Знаменитый ансамбль объяснил «Труду», чего это стоит – 25 лет ходить по острию ножа
Знаменитый санкт-петербургский коллектив, признанный законодатель мод в жанре crossover, то есть на перекрестке стилей, – ансамбль «Терем-квартет» собирается отпраздновать свой 25-летний юбилей концертом в Москве. 26 июня в Концертном зале им. Чайковского ансамбль выступит с программой «25 хитов за 25 лет!». На этот раз музыканты, известные своими оригинальными, не только виртуозными, но и полными юмора обработками мировой классики, предъявят публике исключительно проверенные временем шедевры. О том, как возник этот замысел, а также о китче, особенностях особ королевской крови и «Бурановских бабушках», они рассказали корреспонденту «Труда».
– Как складывалась юбилейная программа?
– Андрей Смирнов (баян): В нее мы собрали 25 произведений из разных программ – и это в своем роде вехи прожитых совместно 25 лет. Это вещи, которые выжили, – то, что имело наибольший отклик у слушателей, и то, что живет в нас постоянно. Из баховской программы – это «Шуткабаха», из «Кармен» – «Хабанера», из программы, посвященной музыке кино, – «Неуловимые мстители»… Ведь хиты в нашем понимании – это то, что не требует оценки или анализа. Это то, что попадает сразу в душу и начинает там жить.
– Направление между попсой и классикой, фолком и академией может существовать только на очень тонкой грани между вкусом и эклектикой. Как удается ходить по этому лезвию столько времени?
Андрей Константинов (малая домра): Да, нам все эти годы задают подобные вопросы. И ждут: вот-вот мы с этой грани свалимся, и будет безвкусно. Ан нет: вкусно! Мы всегда стараемся понять, где и для кого играем, – аудитория очень многое определяет. И чем труднее задача, тем интереснее ее решать.
А.С.: Почему мы за 25 лет не развалились, не пропали и продолжаем творить и наслаждаться обществом друг друга? Потому что мы любим ходить нехожеными тропами. Можно, конечно, найти удачный прием и эксплуатировать его потом годами, как это делают многие. Но нам это неинтересно!
– 25 лет вместе – практически серебряная свадьба! За столько лет вы друг другу не надоели?
А.К.: Отнюдь! Мы до сих пор не знаем, чего ждать друг от друга! И мы не устаем перечить друг другу.
А. С.: Даже больше того: мы в этом перечении не видим противоречия!
А.К.: Если кто-то из нас говорит: «Это – белое», другой непременно скажет: «Да, это – черное». Ключевое слово здесь «да» (улыбается). Поскольку если философски смотреть на мир, то оба правы. «Терем-квартет» всегда отличался от других тем, что постоянно боролся и борется со стереотипами – и прежде всего внутри себя. Что такое «надоело»? Это когда один и тот же стереотип повторяется много раз подряд.
А мы как только обнаруживаем стереотип, тут же его разрушаем – и идем дальше.
– Были ли когда-нибудь мысли радикально сменить направление? Скажем, попробовать чистый авангард или чистый академизм?
А.С.: А у нас наряду с кроссовером практически всегда присутствуют подобные «чистые» вещи.
А.К.: Но это так неинтересно!...
А.С.: Почему же? Очень интересно!
А.К.: Когда берешь произведение и начинаешь играть просто ноты – инструмент сам начинает подсказывать мысли и искать подтексты…
– Говорят, домра – лукавый инструмент?
А.К.: Да, домра лукавая. И балалайка тоже. А гармошка – миротворец, она пытается привести в равновесие все, что мы натворили.
– Самый необычный ансамбль в вашей жизни?
А.С.: Пожалуй, с Бобби Макферрином.
А.К.: И самым необычным было даже не само это сочетание, а то, что у нас не было времени на репетиции.
Зато было два концерта – в Концертном зале Чайковского в Москве и в Большом зале филармонии в Питере. Это были чистые американские горки! Вступая, мы не знали, как и куда оно пойдет дальше. Настоящий джем-сейшн! Но Бобби – мастер высочайшей пробы. Это было по-настоящему здорово.
