Рената Скотто: «На фото из спектакля «Жизнь за царя» я похожа на русскую женщину»

Рената Скотто поделилась мыслями с "Трудом" о русской вокальной школе, вспомнила работу над оперой «Жизнь за царя» и рассказала, за что ей приходится журить свою подругу Анну Нетребко

Великая оперная дива Рената Скотто, потрясшая нашу публику во время первых гастролей «Ла Скала» в 1964 году в опере «Лючия ди Ламмермур», вошла в жюри соревнования вокалистов Международного конкурса имени Чайковского, которое проходит в Санкт-Петербурге.

— Что связывает с русской музыкой?

— Мой любимый русский композитор — Михаил Глинка. Я бы назвала его русским Россини. Мне очень жаль, что я так и не выучила русский язык. Русские оперы занимали в свое время очень важное место в моем репертуаре — я пела в «Пиковой даме», «Жизни за царя», «Сказании о невидимом граде Китеже» — но все арии я пела на родном языке: в Италии так было заведено, что мы все пели по-итальянски. В Америке, куда я переехала уже в зрелости и где живу сейчас практически постоянно — за исключением трех месяцев в году, когда я преподаю в Академии Санта Чечилия в Риме, — оказались совершенно другие порядки. Все оперы даются на языке оригинала, и поскольку я не знала языка, то мне предпочли русских исполнительниц. У меня самые нежные воспоминания о русском репертуаре. На одной из самых дорогих мне фотографий я даже чем-то похожа на русскую женщину — это фото из спектакля «Жизнь за царя», где я одета в крестьянскую одежду и на мне повязан красивый цветастый платок.

— Вы уже не первый год входите в состав жюри российских вокальных конкурсов. Каково ваше мнение о состоянии вокальной школы в России сегодня?

— Прогресс российских певцов налицо. Двадцать лет назад картина была такой: богатые и абсолютно «необработанные» голоса. Проблемы с дыханием, внутренняя зажатость и никакого чувства стиля. Но главная черта — это стремительный переход на крик. По правде говоря, мне до сих пор приходится объяснять исполнителям из России, что форте — это не крик. И что хорошее форте недостижимо без владения истинно мягким пиано. Должна сказать, что в российских певцах появился лоск, стиль. Культура пения, дыхание сейчас оставляют очень хорошее впечатление. Но русские по-прежнему пытаются всех перекричать. И делают это все с той же внутренней зажатостью.

— Вам не кажется, что причины зажатости российских певцов заключаются не только в издержках вокальной школы? Есть ли, на ваш взгляд, и некие социально-психологические причины, мешающие человеку раскрепоститься?

— Вы имеете в виду советское наследие? Конечно, многие десятилетия жизни в условиях цензурных ограничений не могли не сказаться на менталитете людей — и менталитете педагогов, кстати. Мне часто приходится слышать от российских студентов на мастер-классах, что их преподаватели в России ведут себя с ними очень жестко. Обычные люди, в свою очередь, склонны воспринимать жизнь как борьбу. Им нужен громкий голос. Он придает уверенности в себе… В целом же работать в жюри очень трудно. Нужно, прослушав всего несколько арий, вынести вердикт, который определит судьбу музыканта на несколько лет. Обидно, когда твое мнение не разделяют коллеги. Чувствуешь себя беспомощной.

— Почему вы сами в свое время ограничились участием лишь в одном конкурсе вокалистов?

— Тот единственный конкурс сделал свое дело. Я победила, и передо мной распахнулись двери сразу нескольких крупных театров. Мне было тогда всего 18 лет, и могу сказать, что признание, пришедшее столь рано, ошеломило меня. В те годы, кстати сказать, вокальных конкурсов были считанные единицы, это сейчас их не перечесть. Меня постоянно приглашают в жюри, и многим приходится отказывать, чтобы не размениваться. Я бы выделила на сегодня пятерку главных мировых вокальных конкурсов. Здесь два российских — конкурсы Чайковского и Елены Образцовой, — Operalia Пласидо Доминго, Belvedere в Вене, а также конкурс в Кардиффе (Великобритания).

— За что вы любите оперу?

— Опера дает мне роскошь проживать сразу две жизни — на сцене и вне ее. Моя частная жизнь, безусловно, важнее профессиональной. Но могу сказать и другое: в своей сценической жизни я была счастлива без преувеличения каждую секунду.

— В последние годы вы много работаете в разных странах мира как оперный режиссер. Как вы пришли к оперной режиссуре?

— Это была идея руководства Метрополитен-оперы. Мне предложили поставить «Мадам Баттерфляй» Пуччини, одну из моих любимых опер. К тому времени я уже несколько устала от Баттерфляй — я пела ее почти тридцать лет — и собиралась покинуть спектакль. Я долго колебалась, но решилась попробовать. Первый опыт оказался очень удачным, и вскоре последовали и другие предложения. Среди моих ближайших проектов — «Норма» в Хельсинки, «Тоска» во Флориде и «Сомнамбула» в Майами. Я отношу себя к числу поклонников минимализма в опере. Не стоит загромождать сцену всякими финтифлюшками. Они только мешают артистам. Мой девиз — элегантность, стиль, лаконичность.

— Как вы работаете с певцами?

— Мой метод довольно незамысловат. В работе над оперой отталкиваюсь в первую очередь от музыки и прошу того же от артистов. Нужно просто передать эмоции, заложенные композитором. Мне непонятны авангардные и эпатажные постановки, где режиссеры требуют от артистов петь в невообразимых позах. Не вижу смысла и в том, чтобы нагружать оперу дополнительными социальными смыслами — как говорится, сделать постановку «более актуальной». Такие идеи — от недостатка музыкальности.

— С кем из российских артистов вы дружны?

— С Анной Нетребко. Наше знакомство началось с того, что Анна позвонила мне — у нее был тогда контракт с Метрополитен-опера — и обратилась за помощью в подготовке своего первого диска. Мы прекрасно поладили и часто общаемся. Меня многое восхищает в этой певице. На мой взгляд, у певческого таланта пять составляющих — яркий и богатый голос. музыкальность, умение «прочесть» зашифрованный в нотах замысел композитора, личное обаяние, амбициозность. А еще — скромность и стремление к самосовершенствованию. Всеми этими качествами Анну щедро наделила природа. Правда, в последнее время мне приходится немного журить ее за то, что эта талантливая певица уж чересчур стремится быть популярной. Ну просто всем хочет понравиться. Есть тонкая, но очень важная грань между популярным артистом и знаменитым. Надо стараться стать именно знаменитым, а не угодить всем и вся.