Кирилл Серебренников, Дмитрий Крымов, Иосиф Райхельгауз, Борис Мильграм, Михаил Бычков - увы, никто из них не удостоился чести попасть в фестивальную афишу, и все они ходят по авиньонским улицам в качестве простых зрителей.
Почти ни у кого не вызывает сомнений, кто именно является главным героем 62-го Авиньонского фестиваля. Конечно, это итальянец Ромео Кастеллуччи. Во-первых, наряду с французской актрисой Валери Древиль этот режиссер в нынешнем году выполняет почетную миссию по формированию фестивальной программы, а во-вторых, он с успехом осуществил в Авиньоне амбициозный проект постановки "Божественной комедии" Данте. И уже сейчас можно утверждать, что цикл "Inferno. Purgatorio. Paradiso" - это едва ли не наивысшее достижение в биографии Кастеллуччи, считающегося в принципе режиссером неровным и способным как на грандиозные всплески, так и на провалы. Московской публике Кастеллуччи знаком по Чеховскому фестивалю, фестивалю "Территория". Наверняка его еще не раз пригласят в Россию с гастролями. Вот только вряд ли с "Божественной комедией" - уж слишком сильно эта сценическая трилогия вписана в пространство папского города Авиньона.
Как и следовало ожидать, Кастеллуччи преодолел весь путь сквозь ад и рай, не произнеся со сцены ни единой дантовской строки. Этот режиссер вообще испытывает недоверие к словам, чаще мыслит картинками. Он просто поделился представлениями о том, как, по его мнению, должны выглядеть Ад, Чистилище и Рай. Свой "Ад" он поместил в мрачные стены Папского дворца, буквально набив это огромное пространство под открытым небом разношерстной массовкой, состоящей из младенцев, стариков, мужчин и женщин. Толпа бродит по сцене бледными тенями, причем каждый одновременно и любит ближнего, и убивает его своей эгоистической любовью. Теплое местечко в Аду нашлось и для самого режиссера, который отдал себя первого на растерзание истошно лающим адским церберам - в начале спектакля на Кастеллуччи, предусмотрительно надевшего ватный костюм, спускают целую свору. На сцене можно будет увидеть и альпиниста, устраивающего побег из высоченного Папского дворца, и горящий рояль, и взрывающиеся телевизоры, и апокалиптического белого коня, и идеолога адской поп-культуры Энди Уорхолла.
Инфернальная избыточность первой части трилогии компенсирована спокойным замедленным темпом "Чистилища", которое играют в выставочном павильоне за городом. Перенося нас в горние миры, Кастеллуччи ставит спектакль уже не о людях, а о бестелесных звездах, тихо беседующих друг с другом. Мать, Отец и Сын разыгрывают невинные бытовые сценки, но каждый их шаг сопровождается титрами: "Первая звезда сказала, Вторая звезда ответила". Они напоминают то ли Троицу, то ли Святое семейство, причем отец обрекает сына на страшные страдания, уводя его в дальнюю комнату.
Что касается Рая, то зрителей туда не пустят, а лишь дадут подсмотреть через дырочку в течение нескольких минут. Рай в представлении Кастеллуччи выглядит так: заброшенная средневековая церковь, залитая водой, светом и божественной музыкой. В отдалении виднеется рояль, за который некому сесть - в раю, увы, безлюдно, в отличие от ада плотность райского населения никакая. До нас, столпившихся у небесных врат смертных, долетят разве что райские брызги.