– В чем вы ищете вдохновение?
– Андрей К. В женщинах! Больше всего мы любим вычислять женские ожидания – и обманывать их (смеется). Все-таки основная часть публики – это женщины… в сопровождении мужчин.
– Андрей С. В России вообще двигатель культуры – это женщины. Хотя мужчин тоже немало остается. Еще попадаются такие, чьей энергетикой можно подзарядиться, – вот хоть уже помянутый Макферрин. Но женщины нам ближе (улыбается).
Андрей К. Если же серьезно, то на каждом выступлении мы заряжаемся энергией друг от друга, и возникает нечто новое, общее – мы называем это «построением Терема».
– А как в нем обстоят дела насчет «четвертой стены», о которой говорил Станиславский?
А.К.: Мы ее рушим. Заряжаемся энергией от зала, перерабатываем ее – и снова выплескиваем в зал.
А.С.: Мы стараемся сделать все, чтобы зритель ушел от нас окрыленным и чувствовал себя выросшим в своих собственных глазах. У нас же многие говорят о себе: «Я ничего не понимаю в живописи», «Классическая музыка – это не мое, я не разбираюсь в этом». А надо зацепить слушателя, сделать так, чтобы он все понял – и почувствовал в себе тягу к творчеству и к прекрасному, жажду жизни, и с этими чувствами бы жил и растил детей.
– Вдвоем-то творить непросто, а как оно вчетвером?
А.К.: А вы представьте себе бюро, где создают космическую ракету. В одиночку ее не сделаешь! Русской культуре всегда была свойственна коллективность, соборность – у нас же исторически не было солистов, а были ватаги, ансамбли. Как говорится, «спел бы песню, да подпеть некому». Даже инструменты были целыми семействами – домра басистая, домра малая… И конечно, непременно нужен слушатель – без него никуда. Когда создается это общее энергетическое поле – всем становится хорошо! Так что какая уж там четвертая стена…
– А расскажите про то, как мать Тереза вас благословила и подарила медальоны.
А.К.: Ох, давно это было! Году в 1994-м, помнится… Этот концерт в Ватикане был посвящен Дню семьи, и там выступало много всяких артистов и коллективов. Представителями православного мира были мы – таков был выбор Папы. Накануне ночью – отдохнуть нам не дали – мы играли перед Советом кардиналов, и уже они как худсовет выбирали то, что именно мы будет назавтра играть. Выбрали «Чардаш» Монти. На следующий день выходим на сцену – а мы должны были открывать программу концерта: на площади св. Петра тысяч двести человек, полно камер, представляете себе? А нам делают знак: подождите немножко. Как выяснилось, опаздывала мать Тереза. И вот она вошла так скромно и сама же нам махнула, чтобы мы начинали. И страх сразу же ушел, улетучился. После выступления нас подвели к ней, и она каждого из нас благословила и подарила медальончик с Девой Марией.
А.С.: Было чувство, что она абсолютно родной и близкий тебе человек – как родная бабушка, которая любит тебя и понимает… только какого-то вселенского масштаба.
А.К.: От нее шла совершенно особая энергетика: c одной стороны, ты чувствовал, что она невероятно проста, с другой – что она неизмеримо выше тебя. И в это ее тепло и доброту ты как будто окунался… Она поражала одним фактом своего существования.
– Вам доводилось выступать и перед особами королевской крови. Как принял ваше выступление, например, принц Чарльз, про которого говорят, будто у него нет чувства юмора?
А.К.: Определенно есть. Он смеялся во время нашего выступления и вообще реагировал очень живо. У меня на сцене порвалась струна, и он потом очень интересовался, как это мне удалось поменять ее, не прерывая выступления.
А.С.: У нас почему-то принято воспринимать его таким чопорным простачком. А он очень тонко чувствующий человек – неплохой виолончелист, пишет акварели.
А.К.: И он незашоренный человек – в отличие от многих других монархов.
– А монархи вообще сильно отличаются от обычных людей?
А.К.: Отличаются – трудной прошибаемостью. Они как разведчики, поскольку привыкли к тому, что их все о чем-то бесконечно просят, окружают себя внутренней «стеной».
