Корреспондент «Труда» обсудил с певицей проблемы и радости детского жанра, а также узнал о том, как непросто в России писать позитивные песни
К творчеству Ирины Богушевской, про которое лет 10 назад говорили «женское, очень женское», сейчас больше подходит определение «детское, очень детское». Наверное, это соответствует жизненной ситуации самой певицы, у которой подрастает сын-школьник. Но, с другой стороны, два выпущенных альбома песен для детей (и еще два задумано) — вещи, далеко выходящие за рамки изделий для домашнего употребления. Корреспондент «Труда» обсудил с певицей проблемы и радости детского жанра, а также узнал о том, как непросто в России писать позитивные песни.
— Расскажите о концертной программе «Обнимая ветер», с которой сейчас выступаете.
— Название — строчка из песни, которую я написала год назад. Это красивая большая песня про то, как быть свободным. Мне кажется, это очень важная и актуальная тема. Касающаяся и личной жизни, и политической ситуации. Песня о том, как можно сохраниться маленькому, но гордому и независимому существу в предлагаемых обстоятельствах. Мне вообще хочется поменять тональность своего творчества: сейчас не время для декаданса. Окружающая действительность предлагает для него столько причин и поводов, что вестись на них было бы просто глупо. Когда в моем детстве вокруг меня был ликующий советский строй с гордыми пионерами, я читала Цветаеву и Ахматову, курила и носила узкие юбки. А сейчас, когда вокруг царит общественное уныние, чисто из чувства противоречия надо говорить и петь о хорошем.
— И такие песни пишутся?
— Да! У меня был интересный, я бы даже сказала мистический, если бы это слово не было так скомпрометировано, опыт — альбом «Куклы», на котором были собраны все душераздирающие песни о несчастной любви, предательстве, измене, разлуке, отчаянии. Надо было собрать их в большую кучу, «сжечь» и посмотреть, что получится. И это совершенно фантастическим образом сработало. Мы закончили запись «Кукол» в конце октября 2012 года, потом я поехала отмечать свой день рождения к моему нынешнему мужу Саше на конюшню, и с того дня мы вообще не расставались. И зачем писать грустные песни, если тебе теперь хорошо? Но тут есть огромная проблема. Расцарапывать свои душевные раны автору удобно и отчасти приятно. Очень легко писать, когда тебе фигово. Боже, как легко сочинять какие-нибудь отчаянные блюзы! Писать о счастье тяжело, потому что такого навыка нет ни у меня, ни в русской культуре вообще.
— Как сказал мне Алексей Романов из «Воскресения», все песни на свете про облом, кроме песен Шаинского...
— Хорошо сказано! Кто из русских литераторов учил быть счастливым или хотя бы гармоничным и уравновешенным? Где счастливые герои? Ну, Штольц, но это другая крайность, ну, Разумихин у Достоевского.
Но это все какие-то бледные герои — страдающие гораздо обаятельнее. Бродский начал говорить в одном из интервью, что творцу вовсе не обязательно быть несчастным... но тут его перебила интервьюерша, и он не смог развить мысль. Еще у Веры Полозковой была попытка в «Индийском цикле»... Все! Не могу сказать навскидку, кто из поэтов был, ну ладно — счастлив, но хотя бы доволен собой.
— И вы решили стать родоначальником жанра.
— Если откровенно, то сначала возникло ощущение тупика, я решила, что, наверно, исписалась. Эту жилу выработала, а другую не нашла — придется, видимо, петь чужие песни. Некоторые певицы всю жизнь поют чужой материал... Но постепенно все-таки стали появляться другие песни. А потом поперли детские. Это как раз к словам Романова про Шаинского. И Андрея Усачева, моего партнера по проекту «Детская площадка». Андрей рассказал мне, что начинал как бард и пел очень печальные, «страдательные» песни. Потом ему это надоело, и он открыл для себя детскую поэзию как легитимный способ творить, оставаясь счастливым. Ведь в детских песнях можно писать и про то, как прекрасно жить, но и про трудности тоже.
— К тому же в годы застоя в творчестве для детей было гораздо меньше ограничений, чем во взрослой литературе.
— Да, абсолютно. А поскольку есть все признаки нового застоя, сейчас это искусство будет только расцветать. Детские песни — это резервация или заповедник, огороженная территория, в которой ты можешь делать все, что хочешь.
