Иван Шмелев писал: "Да, это был сад, новый сад... Дорожки были желтенькие, зеленела трава,
Иван Шмелев писал: "Да, это был сад, новый сад... Дорожки были желтенькие, зеленела трава, сверкал пруд, деревья тронулись в зелень, а за проволочными сетками шустро перепархивали птицы. Всюду развевались сине-красные флаги, и важно колыхались груды цветных шаров. По дорожкам гуляли господа, чистая публика и прилично подпрыгивали дети в красных и синих шапочках и чистеньких пальтецах с якорьками".
Антон Павлович Чехов не разделял идиллических взглядов коллеги Шмелева на новое заведение: "За все лето ни одного посетителя. Оправдываются люди тем, что в саду, мол, все зверье от голода передохло. Это резонно, но только отчасти. Передохло, но не все... Нет слонов, тигров, львов, хамелеонов, но зато есть... желтая собачонка, принадлежащая кустодиям (то есть сторожам. - А.М.). Есть блохи, которых на досуге ловят жены сторожей. Есть мухи, воробьи, пауки, инфузории... Наконец скоро прибудет в сад еще новый, давно уже не виданный зверь... Этот зверь - холера. За прибытие его ручается та старейшая, зловоннейшая вонь, которая ни на секунду не расстается с садом".
Действительность, конечно, находилась где-то посредине. Это был зоосад как зоосад, со зверьми, томящимися в клетках, с посетителями, жаждущими игр и развлечений, и с немногочисленными научными сотрудниками, наблюдавшими не столько за животными, сколько за посетителями. И в дневнике, который вели эти самые научные сотрудники, частенько попадались такие, например, записи: "Беспокоили зверей: двое, ухватившись за рога оленя, старались повиснуть на них, трое много шумели". Или такие: "Господин в собольей шубе бодался с козлом через перегородку". А вот еще: "Праздник. Дразнили животных: тура за рога, куланов и зебр - за морду, зайцев тыкали руками".
Тот же Чехов упрекал ученых, что они почти не занимаются зверьем, а чересчур увлечены каким-нибудь господином, который "тыкал" тростью сову, или офицерами, которые "тыкали" животных шашками.
Зоосад сравнивали то с тюрьмой, то со свинарником, то с Ноевым ковчегом, пытались что-то изменить и переделать - все без толку.
Случались и скандалы. Как-то раз слон Мямлик - достопримечательность, крупнейший слон в Европе - сорвался по весне с цепи и выскочил на улицу. Он шел по Пресне и трубил, а люди в панике бежали в переулки. Когда же некий полицейский сдуру пригрозил ему своею саблей, слон разозлился и едва не разломал гнилую будочку, где прятался смельчак городовой.
Слона в конце концов поймали и отправили обратно в зоосад.
Среди знаменитостей была тигрица Машка, воспитанница разудалого московского купчины Михаила Хлудова, вывезенная из Средней Азии и непостижимым образом прирученная. Когда господин Хлудов умер, Машку поместили в зоосад, где она вскоре умерла - слишком скучала по хозяину.
А на Рождество здесь делали Ледяной дом. Один из очевидцев восхищался: "Помню - струящиеся столбы, витые, сверкающие, как бриллианты... Стены дворца, прозрачные, светят хрустальным блеском, зеленым, и голубым, и розовым... - от где-то сокрытых лампионов... - разве расскажешь это!"
Первое же послереволюционное начальство пожелало переделать зоосад и превратить его в серьезную организацию. Упразднили проходившие тут ранее спектакли, упразднили и ночные гулянья с танцами под оркестр. Здание летнего театра уничтожили. И провозгласили новый тезис: "Зоосад - не зверинец для забавы, а прежде всего необходимое государству первостепенной важности научно-исследовательское и культурно-просветительское учреждение".
Однако, несмотря на эти строгости, зверей время от времени сдавали в аренду посольству Америки, украшавшему свои балы экзотикой, и в течение нескольких дней под потолками здания посольства летали экзотические птицы.
А в 1925 году был издан справочник "Московский зоосад". Невзирая на свое научное предназначение, он был написан языком весьма живым: "Бегемот с огромной головой, широкой мордой и почти волочащимся по земле животом, с могучими клыками. Это страшное чудовище может изрыкать такой могучий рев, что все животные, не исключая льва, приходят от него в трепет".
Бегемоты почему-то пользовались у почтенной публики особым уважением. Москвичи не знали кличек обезьян, слонов и павианов. А вот бегемотов знали именно по именам. Однажды Соломон Михайлович Михоэлс, знаменитый режиссер, позвонил своей супруге, Анастасии Павловне Потоцкой и сказал: "Нас пригласили на прием. Сейчас я за тобой заеду". И отвез свою супругу в зоопарк - в тот день у бегемотихи родился юный бегемотик.
Москвичи хорошо знали бегемота Августа, который был ручным настолько, что позволял сотрудникам почистить себе зубы. Знали бегемота Петрика, известного весельчака, который развлекал различными проказами стоящих в пивной очереди посетителей (разумеется, палатка с пивом стояла рядом с уважаемыми бегемотами).
Один лишь раз права московских бегемотов были несколько ущемлены. В войну температура бегемотного бассейна снизилась с 18 до 12 градусов. Тем не менее, как говорится в сборнике статей "Московский зоопарк", изданном в 1949 году, это пошло лишь на пользу, поскольку "явилось одним из моментов, способствующих уменьшению инфекционных болезней".