Константин Лавроненко: «Наш организм устроен лениво, а съемки — это бой»
Самый титулованный актер страны дал интервью «Труду-7»
— Говорят, у вас очень замкнутый характер и вы с большой неохотой соглашаетесь на интервью. Вас нет в социальных сетях, на тусовках не появляетесь, премьеры посещаете редко, по красным дорожкам главных фестивалей страны не ходите: А ведь южные люди — вы же родом из Ростова-на-Дону, — как правило, тянутся к общению и вообще живут весело.
— Во-первых, это не совсем так, будто бы я не люблю общаться с журналистами. История довольно обычная: ты говоришь, а тебя переиначивают. А во-вторых, часто спрашивают одно и то же. Зачем тратить время на повторы? Мы и так погрязли в словах: Пусть, в конце концов, читают интернет. Но давайте не будем говорить на уровне: любит — не любит, а лучше поговорим о фильме.
— Хорошо. Что же вас привлекло в этой глобальной истории под названием «Сделано в СССР» — тема, партнеры, режиссер, новый образ?
— Почему артист принимает участие в проекте? Значит, что-то его заинтересовало, не так ли? Любая работа в кино — это испытание. Выходя каждый день на площадку или в кадр, ты все равно испытываешь, исследуешь самого себя: как ты существуешь в этих новых обстоятельствах, в незнакомом до этого момента мире, что в тебе отзывается и как оно отзывается. Все большое складывается из маленького, все высокое, может быть, и не из низкого, но и не из такого уж высокого. Такое испытание помогает мне ориентироваться в жизни и в окружающей действительности. Благодаря характеру персонажа начинаешь понимать, что в тебе самом есть и то и другое, о чем раньше ты и не догадывался: Вот такие, казалось бы, общие вещи, но они абсолютно реальны и конкретны в актерском мире, и в моем в частности.
— Режиссер «Новой земли» Александр Мельник рассказывал мне в интервью, что в сценарии фильма «Новая земля» (сценарист Ариф Алиев) у вашего героя Жилина было куда больше текста, но вы настояли на том, что слова в его ситуации бессмысленны. Да и в фильмах Андрея Звягинцева «Возвращение» и «Изгнание» ваши герои немногословны.
— Как правило, в последнее время вся игра актера сводится к говорильне, в результате мы все запутались в словах. Очень много разговоров — пустых, бесполезных, глупых: Как-то поймал себя на мысли, что когда человек молчит, именно тогда он и живет своей жизнью, а не притворяется, защищается, нападает. Молчание позволяет слышать музыку, которая вокруг нас. Мне кажется, что одна из проблем в наших театральных школах в том, что педагоги во главу угла ставят именно монологи. Вопрос «Когда же вы начнете играть?» теперь равносилен «Когда же вы начнете говорить?».
— Но в сериалах — а за последние три года вы снялись в трех самых популярных («Ликвидация», «Исаев», «Журов») — без слов не обойтись. Кстати, режиссер Сергей Урсуляк однажды признался, что под вас, мировую звезду, подстраивался весь съемочный график. Это так?
— Сергей Владимирович пошутил. Мы как начали шутить в Одессе на съемках «Ликвидации», так до сих пор не можем остановиться. Это только на экране я такой серьезный, а в жизни, с друзьями, без юмора не могу. Правда, одесситы мне дали понять, что в их чудном городе приезжим шутить небезопасно. В одесском трамвае я хотел блеснуть остроумием перед одной женщиной, но все пассажиры мгновенно набросились на меня, разумеется, тоже в шутливой форме. Одесситы — богатый народ на разного рода неожиданности и розыгрыши. Как-то ранним утром мы снимали сцену перед банком в Одессе, и вышедшая из глубины двора женщина накрыла нас таким красивым матом… Она выглядела так, что было видно: активно провела ночь, и утром мы мешаем ей спать. Но уже в четыре часа этого же дня та же женщина вышла из того же двора совсем другая — элегантная, кокетливая и в добром расположении духа. Как говорит Светлана Крючкова об одесситках, «парчу с утра надела, и все замечательно».
