ДЕЗЕРТИР

Главная Жизнь 01:01 23 Июля 2003 134

ДЕЗЕРТИР

Из глухого полесского села Онишполь пришло сообщение: умер Николай Халимовский, дезертир, скрывавшийся в подполье до конца 60-х годов. На его долю выпала четверть века беспрерывного страха: вот найдут - и расстреляют... А затем - три десятилетия никчемной

Колинько Владимир

Напечатать

...О дезертире я узнал случайно. Командировка забросила меня в село Осычки на Житомирщине, где доживал свой длинный век участник восстания на броненосце "Потемкин" Григорий Павлович Некрашевич. Худющий, маленького росточка дед глуховатым надтреснутым голосом рассказывал, как со своим земляком Григорием Вакуленчуком бунтовал в 1905 году на восставшем броненосце, как с частью экипажа бежал в Румынию, а затем отбывал царскую каторгу...
Тут заскрипела калитка, и 20-летняя правнучка потемкинца загнала во двор вернувшуюся с пастбища корову.
- Слышали? - крикнула она нам. - Люди рассказывают, что в Онишполе, вышел из подполья дезертир. С самой войны просидел у себя в хате под печкой! Говорят, даже разговаривать разучился и весь дергается.
...Уже на следующий день я был в Онишполе. Все семейство Халимовских оказалось дома. Отец угрюмо поздоровался и неловко уселся на чурбаке для колки дров. А сам Микола так и остался стоять посреди двора, покорно опустив руки. Его лицо, десятилетиями не видевшее солнца, было блеклым, неподвижным. Он знал, что давным-давно для таких, как он, была объявлена амнистия. Но, похоже, все еще продолжал жить в ожидании приговора...
...Село Онишполь и сегодня не очень-то приобщено к достижениям цивилизации, если не считать баночного пива да кока-колы на прилавках сельского магазина. А 60 лет назад, в годы войны, оно вообще прозябало в полесской глуши. В самом конце 1943-го войска Первого Украинского фронта прорвали немецкую оборону и двинулись к Житомиру. Основные бои шли севернее Онишполя, и смена власти в селе прошла почти незаметно. Правда, в первые же дни немногочисленных сельских парней, даже тех, кому едва-едва исполнилось 18, забрали в армию.
Вручили винтовку и Миколе Халимовскому, прикомандировали к зенитной батарее, охранявшей переправу через Припять неподалеку от Мозыря. А уже через день переправа подверглась массированному налету немецкой авиации. Одни "юнкерсы" заходили из-за леса и сбрасывали бомбы на понтонный мост, а другие перелопачивали позиции огрызавшихся зенитных батарей. Вместе с комьями мерзлой земли взлетали и клочья человеческих тел... Оглушенный и ослепленный взрывами Микола скатился в ложбину к замерзшему болоту и, кинув винтовку, бросился в сторону спасительного леса. Три недели спустя глубокой ночью он постучал в окно родительской хаты.
За это время в их доме уже побывали смершевцы, устроили обыск, перевернув вверх дном нехитрый домашний скарб. И уехали, строго-настрого наказав в случае появления сына сообщить о нем в сельсовет.
Отец спрятал Миколу в погребе, где хранилась картошка. А через несколько недель соорудил ему логово в хате под печью. Так началось для Миколы затворничество.
Днем он отсиживался в комнате. Но стоило залаять во дворе собаке, извещавшей о приходе посторонних, как дезертир через лаз забирался под печь. Впрочем, соседи заходили к Халимовским все реже - настолько неприветливо те их встречали. Микола оказался отрезанным от внешнего мира. Газет старики не выписывали - оба были неграмотными. Когда после войны село радиофицировали, Халимовские от динамика отказались из опасения, что радиомонтер заметит в доме что-то подозрительное.
Когда я спросил у Миколы, что произошло в мире за эти четверть века, он долго думал, а затем вспомнил:
- Сталин умер!..
