ЭДВАРД РАДЗИНСКИЙ: ШУСТРОСТЬ МОИХ РЕЧЕЙ МНОГИХ ПУГАЕТ

Главная Жизнь 01:01 23 Июня 2005 154

Недавно в Санкт-Петербургском Большом зале филармонии состоялся авторский вечер Эдварда Радзинского "Русь, куда ж ты несешься?" Был "переаншлаг". Удивляло поразительное разнообразие зрителей: молодежь и старики, студенты и военнослужащие, школьники и домо

Садчиков Михаил

Напечатать

- Эдвард Станиславович, как вы, драматург и писатель, попали на ТВ?
- На пике перестройки в Москве шли одновременно девять спектаклей по моим пьесам. Иногда они совпадали по времени, я стоял в центре между театрами и думал: куда пойти. Так как спектакли постепенно умирали, то было решено устроить творческий вечер из отдельных сцен и все снять для ТВ. А в перерыве между сценами меня попросили что-то наговорить - такие связочки.
Но телевизионное начальство, посмотрев запись, поняло, что самое интересное там, к сожалению, не эти дурно снятые куски спектаклей, а рассказ дяди о том, что с ним случилось. И это пустили в эфир под названием "Театральный роман". Более того, эту запись разделили на несколько серий. И дальше выяснилось, что люди это смотрят...
Потом я сделал другую программу, третью. Происходило все это очень просто. Ко мне приходила съемочная группа и предлагала, как пушкинскому импровизатору, четыре темы на выбор. Я должен был определить одну и тут же начать говорить.
Я понимал, что экран интересен, только когда телезрители со мной вместе думают, живут эмоциями. Если я буду говорить то, что придумал раньше, получится просто лекция...
- Говорят, на записи вы просите всех удалиться со съемочной площадки?
- Для того чтобы была импровизация, я должен остаться один. Я не пускаю никого. Даже режиссера. Одно время продюсером моих работ был Сергей Шолохов, и при всем моем к нему уважении он должен был прятаться: у меня на площадке может быть только один оператор. Чтобы начать "ловить оттуда", я должен остаться один!
- Почему же вы тогда вышли на аудиторию больших залов в Москве и вот теперь в Санкт-Петербурге? Это ведь началось не так давно...
- Почему я пошел на это безумство с залом, до сих пор не могу объяснить. Человеку свойственно быть авантюристом. Чем он кабинетней, тем авантюрней. Я человек кабинетный, поэтому такие маленькие безумства себе должен позволять.
Вместо того чтобы быть наедине с оператором, в работе про Александра II я вышел на тысячу шестьсот человек в зале Чайковского. И не пожалел. Потому что вот эта радость, идущая из зала, она невероятна. Теперь я ей отравлен.
- Телевизионщикам сложно с вами работать?
- Как правило, наша совместная с Первым каналом жизнь - это неведомое. У меня же нет плановой передачи. Прихожу за месяц до записи: "Знаете, я понял, что надо рассказать сейчас про Александра II". И они, понимая, что должны моментально менять программу, в ужасе, с дрожью в голосе спрашивают: "Сколько там серий?" Они знают, писатель словоохотлив - меньше чем на четыре не тянет. Чтобы они были веселее, я говорю: "Три!" И дальше наступает мука, потому что записываю я все равно четыре. Но сам же потом сокращаю, меня никто не режет...
- Многие телезрители уверены, что вы пользуетесь бегущей строкой или какой-то другой хитроумной подсказкой, по которой читаете свой текст...
- Мне тут дама на рынке, продавая творог, сказала: "Вот вы вчера рассказывали про этого старичка, про Казанову - так интересно! Только мы с сыном все время присматривались, чтобы увидеть, где у вас лежит бумажка-шпаргалка?" Я почему еще сделал передачу в зале Чайковского: все, включая думских депутатов, были уверены, что у меня бегущая строка, что я все время читаю. Шустрость моей речи их пугала...