— Сергей Урсуляк снимает свои фильмы в непринужденной шутливой атмосфере (за исключением сложных или трагических ситуаций, как смерть актера Андрея Краско), тогда как Андрей Звягинцев всегда серьезен и сосредоточен. С кем из них вам комфортнее работать?
— Как режиссеры подстраиваются к актерам, так и мы — к режиссерам. Они нас выбирают. Но все сыграть невозможно. У меня есть приятели, которые одновременно снимаются в пяти, а то и в шести картинах. Я так не могу. Мне достаточно, когда в год выходит один, в лучшем случае два фильма с моим участием. Необходим хороший материал, чтобы я согласился работать в картине. Но, поверьте, не так часто я на чем-то настаиваю. Все возможно. Не исключаю, что в скором времени вернусь в театр. Но это произойдет только в том случае, если буду уверен: своим поступком никого не обманываю, и в первую очередь себя самого.
— Ваши поклонники не простят, если не задать вам вопрос о взаимоотношениях с Ксенией Раппопорт, с которой вы сыграли страстную любовь в «Ликвидации».
— Ксения из тех редких актрис, с которыми ничего играть не приходится — надо просто слышать друг друга. Любой партнер независимо от своей степени влюбленности в Ксению Раппопорт скажет о ней то же, что и я: она лучшая, удивительная, тонкая, глубокая, красивая. А в многосерийном фильме «Сделано в СССР» моя партнерша — замечательная, талантливая, красивая, настоящая женщина Мария Шукшина.
— Близок ли вам герой «Сделано в СССР» Николай Ветров по-человечески? Или это материал на сопротивление?
— Мы все выросли в определенной стране и по большому счету были счастливы. Кому побольше лет, ну, как мне, все это хорошо помнят. Одновременно — кто-то раньше, кто-то позже — уже понимали, что не все так гладко в нашем государстве. Не стоит советское прошлое определять однозначно: все было ужасно или, напротив, так прекрасно! Все было… К тому же жизнь человека по большому счету не приклеена ни к какому социуму, государству, политическому строю. Человек рождается, испытывает любовь родителей, любимой женщины или мужчины, детей, и эти чувства не соединены ни с чем — ни с социализмом, ни с капитализмом. Как мне кажется, в проекте «Сделано в СССР» есть живые люди, которые каким-то образом плывут и иногда выплывают в нашем СССР. Кто-то с чем-то не согласен, кто-то борется, кого-то пытаются сломать: Все равно через все это громадье произрастают цветы.
— Сразу трудно поверить, что такой фактурный, особенный актер Константин Лавроненко играет слесаря, да еще и любителя выпить. Что стоит за этим «хождением в рабочий класс»?
— Мой слесарь — специалист высокого разряда, способный делать все и на всех инструментах, уникальный профессионал, работает в НИИ. У него нет высшего образования, но он на все руки мастер. У нас таких вечных историй — замечательных придумок, изобретений — масса, только вот до их воплощения, что называется, руки не доходят. А мой герой может воплотить многие научные задумки своими умелыми руками.
— Не похож ли он на героя Алексея Баталова в фильме «Москва слезам не верит» — тоже слесаря, который дружит с профессорами и академиками?
— Вообще никак — ни похожестей, ни параллелей. Может быть, когда фильм «Сделано в СССР» выйдет, кто-то увидит какую-то схожесть между моим персонажем и персонажем Баталова, но это далеко не факт.
— Почему в последнее время, когда актеры говорят об испытаниях во время съемок, то перечисляют, как они преодолевали физическую нагрузку, как плыли в ледяной воде и тому подобное?
— Испытание — эта та неизвестная территория, куда человек вступает и что-то узнает о себе новое. Вот это и есть испытание. Во время этого пути все время спрашиваешь себя: а могу ли я справиться с собой, преодолеть себя? И есть бытовой аспект: съемки — это временное, плотное пространство, в котором действуют совсем другие законы, чем в обычной жизни.
