- Довлеет как-то над вами имя знаменитого предка, ощущение, что вы - один из Толстых?
- Нет, каких-то неудобств не было. Ни для меня, ни для приятелей, знакомых. Только в последнее время ощущаю повышенный интерес к собственной персоне, что порой даже изнуряет. Берут автографы, расспрашивают, словно я - живой писатель. Я же - Толстой в пятом поколении. А в Ясной Поляне с 1 августа 94-го года. Хотя не все хотели, чтобы Толстые вернулись к себе домой. Особенно местные власти. Наверное, привыкли, что у них в Ясной Поляне своя вотчина и свои люди. Я был для них чужой.
- Вот вы входите за ворота музея и попадаете в усадьбу. В какой-то мере свою. Какие чувства при этом испытываете?
- Очень гармоничное место. Мне просто такая природа нравится. Когда стал работать здесь, то только одно сознание, что мне доверили будущее имения Льва Николаевича, словно удесятеряло силы. Я делал и делаю, как мне кажется, все, что могу, чтобы сберечь память о великих предках.
- У вас четверо детей. По меркам сегодняшнего дня много. Даже очень. Не связано ли это с семейной традицией - у Льва Николаевича было, как известно, 13 детей?
- Лев Николаевич и Софья Андреевна любили друг друга. Софья Андреевна хотела иметь детей и любила их. И обижалась, если Лев Николаевич был не всегда внимателен к малышам. Он их, конечно, обожал. И начинал серьезно заниматься детьми, когда им было 2-3 годика. Старшим детям повезло больше, чем младшим. Особенно Сергею, Татьяне, Илье. Они застали мир, понимание в доме. И потому у них самые чудные, самые светлые воспоминания о детстве. С играми, праздниками. С годами атмосфера менялась. Дух уже был другой. Толстой весь ушел в работу, мысли, в себя...
Я всегда мечтал иметь много детей. Хотел, чтобы они родились у меня как можно раньше и стали взрослыми тогда, когда я сам еще не старик и могу быть им другом. Счастлив, что именно так и случилось.
- Вот вы сказали, что дух в семье стал иной. Об этом много говорили и говорят, часто обвиняя Софью Андреевну в том, что она, властная и нетерпимая, мешала мужу жить и творить.
- Врагами они не стали. Говорю об этом с полной уверенностью как член большой семьи Толстых. Произошло другое. Лев Николаевич отошел от мирских, житейских дел. Хотел отдать имение, земли крестьянам, все время на протяжении последних лет 25 пытался уйти из дома... Отказывался от гонораров, а на них жила семья. Моей прапрабабке надо было кормить, одевать детей. А еще бесконечные гости, почитатели, просители, собиравшиеся у "вяза нищих" возле дома. Софья Андреевна не ходила - летала по усадьбе.
Лев Николаевич оказался в другом измерении. Толстая так и не смогла понять, принять "нового" мужа. Это его раздражало, злило. Но любовь, привязанность друг к другу они сохранили до последних дней. Я в этом убежден. Однако жить им было сложно. И мешало еще постоянное, порой агрессивное вторжение в жизнь со стороны других.
Трудно осуждать кого-то из супругов. Язык не поворачивается. Лев Николаевич был вулканом, переполнен страстями. Мог и крикнуть, и ногой топнуть. И Софья Андреевна не уступала...
- Откуда вы знаете ту яснополянскую жизнь?
- Я очень любил читать и слушать воспоминания родных, узнавать о традициях семьи, ее преданиях. Может быть, моя картина той жизни слишком субъективна, но так я ее вижу, именно так чувствую.
- Чем удивил, поразил вас прапрадед по мере того, как вы все глубже его узнавали?
-Я потрясен его энергией, работоспособностью. Тем, что он брался за многое. И столько успел! Вся его жизнь - титанический труд. Слова шаблонные, но это так. Жаден был до жизни. И земледелием занимался, и лесоводством, и лошадьми, и травами, и пчелами, сам что-то мастерил. Хотелось все самому попробовать. А сколько путешествовал! Румыния, Германия, Англия, Бельгия, Швейцария, Франция... В 80 лет начал изучать японский язык.
- Откуда все это в нем?
- Он, натура особо страстная, целеустремленная, был бурно активен. И с детства, юношей хотел самого себя создать. Я не идеализирую предка. Ему были знакомы все пороки. Он и сам бесконечно ругал себя. Стремился побороть влечения плоти. Срывался. Но шел и шел к одной цели. Фантастическая целенаправленность и энергия. И он был нравственно здоровой личностью. У него даже в произведениях нет мерзких героев.
