- Владимир Владимирович, как вы, будучи свободным художником, гуляющим сам по себе, согласились отвечать за целый театральный коллектив? Захотелось поруководить?
- Сама по себе власть меня не прельщает - это мой ответ на ваш вопрос, не захотел ли я поруководить. Интересно другое: как она, власть, будет влиять на мое творчество. Я уже был "вольным стрелком", теперь хочу понять, что такое быть худруком. Возможно, это совсем неприемлемо для меня, но попробовать хочется.
- Насколько знаю, вы человек честолюбивый и упорный, иначе не смогли бы так долго держаться на плаву под огнем злой критики. И теперь постараетесь не спасовать?
- Упорство упорству рознь. В первую очередь мне важно доказать себе, что, оказавшись на посту худрука, я не стану жлобом, сволочью, не буду подавлять людей, как это делают многие. У меня хватит духовных и интеллектуальных сил руководить театром и оставаться при этом художником.
- Выходит, вы в очередной раз экспериментируете, только теперь уже на себе?
- Что-то вроде этого.
- Для своего дебюта в новом качестве вы выбрали не шлягер, а сложную пьесу Людмилы Улицкой "Семеро святых", которую никто до вас не решался ставить. Не опасаетесь, что зрители заскучают во время спектакля? Коллективизация, приход "красного" хама в деревню - старая уже история.
- Мне кажется, нашему театру давно пора настраиваться на серьезную волну. Если мы и дальше будем веселиться, то скоро заплачем, поскольку все ценности будут девальвированы. Возьмем, к примеру, обилие русских сериалов на нынешнем телевидении. К этому можно относиться скептически, мол, не такие это шедевры, чтобы говорить о них серьезно, но ведь нельзя сбрасывать со счетов, что люди хотят осмыслить ту жизнь, которой сейчас живут. И вот если бы это с художественной точки зрения было на десять порядков выше, то представляете, какая от этого получилась бы польза? Пока же только в театре можно услышать великолепный классический текст и соприкоснуться с тем, что называется смыслом бытия. Поэтому театры должны этим воспользоваться и повернуть зрителей в сторону прекрасного и вечного, иначе мы проиграем будущее наших детей.
Когда я начинал ставить в Театре имени Вахтангова шекспировского "Короля Лира", то дирекция сильно сомневалась: будут ли зрители ходить на него? История еще более старая, чем "Семеро святых". И вот, представьте себе, билеты на этот спектакль достать невозможно.
- Но в "Короле Лире" заняты известные актеры Максим Суханов, Виктор Сухоруков, Юлия Рутберг, а в спектакле "Семеро святых" ни одной "звезды". Вы из принципиальных соображений не занимали в нем знаменитостей?
- Прежде всего я хотел достичь в спектакле единого ансамбля, а крупная актерская индивидуальность, потянув одеяло на себя, могла разрушить его. С точки зрения кассы, для Театра Станиславского это являлось большим риском, ведь, кроме Людмилы Улицкой, завлекать зрителей было нечем. И все же новую страницу в биографии театра надо начинать со слаженных актерских ансамблей, определяющих художественный уровень спектаклей, независимо от того, есть в них звезды или нет.
- Это странно слышать от вас, поскольку в антрепризе вы всегда работали только со "звездами".
- Ну, там совсем другое дело, примерно как в кино: собрались, поиграли и разошлись. А здесь репертуарный театр, следовательно, надо думать о перспективе, о создании творческой атмосферы в коллективе, где даже самый маленький артист будет востребован. В противном случае театр не построишь.
- И все же, наверное, со "звездами" труднее работать?
- Непросто, но им друг с другом - еще сложнее. Когда в спектакле собирается несколько знаменитых актеров, и каждый из них отстаивает свою точку зрения, то приходится разводить сложную дипломатию, чтобы конфликтность не перерастала в бурю, иначе все полетит к чертовой матери. Но и когда все спокойно - тоже плохо. Это первый признак того, что артистам скучно на репетициях, и потом во время спектакля они будут только демонстрировать себя.
- Некоторые критики считают, что вы преднамеренно эпатируете публику, чтобы быть на виду. Они правы?
- Если бы эти критики понимали искусство режиссуры, то они бы знали, что рождение каждого спектакля связано с глубинным мыслительным процессом... Когда спектакль делается только ради эпатажа, он получается "мертвым", смотреть его через 10 минут уже нельзя. Это как с книгой: если вы видите в ней одни словесные выкрутасы, то читать ее не станете, если вы не критик. По крайней мере я не люблю сугубо формальных приемов.
- И тем не менее многие зрители не понимают вашего образного языка, раздражаются, обвиняя вас в формализме.
- То, о чем вы говорите, напоминает изучение иностранного языка. Любой человек, попадая в иноязычную среду, тоже поначалу раздражается и чувствует себя недоумком. Но стоит ему немного пожить в этой среде, как начинает что-то понимать и говорить. Когда я попал в Канаду, то двух слов на английском связать не мог. И только через полгода начал что-то понимать и говорить, а еще через полгода репетировать и читать лекции в университете. Я считаю, что наша публика открыта для живого искусства, поэтому ее можно "обучить" самому сложному режиссерскому языку. Главное, чтобы она хотела этого и не сопротивлялась новому.
- С публикой разобрались, а вот как быть с актерами? Почему одни с вами работают легко, с удовольствием, как, например, Суханов, а другие - артачатся, не понимают?
- Вопрос взаимоотношений режиссеров с артистами очень сложный, можно сказать, интимный. Он строится на полном доверии. Если доверия не возникает, то ничего путного не выйдет. Более того, стоит одному исполнителю на сцене не включиться в действие, как тут же весь актерский ансамбль рушится.
- К счастью, спектаклю "Семеро святых" это пока не грозит, ибо все в нем работают на совесть. Я слышала, что с этой же командой вы репетируете "Сон в летнюю ночь" Шекспира. Вам не страшно?
- Шекспир - один из любимых моих авторов, мне с ним ничего не страшно. Я хочу, чтобы в будущем спектакле прозвучали и высокая музыка, и блюзы. Очень надеюсь на художницу Аллу Коженкову. Она удивительный мастер своего дела.
- Порой мне кажется, что реальная жизнь вас мало интересует, и вы предпочитаете "парить" в вымышленном мире.
- От реальной жизни никуда не убежишь, она диктует свои правила игры. Но, если честно, я предпочитаю как можно дольше оставаться в мире вымысла. Пока я не дошел до состояния отрешенного профессора, который теряет обувь и ходит с расстегнутой ширинкой, но меня уже давно не интересует, какое впечатление я произвожу на окружающих.
- Значит, на негативную критику вы тоже не реагируете?
- Представьте себе, нет. Но актеры расстраиваются, а я в свою очередь расстраиваюсь за них. Для них критика - очень важный момент, поскольку они "живут" внутри спектакля, а я после его выпуска отстраняюсь и думаю о следующем. Это похоже на конвейер, и если вдруг он останавливается, то я впадаю в глубокую депрессию. Не знаю, может быть, это сумасшествие, но оно меня устраивает, и я ни за что не променяю свой волшебный художественный мир на сытую, но однообразно "правильную" жизнь.