А наш организм устроен лениво: надо проснуться, потянуться, расслабиться, чайку попить, отдохнуть, подумать, поработать, потом вновь отдохнуть. А на съемочной площадке все по-другому, все перемешано и как в бою. Лично для меня самое главное — не врать самому себе. Вот снимают кадр, а ты чувствуешь: вышла лажа. Даже если все вокруг считают, что все отлично, я говорю: «Нет, давайте попробуем переделать».
В этой работе в телефильме «Сделано в СССР» пока нет глобальных проблем, ну, чтобы я не понимал своего героя или мы не понимали что-то главное вместе с режиссером. Конечно, работать можно только когда договорились «на берегу». Я сравниваю нас с альпинистами в горах. Они намечают маршрут, занимаются физподготовкой, продумывают снаряжение. Вот и в кино подготовка к работе — одна из важнейших частей успеха. Зарядились, запрограммировались, взяли что нужно и пошли. Дальше карабкаемся, карабкаемся, выбиваем колышки, поднимаемся не спеша, но в гору. Иногда понимаем, что не туда пошли. Но тем и ценнее путь, что в какой-то момент можно понять, где ошиблись, и изменить направление. Впрочем, это редко бывает, чтобы совсем заблудились.
— Для вас главное — не врать самому себе, быть правдивым. В кино вообще правда — самая большая ценность, только ее труднее всего добиться: Вот сейчас снимали кадр, когда ваш герой встречает героиню Марии Шукшиной с младенцем из роддома, а роддом заменяет средняя школа, то есть и атмосфера другая, и антураж другие.
— Что такое правда? Любое кино — это все равно вымысел, художественное произведение. Это все-таки взгляд одного человека — режиссера, — исходящий из его мироощущения, его понимания искусства, его эстетического вкуса. А во всем остальном режиссер пытается договориться с участниками съемочного процесса. Если подумать с позиции максималиста, изначально уже неправда, когда режиссер пытается навязать свое видение другим, пусть даже союзникам. Ведь каждый человек видит свое кино. Так что понимание правды применительно к кино весьма условно. Правда часто бывает проще искусства. Казалось бы, вот сняли документальное кино — и пожалуйста, вот она, действительность! Хотя тоже все относительно. Так, меня снимают как героя документального кино, а я скажу: «А нет, я по-другому шел и совсем другое видел перед глазами». Это будет моя правда, а у режиссера документального кино — другая, а у камеры вообще своя правда.
— У актера самый тонкий и сложный инструмент — его душа. Вы готовите свою душу к новой роли?
— Как можно готовить душу? Она есть в тебе, и как к чему-то готовить? Да и разве бывает, чтобы внутри все было чисто, светло? У нас всего там хватает: и красненького, и черненького, разумеется. Другое дело, что иногда мы говорим: «Черноты во мне нет, я белый и пушистый, а если и есть, то совсем немного, но я с этим справляюсь». Персонажи разные и истории разные. А артисты должны уметь (и в этом их отличие от других людей), не боясь ничего, на виду у всех вытащить вот это откуда то, а не то чтобы придумать, сыграть. Кто-то вытаскивает из себя, кто-то из других... Вытащить, не боясь самого себя, и смело посмотреть на это, а дальше признаться: «А ведь это я, а не дядя Петя и не мой герой Николай Ветров».
Когда это происходит, то по-другому сердце начинает стучать, реакция другая появляется. Очень сложно обозначить все то, что имеет отношение к душе и игре актера. Мой персонаж и я идем друг другу навстречу, он какой-то и я какой-то. Лично у меня, как правило, ближе к середине съемок происходит слияние с персонажем, когда я начинаю понимать, что внутри все заполнилось и сложилось. Почему-то не бывает так, чтобы я просто прочитал сценарий и сразу пошел к нему, за ним. Поэтому я готовлю не свою душу к роли, а просто размышляю, что же за человек мой герой, и какой я в его контексте, и как нам понять друг друга.