- А Нехлюдов из "Воскресения"?
- Ну он же не плоский, не одномерный. Или тот же Федя Протасов из "Живого трупа". И пьяница, и кутила... А все равно отторжения не вызывает. Это идет от самого Толстого. По своей природе он был позитивен. В его обличениях пороков я вижу прежде всего созидательную составляющую.
- Но как тогда оценить отношение Льва Николаевича к церкви?
- Для меня это болезненный вопрос. Я продолжаю считать его одним из самых религиозных людей. Не буду расшифровывать. Да, он не принимал тех или иных догматов... Но не это главное...
- В прессе активно обсуждали ваше письмо патриарху, в котором предлагается, насколько я понимаю, пересмотреть "дело" Л.Толстого, имея в виду его конфликт с церковью, ее иерархами. Многие решили, что вы, мол, тащите имя писателя в политику... И осудили автора письма.
- Даже близкие именно так и интерпретировали мое послание. Не надо, мол, было ворошить прошлое, вторгаться в него, тем более что самого Льва Николаевича давно нет в живых. И у каждого свой резон. Одни полагают, что писатель несовместим с церковью, другие стоят как бы на его стороне... Но имелся повод написать и хотелось высказаться. Сто лет назад, 24 февраля 1901 года, "Церковные ведомости" опубликовали определение Святейшего Синода от 22 февраля "с посланием верным чадам" православныя грекороссийские церкви о графе Льве Толстом", по сути своей означавшее его отлучение от Русской православной церкви. Кстати, самих слов "анафема", "отлучение" в этом документе не было. Речь шла "об отпадении" Толстого от церкви...
Мне лично не хотелось во что-то вмешиваться, куда-то вторгаться, мне важно было оценить событие с учетом последующего хода истории России. Посмотрите: февраль 1901 года, начало века. И общество - нравственно, этически - во всех его слоях в те дни фактически раскололось. Возникла трещина. И на этом изломе выросло все, что было потом. Истерзанное, исковерканное. И этот ком катится из одной эпохи в другую...
И я вовсе не призывал вернуть Льва Николаевича в церковь. Имел в виду другое. Закончился кровавый век России. И не настало ли время заново осмыслить, что произошло. Могут быть при этом какие-то решения или нет - не знаю. Надо перешагнуть через трещину - необходимо для внутренней гармонии россиян.
Почему нас трясет все время? Да потому, что нет точки опоры. Мы живем на трещинах, перескакивая то через одну, то через другую. Отсюда и язвы непримиримых противоречий, никак жизнь не успокаивается. Говорят, что мои мысли наивные. Может быть, и так. Но мое твердое убеждение: ничто бесследно не проходит. И события 1991 года -тоже в нас.
Как может человек чувствовать себя спокойно, если он одновременно и верующий, и атеист, и демократ, и коммунист? Все в нем нашей историей намешано. Когда я сел и написал короткое письмо, то хотел просто поговорить с патриархом или его окружением, мудрыми людьми, думающими о судьбе веры, личности. Посоветоваться и прийти, если это возможно, к какому-то мнению, попробовать залечить нравственные раны. Я сам православный, регулярно хожу в церковь, и дети мои крещены. Мне все это близко и не безразлично.
- А если представить (извините, если вопрос покажется нелепым), что Толстой встал и увидел, что происходит сегодня? Как бы он на это все реагировал?
- ...Я думаю, он бы снова умер. Пережить то, что окружает?! С его-то неприятием агрессии, насилия, несправедливости... Все, с чем он боролся, осталось, никуда не ушло.
- Жизнь усадьбы накладывает отпечаток на местных жителей?
- Потомки тех крестьян, что общались с Львом Николаевичем, - Зябревы, Фокановы - гордятся тем, что они такие особенные. Считают себя в какой-то мере избранными. Но их все меньше и меньше.
Мне лично очень и очень хочется, чтобы местные детишки попали в атмосферу усадьбы, почувствовали с ней родство, чтобы возник фундамент яснополянского будущего. Хочу, чтобы школа была под опекой музея, чтобы работала секция верховой езды, чтобы ребятня каталась на коньках, как при Толстом, на большом усадебном пруду. Мы не запрещаем. Пусть чувствуют, что Ясная Поляна - для них...