А МОЖЕТ, И НЕ ЮРЬЕВ

Фильм Кирилла Серебренникова "Юрьев день", уже представивший нашу страну на нескольких международных фестивалях и наконец вышедший в отечественный прокат, - о том, что Россия способна трансформировать кого угодно.

"О Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь!" - читает с вершины башни провинциального кремля оперная певица Любовь Михайлова (Ксения Раппопорт). И врет. Русь вроде бы уже не совсем ее, боли особенной нет, хотя путь и ясен: Михайлова с сыном-студентом собирается уехать в Германию, и она показывает ему город, где родилась, - тот самый Юрьев. Сопротивлявшийся поездке юноша специально затаскивает мать в магазин и требует купить сапоги и ватник, чтобы приобрести провинциальный look - в этом виде он буквально последует пожеланию матери: "Растворись в воздухе Родины". Задремавшая на скамейке певица очнется и не найдет сына - и с того момента, когда она начнет его поиски, начнется период ее трансформации: то ли из бабочки в засыпающую куколку, то ли из куколки в крайне своеобразную бабочку. Постепенно меняя шубку на ватник, сапоги на тонких каблуках - на валенки, теряя телефон, забывая о ржавеющей на стоянке машине, в конце концов Любовь (которую местный милиционер все принимал за отмотавшую срок местную воровку по кличке Люся-не-боюся) устроится уборщицей в туберкулезное отделение местной больницы и будет всем представляться Люсей.
Автор сценария Юрий Арабов говорил: "Как и любого интеллигента, живущего в России, меня тревожит некая навязчивая идея. Идея, что мы можем исчезнуть, раствориться в стране, которая больше нас, старше нас, которая более величественная, чем мы. Собственно говоря, я и писал об этой пропаже человека и его полном перевоплощении".
Идея растворения может быть не только страшна, но и искусительна. Любовь, например, ищет сына довольно сдержанно - не едет и даже не звонит в Москву; а мать в традиционном понимании этого слова так вряд ли поступит. К тому же работа с туберкулезными больными может привести к болезни и потере голоса, на что оперная певица тоже вряд ли пойдет: разве что она больше не хочет быть матерью и певицей, а хочет быть уборщицей в туберкулезном отделении.
Объяснить этот жестокий выбор большой страшной страной, поедающей людей без их на то согласия, все-таки представляется проблематичным: похоже, у Любови уже было согласие пропасть и раствориться в городе детства, потеряв все самое дорогое, что у нее было. И не пропадает ощущение, что эта тоненькая женщина с газельими глазами врет: странно и то, что она не знает и не ищет в городе никого из знакомых и что не помнит, как называется протекающая через город река, и, может быть, она действительно Люся-не-боюся, которой для чего-то понадобилась такая маскировка?