Если говорят - дерево сучковатое, подразумевается, что оно плохое и ни на что не годится. Для всех эта истина не требует доказательств - только не для Сергея. Он эти строптивые сучки специально из поленьев вырубает и творит из них настоящие чудеса. Его изделия, по тонкости и витиеватости резьбы больше всего напоминающие ювелирные, но полные живого света, покупают музеи и знатоки. А простой народ никак не надивится - каким это образом из дурных наростов возникают вдруг сказочные туески и коробушки? И сколько же сил вкладывает в них мастер, если он не пользуется клеем и гвоздями и каждую мелочь - винтики и шурупы, шарниры и застежки - тоже режет из зловредных сучков.
- А началось все с того, - рассказывает Сергей, - что надо было зарабатывать деньги для семьи, и я решил делать табуретки. Только ничего у меня не вышло, из первой табуретки получился вдруг журнальный столик. Я не очень удивился - часто сталкиваюсь с проблемой, что не могу заниматься чем-то рутинным, тянет создавать, придумывать что-то новое. Зато в процессе я напоролся на сучок, вырезал его из доски, просто как брусочек - и был зачарован материалом. С ним, плотным, очень твердым, можно работать, как с костью, и в тоже время он сохраняет все преимущества дерева. Именно в сучке сконцентрирована огромная сила - он ведь как бы в миниатюре, в малом объеме повторяет целое дерево, в нем столько же колец, сколько в стволе. Да, он режется труднее, но чем тверже, тем смолистее - а значит красивее. Есть насыщенный цвет, какая-то прозрачность - если поставить мои коробочки под лампу, видно, что рисунок, резьба светится изнутри.
Открыв собственный материал, Сергей по ходу дела изобрел и свои рабочие инструменты - крошечные напильники и стамески мастерил из пилок для ногтей и прочих подручных средств. Не умея рисовать, начал вдруг выводить такие узоры, кружева, что не снились и маститым художникам - сучок их как будто бы сам подсказывал. Не освоив и табуреток, с маху перескочил на какой-то другой уровень и творчества, и познания жизни. Следом за шкатулками, размером в половину спичечного коробка, часто - с двойным дном, над каждой из которых он упорно сидит по несколько месяцев, появились и женские украшения. Например, серия медальонов в виде меча. Такое маленькое оружие, по замыслу автора, должно возвеличивать женщину, давать ей силы, чтобы по жизни шла еще уверенней. Причем не любой даме оно подходит - только современной амазонке.
Мальцев - он вообще человек сложный, по складу ума - свободный философ. В свое время учился на биофаке Иркутского университета, но так его и не окончил. Сидел однажды на занятиях, тут его и осенило: "Чего же я дурью-то маюсь, мне же в библиотеку надо - книжки читать". Бросил университет, устроился дворником на две ставки и все свободное время действительно торчал в библиотеке, запоем читал. Штудировал труды и по биологии, и по физике, и по психологии, но больше всего любил нечто не очень понятное - на стыке наук, на грани познанного и непознанного. Увлекся оккультизмом, отнюдь не в бульварном варианте. Оккультизмом как способом научного познания, которым занимались, например, Парацельс или египетские жрецы. Сам начал писать статьи в солидные журналы, да и сейчас, перебравшись по житейским обстоятельствам в Красноярский край, в Шушенское, поддерживает отношения с одним из иркутских издателей. Отчасти этим и на жизнь зарабатывает - семью кормить, двоих сыновей, Александра и Илью, растить надо, никуда от этого не денешься.
Его сучковатое творчество доходы приносит, но нерегулярно - то пусто выходит, то густо. У самоучки, человека без образования и имени целую коллекцию купил Шушенский музей, потом, после выставки в краевом центре, его работы приобрел Красноярский культурно-исторический центр. Случаются и столичные покупатели, но до Москвы все-таки далеко, неизвестно, окупится ли дорога, поэтому приличные деньги, которые предлагают здешние ценители, возникают не часто. Но Мальцева это не особенно смущает, выкручиваться, жить между небом и землей он давно привык. Куда больше притягивают совсем другие вещи.
- Без внутренней работы я никогда и ничего бы не сделал, - рассуждает он, - дальше мебели какой-нибудь бы не пошел. Все-таки внутренний стержень позволяет открывать многое - даже в материальном мире. А для меня главное - оставаться человеком в любых условиях. И в искусстве - должно быть прежде всего сердце, а все остальное вторично. С моей точки зрения, лучше вообще не уметь рисовать, чем рисовать без сердца, одним умом. Пока не почувствуешь форму, малейшее движение, не высидишь ее, не выродишь как ребенка, ничего и не получится - и никакие знания о золотых пропорциях тут не помогут.
Однажды сотрудники Шушенского музея, которые считают Сергея своим человеком, озаботились тем обстоятельством, что у него нет учеников. Такое уникальное творчество, справедливо полагали они, должно иметь своих последователей. И подыскали Мальцеву способную девушку, окончившую художественное училище. Увы, опыт не удался. Ученицу в борьбе с сучками покинули и физические, и душевные силы. Оно и понятно: не каждый может, как раб на галерах, сутками сгибать спину, терзать собственные глаза - и все для того, чтобы нарезать резьбу на каком-нибудь винтике. А до конечного результата, воздушной, светящейся, будто солнышко, шкатулки еще так далеко...
С другой стороны, а как этому научишь, если по большому счету дело не в умении строгать, а в порывах души. Сергей этот треклятый сучок, каждый его изгиб чувствует, у него с ним, как ни смешно, такой вот роман случился. Мальцев, кстати, пробовал и по заказам трудиться. Выходило как с той табуреткой, превратившейся в журнальный столик - все время что-нибудь не то. Так уж, видимо, ему на роду написано - быть единственным сучковатых дел мастером и идолу своему деревянному вечно служить.