А.С.: Но поскольку мы любители разрушать стены, мы берем их нарочитой наглостью исполнения. И, надо сказать, это практически всегда действует! Когда мы выступали на G8 перед главами государств с женами, вот так мы подловили Буша. У нас есть несколько вещей с ложными концовками. И вот в «Бесаме мучо» мы тянем, тянем ноту – и тут Буш не выдерживает и начинает аплодировать первым. Все тогда очень развеселились, а больше всех Берлускони.
– Любое ли произведение можно переложить на ваш ансамбль? Было ли так, чтобы какое-либо сочинение вам не покорилось?
А.К.: Пожалуй, пока не было. Хотя были очень трудные вещи. Сыграть-то можно что угодно – важно найти ключ, внутреннюю мотивацию, чтобы было понятно, зачем ты это делаешь. Иначе это звучит просто как издевательство!
А.С.: Фильм Феллини «8½» весь об этом – о том, что художник не может начать творить без внутреннего понимания, зачем и о чем он это делает.
– На балалайке играют только русские?
А.С.: Нет, не только. Играют японцы, шведы, американцы, немцы – там, где есть ансамбли русских народных инструментов. Но контрабас-балалайка – это, конечно, раритет. У Миши Дзюдзе куча поклонников за рубежом, есть даже фаны, которые ездят за ним, и их становится все больше. Миша первый, кто начал играть на контрабасе стоя – и это существенно увеличило технические возможности инструмента. Он сам придумал особую форму и материал для медиатора. Практически создал новую школу игры. Он вывел этот инструмент в солирующие, притом что это один из самых тяжелых в прямом и переносном смысле инструментов: на нем физически невероятно трудно играть. Однажды, когда мы выступали в Англии на очень популярном шоу «Night with Jools Holland» на телеканале ВВС, в этом шоу принимала участие какая-то молодая группа…
А.К.: Metallica это была! Они тогда действительно были молодой группой…
А.С.: И еще там Роберт Плант с Джимми Пейджем из Led Zeppelin играли с индийским оркестром.
А.К.: Так вот Плант, когда увидел у нас контрабас-балалайку, подошел к нам и попросил попробовать сыграть на ней. Пыхтел минуты три, но так и не смог извлечь из нее ни звука. Да, говорит, для этого надо в Сибири родиться!
– Балалайка – один из главных ингредиентов того, что принято называть «русский китч» - наравне с водкой, матрешками, ушанками и медведями на Красной площади. Вам не приходилось преодолевать этот стереотип?
А. С.: Только этим и занимаемся! Причем мы, русские, сами в укреплении этих стереотипов виноваты. Такого отношения к собственному культурному достоянию нет, пожалуй, больше ни у кого. Мы обросли чудовищными комплексами и никак не можем научиться уважать себя.
А.К.: А после наших концертов люди подходят и говорят: мы гордимся тем, что мы русские. И это лучший из комплиментов. В этом мы и видим миссию музыканта.
– Вы – люди, причастные также к истории под названием «Евровидение». Что вы думаете об этом конкурсе? Как оцениваете шансы «Бурановских бабушек»?
А.К.: Конкурс, честно говоря, ужасный. Это такой котел, в котором все давным-давно варится в собственном соку. Тем не менее так уж получилось, что мы участвовали в этом, и даже дважды. Первый раз в начале 90-х вместе с Сергеем Рогожиным – это был такой рок на балалайках, заводной, кстати, номер получился… А во второй раз, в 2009 году, по инициативе Первого канала мы должны были сыграть некую увертюру, аранжировав по-своему песни-победители предыдущих «Евровидений». К сожалению, видеоряд сделали все в том же китчевом ключе, причем довели это китч уже до полного абсолюта.
А.С.: А что касается «Бурановских бабушек» – в них есть неподдельная искренность, они – настоящие. И это может сработать! Почему два года назад победила немка? Она была безыскусна, естественна и даже как-то неказиста, что ли... И Рыбак – он тоже взял естественностью и живым обаянием. Все соскучились по натуральному молоку!