Почему произведение великого Георгия Свиридова пряталось в бабушкином диване
Сегодня в Иркутской филармонии — событие мирового значения. Губернаторским симфоническим оркестром под управлением Илмара Лапиньша впервые после почти 80 лет безвестности будет исполнена Симфония великого русского композитора ХХ века Георгия Свиридова. Как случилось, что крупнейшая симфоническая работа одного из столпов русской музыки столетия, чьи мелодии, без преувеличения, сопровождают нас каждый день («Метель», «Время, вперед!»), едва не канула в Лету? И как это произведение, пережив множество передряг, оказалось в Сибири?
Сюжет завязался во время недавней поездки на фестиваль Дениса Мацуева «Звезды на Байкале». На концерте открытия в Иркутске встречаю давнего знакомого, дирижера Илмара Лапиньша — латыша, воспитанника Ленинградской консерватории, большую часть жизни отдавшего России — Большому театру, Татарскому театру оперы и балета, Томскому оркестру. Последние девять лет Илмар Артурович — главный дирижер Иркутского Губернаторского оркестра. «Сергей, удачно, что ты здесь: завтра в 10 на репетиции впервые играем Симфонию Свиридова».
Наверное, надо было видеть мои округлившиеся глаза. Хотя известно: у Георгия Васильевича, автора «Поэмы памяти Сергея Есенина», «Курских песен» и других прославленных опусов, осталось много не увидевших свет работ. Но чтобы целая симфония?
Оказалось, речь идет о произведении, написанном 21-летним студентом Ленинградской консерватории летом 1937 года. Тогда юный выходец из курской глубинки только-только перешел из класса известного педагога и фольклориста Петра Рязанова к своему кумиру Дмитрию Шостаковичу. Даже зная об уникальной одаренности Свиридова, трудно было ожидать чего-то большего, чем наивные оркестровые наброски...
Но первое же соло кларнета — чудесный широкий напев, в котором, конечно, звучат отголоски и Рахманинова, и той советской школы «песенного симфонизма», к которой принадлежал Рязанов. Временами прорывается «шостаковичевская» энергия. Однако уже ясна, очевидна и своя, свиридовская интонация — с ее свежестью, русской картинностью, светом и печалью. В разработке дуэт трубы и валторны под пульс струнных — неожиданный бросок на 30 лет в будущее, к той самой знаменитой фанфаре «Время, вперед!»...
И так во всех четырех частях: то почтительный взгляд в сторону обожаемого Шостаковича (например, в фуге финала), то мелодический взлет, предвещающий будущую «Метель» (в третьей части). Главное же — все это согрето огромным душевным теплом. Такую музыку, при всех параллелях, Шостакович не мог написать. Это — Свиридов.
Как, уже пролетели 45 минут? Финал словно оборвался на полуслове, когда хочется слушать еще и еще... Тут, наверное, сказался недостаток опыта юного композитора, не вполне владеющего формой. Но налицо громадный запас идей, чувств, который в полную силу выплеснется в последующих партитурах...
Но как такое яркое сочинение, которое, ей-богу, не стыдно поставить рядом с Первой симфонией самого Шостаковича (где тоже ведь немало ученичества), могло пролежать под спудом восьми десятилетий? Поздравляя после репетиции Илмара, узнаю, что партитуру ему передал для премьерного исполнения его давний товарищ по консерватории, племянник Свиридова, петербургский историк музыки Александр Белоненко. Звоню Александру Сергеевичу.
«С этой симфонией связана детективная история, — рассказывает музыковед. — Видимо, она прозвучала только раз в конце 1937 года на закрытом отборе к Первой декаде советской музыки. Об этом я узнал случайно из единственного письменного свидетельства — дневниковых записей Михаила Фабиановича Гнесина (известного композитора и педагога. — «Труд»). Об уровне этой декады говорит то, что на ней прозвучали только что написанная Пятая симфония Шостаковича, а также Восемнадцатая симфония другого советского классика — Мясковского. И вот рядом с ними в программу включили сочинение Свиридова — правда, другое, Фортепианный концерт. Но, видимо, и о Симфонии у тех, кто производил отбор, сложилось хорошее мнение, Гнесин свидетельствует, что на обсуждении Юру Свиридова хвалили за талант и большой потенциал...»