— А вы размышляли о том, что ваш герой Николай Ветров, возможно, сознательно не вступил в партию, не стал стукачом, не дослужился до начальников, чтобы остаться порядочным и относительно свободным человеком? Все-таки советская система только тогда давала людям возможность продвигаться по служебной лестнице, когда они были в ее услужении.
— Да какой же Ветров чистый человек?! Он регулярно уходит в запои. Другое дело, что есть любовь, и за свою любовь мой герой готов бороться до конца. Но он часто дает слабину. Он — не герой, который спасает весь мир или противостоит системе. Его обуревают обычные страхи, когда к нему, например, приходят кагэбэшники. Конечно, он может сказать одному из них: «Да пошел ты!», — но при этом понимает, что его разотрут в порошок, как, собственно, и бывало в действительности. Ветров — крепкий мужчина и крепкий человек. Но он не герой.
— Редкое качество для русского мужчины. У нас в основном женщины боролись за свою любовь до конца, а вот мужчины в этом смысле совсем не орлы! Уже за одно это качество — умение любить и защищать свое чувство — вашего Ветрова можно полюбить, не так ли?
— Во все времена ценилось мужское достоинство, честь и умение отвечать за свои слова и совершать поступки. В наше время это называется по-другому: ты крутой, сильный, волевой: и все в этом духе. Почему-то боятся говорить, как раньше: это человек чести, человек с достоинством. Но это временное явление.
— Наверняка в советские времена вы пытались каким-то образом отстоять свое «я», чтобы не быть как все.
— Не могу сказать, что я когда-либо был вольнодумцем или диссидентом. Детство мое было определенно счастливое, тогда как юность — буйная. Возможно, черты города Ростова-на-Дону отложили свой отпечаток на моей молодости — нечем было заняться, и мы играли на гитарах, ходили на дискотеки, дрались, вино пили. А вообще время было замечательное. Хотя мне трудно представить себе человека, который сказал бы, что когда он был молодой, то время было ужасное.
— Вы с такой страстью говорите о своей профессии, о работе над образами. А когда начинаете рассказывать о себе, то эта страсть куда-то уходит. То же самое я наблюдала у Владимира Машкова, с которым вы снимались в «Ликвидации» и в новом фильме «Обратная сторона луны». Но Машков прямо говорит, что он фанатик своей профессии и дорожит ею больше всего на свете, а ваша позиция пока неясна.
— Боже мой! Как же можно отделить одно от другого — профессию от семьи? Это же все вместе. А Машков навешал вам лапши — он в этом деле мастер, а все верят. У меня все взаимосвязано — одно черпается из другого: Другое дело, если человек уделяет меньше времени, например, своей семье, это не означает, что семья для него менее важна. Это вообще разные понятия — семья и работа, профессия и близкие люди. Я могу проводить меньше времени с родными людьми, но неужели из-за этого они станут мне менее дорогими? Конечно, есть профессиональные принципы, которые я буду отстаивать и никогда их не поменяю.
Но есть и другие ценности, как любовь, которую я не могу никуда деть и отодвинуть на второй план. Не могу же я не замечать, когда сидят рядом со мной, например, красивые женщины, вот как сейчас. Значит, день прожит не зря — во всех отношениях удался! А профессия… Ну вот провожу вас, выйду из своего вагончика и пойду поработаю. А бывают дни, когда только работаю. Так какой день лучше? Когда одна работа или еще судьба дарит общение с очаровательными людьми? Конечно, сегодня лучше! Так что я не фанатик, а нормальный человек.
Наше досье
Константин Лавроненко родился 20 апреля 1961 года в Ростове-на-Дону.
Окончил актерский факультет Ростовского училища искусств и Школу-студию МХАТ в 1985-м.
Работал в театрах «Сатирикон» и «Мастерская Клима». В кино дебютировал в мелодраме «Еще люблю, еще надеюсь» (1985).
Всемирный успех пришел к Константину после ролей в фильмах Андрея Звягинцева «Возвращение» (2003) и «Изгнание» (2007, приз за лучшую мужскую роль на Каннском кинофестивале). В настоящее время много снимается в России и Европе.