- Вам важно, чтобы продавщица с рынка вас поняла и приняла?
- Телевидение действительно массовая вещь. Один артист, очень известный, мне рассказал: "Однажды я застал свою домработницу в тот момент, когда она смотрела вашу передачу про Моцарта. Я полюбопытствовал: "Ты хоть что-нибудь понимаешь?!" Она ответила: "Нет, но очень интересно!" Это лучший комплимент.
- Какая программа сделала Радзинского по-настоящему популярным?
- Конечно, про Сталина. И если до этого у меня были разные другие передачи... Но, как там про декабристов: страшно далеки они от народа! Я был очень далек от народа. Но после программы о Сталине с той минуты мы стали вместе с народом. Передачу смотрели все. У нее был дикий, сумасшедший рейтинг...
Я тогда первый раз вышел на улицу и понял, как это неудобно быть популярным. Люди смотрели на меня, а я по привычке думал: может быть, что-то не застегнуто?.. Кроме того, все время возникал диспут. К вам подходят и говорят: "Это было не так!" И все знают - как!
Книга "Сталин" вышла в Америке в большом издательстве. До этого "Николай" в течение четырех месяцев был там бестселлером, поэтому и следующую книгу решили издавать с размахом. Меня отправили в путешествие по американским городам. Как правило, в каждом городе все начиналось с визита на местную радиостанцию, где в эфире завязывалась беседа с американцами. Как я говорю, на языке возможного противника. То есть по-английски. Правда, их вопросы мне были не очень ясны, потому что они говорят на диалекте своего штата. Понять трудно, и я реагирую очень просто: "Итс вери интерестинг, бат ай вонт ту сэй ю..." ("Это очень интересно, но я хочу сказать вам...), и дальше уже говорю то, что хочу.
И вот однажды раздается голос: "Ю а лайер, Радзинский, ю ар террибл лайер, ю роуд, зэт Сталин воз килд, энд Рыбкин, ху со хим..." ("Вы лжец, Радзинский, вы ужасный лжец, вы написали, что Сталин был убит, и Рыбкин видел его..."). Несчастная американка, которая сидит со мной в студии, пытается смягчить ситуацию: "Итс нот интерестинг..." - и норовит отключить позвонившего от эфира. Я говорю: "Ноу, итс май френд!" - потому что я узнал его. Это наш человек, это русский! И он взял с собой за океан не только чемодан, он взял с собой ненависть. Неважно, что Сталина увидел не Рыбкин, а Рыбин (Рыбкин же был главой парламента!), неважно, что Рыбин его не увидел, а просто написал о том, каким он видит Сталина... Но наш человек так хотел сказать мне гадость! И это был единственный раз, когда я услышал текст вопроса до конца и мог точно отвечать на него...
Вообще Россия очень молодое государство. Оно молодое, все в движении. Никогда не жило при свободе. Это же жутко при свободе жить! При несвободе - как в армии. Вы не ответственны, и даже если у вас что-то не вышло, ответственен дядя. А при свободе - это же ужасно! - вы должны иметь мужество сказать в определенной ситуации: "Я не состоялся!" - но никто этого признавать не хочет.
- А зловещая тень вождя народов не мешала вам в подготовке программы про Сталина?
- Когда мы на московской даче Сталина записывали программу, происходили вещи мистические. Одна за другой сломались две камеры. Я постоянно запинался и переговаривал заново чуть ли не каждую фразу, а ведь никогда раньше со мной ничего подобного не бывало. У меня на губах словно гири повисли. После съемки почувствовал себя плохо, болело сердце, я принял валидол. Я так намаялся, что после записи даже подумал: лучше бы этот фильм не выходил...
- Над чем вы сейчас работаете?
- Я закончил книгу "Александр II". Выйдет в ноябре. Как всегда у меня - сначала на Западе. Не потому, что мне так удобнее, а мне просто хочется, чтобы русское издание книги немножко отлежалось, чтобы я увидел, как она воспринимается.