Потом Свиридов активно принялся за новые партитуры. В 1940-е начал писать Вторую симфонию, но закончил только две части: грянул 1948 год с его критикой «формализма». Досталось и Свиридову. Симфония была брошена на середине, композитор надолго завязал с оркестровой музыкой. Переезжая в 1956 году в Москву, студенческую работу с собой не забрал...
«А она преспокойненько лежала в стареньком желтом диване у моей бабушки Елизаветы Ивановны Свиридовой на Литейном проспекте, — продолжает Белоненко. — Потом бабушка получила комнату на проспекте Газа, а ноты из дивана разделили пополам моя мама Тамара Васильевна (родная сестра Георгия Васильевича) и мой младший дядя Вячеслав. Партитура Симфонии оказалась у него, но составить представление о ее ценности он не мог, так как не был музыкантом. И только после того, как не стало ни Георгия Васильевича, ни Славы, разбирая архив его сына (моего двоюродного брата), я обнаружил Симфонию, которая считалась пропавшей!»
Впрочем, и это не конец истории. Рукопись пребывала в скверном состоянии, некоторые страницы залиты водой, чернила расплылись. Поначалу Белоненко даже решил, что это лишь эскиз, а не законченное сочинение. Тут взялся за дело редактор Полного собрания сочинений Свиридова, музыковед Павел Лукьянченко.
«На партитурных листах была масса пустого места, — рассказывает Павел Васильевич. — На самом деле Свиридов для скорости просто не выписывал паузы. А кое-где и «безобразничал» — писал партитуру не по горизонтали, а (видимо, из-за дефицита партитурной бумаги) по вертикали. Понадобилась дешифраторская работа. Но я, на счастье, проработал не один год в издательстве «Музыка», где прошел школу нотной текстологии у мэтров старого закала. Делу очень помог и Русский музей, руководитель технологического отдела которого Сергей Владимирович Сирро чудовищно увеличил покалеченные листы, а кое-что даже просветил в разных режимах своими «волшебными лучами» (в музее Сирро занимается послойным анализом полотен великих мастеров). Так за год кропотливой работы я сумел рассмотреть, что же было изначально написано рукой великого, пусть в ту пору и очень молодого, мастера».
«Симфония мозаичная, — продолжает Лукьянченко, — как будто идет смена масок на карнавале жизни. Но какие щемяще русские страницы — аж оторопь берет! И не очень похоже, что это написал беспомощный провинциальный мальчишка-неумеха. Хотя молодость автора очень заметна — он торопится поделиться с миром распирающими его чувствами. А этих чувств — море, так и хлещут, так и брызжут, удержу нет!..»
Трудно добавить к этим словам человека, возродившего Симфонию практически из небытия, что-либо еще. Вот только когда его восхищение сможет разделить публика Москвы, Петербурга, других городов? Иркутская филармония совсем не богата, в оркестре Лапиньша потолок зарплат — 45 тысяч рублей, в группе вторых скрипок не хватает как минимум двух пультов (то есть четырех музыкантов), средств на гастроли нет...
P.S. Конечно, у музыки Свиридова — тысячи энтузиастов. Есть и такие деятельные, как секретарь Союза писателей России А.Г. Звягинцев и возглавляемый им культурно-просветительский центр «Орден», немало сделавшие для восстановления текста Симфонии. Есть могучая Московская филармония и Минкультуры РФ с его Всероссийским виртуальным концертным залом, то есть возможностью организовать интернет-трансляцию из самых разных точек страны. Сейчас — ваше соло, господа!