— У вас вышло два альбома «Детская площадка». Продолжение планируется?
— Задуманы и почти полностью написаны еще два детских альбома. Первый из них — о распорядке дня. Это серьезная тема, особенно для детей с СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Таких сейчас все больше — думаю, это реакция на развитие компьютерных технологий, обратная сторона медали. У моего младшего сына были признаки СДВГ, и, когда мы обратились к психологам, они сказали, что самое главное — четкий распорядок дня. Я соберу в этот альбом песни, которые описывают ежедневные рутинные дела, от чистки зубов до вечернего укладывания спать. Там будет, например, Ария Манной Каши...
— Ух, какая серьезная тема!
— Что вы, это еще не предел. Самый драматичный блюзняк будет посвящен дневному сну. Песня ребенка, который лежит в детском саду, когда все его друзья сдались и уснули, а он последний таращится в потолок и борется. Взрослых песен, кстати, уже тоже больше, чем на альбом, — нужно просто собраться с силами, впрячься, найти средства и записать. Я уже почти готова на краудфандинг, о котором несколько лет назад и слышать не хотела. Но это работает, так почему бы и нет? Я не Стас Михайлов и не могу платить музыкантам гарантированную зарплату. Они все играют в разных проектах помимо моего. Так всегда было, но сейчас им приходится работать еще больше, оттого сложнее собрать их на репетицию и запись. Собраться и просто помузицировать расслабленно в свое удовольствие — это для нас утопия. Хорошо, что есть концерты.
— Два альбома «Детская площадка» выполнили свои задачи?
— Даже перевыполнили. Они получили такой сумасшедший отклик, какой мои сольные альбомы не получали никогда. Как автору мне это обидно, как продюсеру — очень приятно. Я всегда знала, что делаю, грубо говоря, нишевый продукт, и широкой публики у меня не будет. Детская музыка эту границу существенно расширила, она нравится очень разным людям. Задача проекта была познакомить детей с жанровым разнообразием и привить им вкус к восприятию живой, не сэмплированной, а сыгранной прекрасными музыкантами в хорошей студии музыки. И дети оценили: родители мне рапортуют, что их отпрыски ставят это на «репит» и бесконечно слушают. Узнавая, что за пределами «унц-унц-унц» существуют босса-нова, кантри, буги-вуги, рок-н-ролл, ска и т. д. «Детские площадки» выходили в виде книжек с рисунками Маши Якушиной к каждой песне, так что некоторые дети еще и читать научились по этим буклетикам.
— Были амбиции встать в один ряд с Шаинским, Гладковым, Энтиным, на песнях которых выросло несколько поколений?
— Ну что вы, Шаинский — гений, это надо просто признать. Гладковские «Бременские музыканты» — тоже работа гения. Нет, у меня не было амбиций с ними тягаться. И потом, я же не была композитором на «Детских площадках». Большинство песен написал Саша Пинегин, какие-то Андрей Усачев. Это хорошего качества детские мелодии. Но не Шаинский.
— У знакомых дочка заканчивала четвертый класс, и на «выпускной» из начальной школы по желанию детей пригласили певицу Кристину Си, ее Тимати продюсирует... Ну так, может быть, детям и не нужны ваши просветительские «Детские площадки», может, они с большим удовольствием послушают Егора Крида, Нюшу и т. д.? На «Детском Евровидении» участники поют взрослый репертуар, на детском «Голосе» тоже. Может, детям «специальные» песни и не нужны?
— В семье, где родители слушают «Боже, какой мужчина», дети тоже начинают это петь. Это чистые листы: что ты туда напечатаешь, то там и будет. Откуда бы у нас иначе была такая армия потребителей низкокачественной попсы? Вообще это вопрос из серии, нужно ли читать детям книжки. Они и без книжек отлично вырастут. Вырастут, но кем? Так что все зависит от родителей.
— Как говорится, куда смотрела семья и школа.
— Ну, школы и учителя разные бывают. Школой, где учится Данька, я довольна. Когда произошли все эти пертурбации со слиянием и поглощением «образовательных холдингов», в их английскую спецшколу пришло указание сократить число уроков английского с пяти до трех в неделю. Ну, они и сократили: теперь три часа по программе и два занятия кружка «Художественный перевод с английского». Посещение кружков — обязательно. Я аплодирую педагогам, которые изворачиваются только для того, чтобы учить детей, как должно.