Дом Халимовских, как и большинство строений в украинском Полесье, был сложен из толстых сосновых бревен. В сенях между бревнами образовалась щель. Она и стала для Миколы своеобразным "перископом" для наблюдения за внешним миром. Через щель было видно соседское подворье. А жила в том подворье девушка Ганна, которую он любил и которая провожала его на фронт как жениха. Сквозь щель дезертир наблюдал, как его любимая стала встречаться с другим парнем, как вышла за него замуж, как появились у них дети, как они росли и как через годы в том же дворе справляли уже их свадьбы...
Так и жил бы Микола в подполье до самой смерти, если бы не случай. Нашелся у Халимовских дальний родственник - партийный деятель районного масштаба из соседней Винницкой области. Никаких связей они не поддерживали, но однажды он, приехав в командировку на Житомирщину, неожиданно нагрянул в их дом. На столе стоял недоеденный обед и... три ложки. Он знал, что во время войны пропал без вести сын Халимовских и, увидев на столе лишнюю ложку, вдруг сообразил...
- Вот что, - жестко сказал он растерявшимся старикам. - Пусть Микола завтра же едет в Житомир и добровольно сдается в КГБ. Иначе я сам пришлю за ним наряд милиции.
Поздней ночью, прячась от соседей, дезертир вышел за калитку и отправился к железнодорожной станции Яроповичи, чтобы добраться в областной центр. От Онишполя до станции - около 20 километров - Микола шагал до утра. Измученный, он залез на рассвете в полупустой вагон пригородного поезда и поехал в Житомир.
А там ему сказали, что в связи с давней амнистией такие, как он, прощены. Посоветовали возвращаться домой и проситься на работу в колхоз.
В родном Онишполе появление дезертира вызвало оживление. Но не надолго. Стояла осень - разгар уборки урожая, так что людям некогда было обсуждать перипетии второго рождения пропавшего в войну односельчанина. Председатель колхоза определил Миколу на погрузку сахарной свеклы. Но уже через час его руки с истончившейся кожей покрылись кровавыми волдырями. Пришлось отправить мужика домой.
Прошло несколько дней. И сам Микола, и отец с матерью мучились сомнениями, что в известии об амнистии могла быть какая-то ошибка. Им все казалось: вот-вот приедут чекисты и объявят ему страшный приговор...
И тут к их дому подъехала наша машина с незнакомцем в штатском!
Микола долго рассказывал о себе, с трудом и натужно подыскивая слова. Показал свой схрон под печью с замаскированным соломой лазом. Я слушал сбивчивый рассказ, а потом, подумав о фото для газеты, вспомнил о мельнице, стоявшей на краю села. Брошенная, никому уже не нужная, она сама по себе представлялась символом погубленной жизни дезертира.
- Пойдем в машину, - сказал я Миколе.
Мать заплакала и бросилась к нам, заламывая руки. Ее лицо вновь исказил нервный тик:
- Только не убивайте моего сына! Уж лучше он отсидит свое в тюрьме...
С большим трудом удалось успокоить женщину, убедить, что нмерения у нас сугубо мирные и вообще ее сыну ничего не грозит, через четверть часа он вернется домой.
Около заросшего бурьянами холма машина остановилась. Я сфотографировал Миколу под черными прохудившимися мельничными крыльями. А затем попросил:
- Подойди ближе, повернись в профиль.
Дезертир, нагнув голову, медленно повернулся к нам спиной и... поднял вверх задрожавшие руки. По его напряженно согнутой спине было видно, что он обреченно ожидает пули меж лопатками. Кляня себя, я бросил свой фотоаппарат на сиденье "уазика":
- Да ну тебя! Совсем одичал... Садись в машину, сейчас поедем домой.

Напечатать

Жизнь 00:04 / 19 Апреля 2024 8496

Итак, она звалась «копейкой»…

В этот день в 1970 году с конвейера сошел первый ВАЗ-2101

Артем Скворцов

Труд

19 апреля 1970 года со сборочного конвейера Волжского автозавода сошел первый автомобиль ВАЗ-2101, прозванный в нашей стране «копейкой». Советскому человеку эта машина, прототипом которой являлся итальянский «Фиат-124»,...