- Говорят, будет переиздана ваша книга "Наполеон"...
- Мне недавно один коллекционер подарил уникальные вещи... Дело в том, что маршал Бертран, который был с Наполеоном до конца войны, сохранил кусочек знамени старой гвардии. Он нашел его валявшимся на земле после битвы при Ватерлоо. Он отрезал маленький кусочек и надписал: "Знамя старой гвардии". Теперь этот кусочек знамени с подписью Бертрана есть у меня. Подарили мне и огромный альбом - это работы гравера, который был с Наполеоном в армии. Это удивительно, я все искал в альбоме: где же глава о гибели армии. Только о победах!
Так вот, сейчас действительно готовится дивное издание "Наполеона" - как раз с гравюрами этого человека. Там на обложке - редчайший портрет Наполеона, на котором он совершенно не похож на традиционный образ. Все решат, что это чуть ли не Кутузов! (смеется).
Этот мой знакомый - русский коллекционер - покупает все, что связано с Наполеоном, по всему миру. Шпаги, все, все. И вот не так давно он выставил свою уникальную коллекцию в Москве, причем в Панораме Бородинской битвы, за что его многие поспешили осудить. На открытии выставки мне пришлось выступить. И я признался, что еще в школе я был настоящий бонапартист. Я много раз читал историю Тарле с одной мыслью: может быть, в конце он все-таки победит?! И сегодня, сказал я, счастливейший день моей жизни.
Наполеон - это история соревнования. Он соревновался с Александром Македонским.
Сталин соревновался с Троцким и прочими. А Наполеон - только с Македонским. И у него была только одна печаль: почему его не убили под Москвой. Потому что в этом случае он бы умер непобежденным. Он этого не мог простить себе до конца.
Наполеон - это потрясающая история. Поэтому я написал книгу о нем. Сейчас я бы ее с огромным удовольствием продолжил...
Меня иногда спрашивают: с каким героем мне хотелось бы побеседовать? Со Сталиным? Нет, скучно. Николай - еще скучней. Вот Распутин - другое дело. Ну а еще больше, конечно, если бы он согласился, - с Наполеоном!
- Недавно вы обмолвились, что пишете не только исторические книги, но и художественный роман...
- Да, сейчас занят романом. Каждое столетие уходило с романами. ХIХ век - с романами Достоевского и Толстого. Я не говорю о масштабе таланта, я говорю о масштабе обзора времени.
А наш век, благодаря жуткой системе цензуры, ушел без романа.
У меня получается такой длинный роман, который охватит лет восемьдесят... В моем распоряжении было множество дневников. Такого количества дневников, как у меня, думаю, никто не имел перед работой. Это дневники людей, которые эмигрировали или тайно вели дневники здесь. По мере выхода моих книг они мне свои дневники присылали, были щедры. Это безумно интересно.
Вообще-то я очень быстро пишу. Но это исторические книги. А писать так прозу было бы наглостью. Так что все у меня на этот раз будет очень долго. К сожалению. Видимо, придется закругляться и с телевидением, и со всеми делами, которые этому сопутствуют. Потому что служенье муз не терпит суеты. И это не строчка, а нормальное профессиональное состояние, которое Александр Сергеевич знал. На мне сейчас чудовищные вериги, но мне от них уже никуда. Закончить роман надо. Сколько это будет продолжаться, не знаю.

Напечатать

Жизнь 00:10 / 07 Марта 2024 5211

Псы тоже летают

В тестовом режиме запущена новая услуга - перевозка питомцев на соседнем пассажирском кресле

Евгений Смирнов

Труд

А помните, как «Аэрофлот» обвиняли в бездушном отношении к путешествующим животным? Критика имела последствия. Как сообщила пресс-служба компании, по итогам прошедшего года на треть увеличилось количество...