женой одинаковые цели пребывания в Риме? Она любит по магазинам побегать?
- И слава богу. Женщина, которая не интересуется магазинами, вызвала бы у меня, наверное, интерес - но и настороженность. (Смеется.)
- Она заставляет ходить с собой по магазинам?
- Нет, никогда. Иногда хочет посоветоваться. Я ненавижу магазины. Но с ней хожу, потому что мне не хочется ее обижать. Если она хочет со мной посоветоваться, я прихожу, смотрю. В большинстве случаев утверждаю.
- А если не утверждаете, чье слово последнее?
- Ее, конечно. Я говорю, что мне это не нравится, но она может поступать, как хочет.
- Поступает?
- Когда как. Она у меня с характером девушка, как правило, делает все, как нужно. (Смеется.) Умеет дожать. Зачастую мы с моего полного отрицания чего-то начинаем с ней дискуссии, которые заканчиваются полным принятием предложенного ею.
- Что вам больше всего нравится в Риме?
- Его древность. Могу ходить как завороженный и иной раз чувствую там себя древним римлянином. Это невозможно никому рассказать, потому что это либо клинический случай, либо художественные изыски. (Смеется.) Я в одном магазине увидел реконструкцию панорамы Рима с какого-то балкона: я как раз на свидание с Татьяной шел, опаздывал, но не мог оторваться. Стоял на этом балконе и смотрел. Я люблю в Риме воздух, закоулки. В Риме я люблю Рим.
- На свидание-то успели?
- Успел. Я маниакально пунктуален. Что мою жену иной раз приводит в возмущение. Она говорит: никто никогда не придет вовремя на это мероприятие. А я отвечаю, что мне важно, чтобы я пришел вовремя.
- А она опаздывает на встречи?
- Опаздывает, конечно. Женщина, не опаздывающая на свидание, также должна вызывать настороженность. (Смеется.)
- А если уже надо выходить, а она не готова - как реагируете?
- Ну, я уже выдрессировал себя, так что не так болезненно, как вначале. (Смеется.)
НАШЕ ДОСЬЕ
Владимир Иванович Хотиненко родился в Славгороде Алтайского края 20 января 1952 года. Окончил Свердловский архитектурный институт, работал художником-постановщиком на Свердловской киностудии. Во время службы в армии встретился с Никитой Михалковым, работал у него ассистентом на картинах "Обломов", "Пять вечеров", "Родня". В 1981 году окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Дебютом стала приключенческая картина "Один и без оружия" (1984). Снял "Мусульманин" (1995), "72 метра" (2003), "1612: Хроники Смутного времени" (2007). Женат на киноведе Татьяне Яковлевой. Сын Илья - режиссер; дочь Полина - художник по костюмам, живет в Лос-Анджелесе. Внуки: Серафим, Иван и Фекла.