На лобовых стеклах автобусов - скорбные таблички с фамилиями погибших. "Похороны Рычкова, похороны Васильева, Зеленцова, Борисова..." "Черный транспорт" с раннего утра расползается по городу, а днем эти потоки встречаются на местных кладбищах. Движение на улицах то и дело прерывается - пропускают еще один караван скорби. Солнце словно закатилось навсегда. Черная земля разрытых могил, черный понедельник, черные будни...
У цветочных палаток очереди - сумрачные горожане с букетами в руках - сегодня это своего рода символ Новокузнецка. И еще венки, венки. "Мужу от супруги", "От родных и близких", "От губернатора", "От МЧС", "От мэра"... Люди встречаются и говорят об одном и том же: "Такая трагедия, такая боль".
Возле компании "Южкузбасуголь", куда и входила "Ульяновская", висит бодрый плакат-призыв: "Уголь - больше, быстрее, безопаснее". Когда такое было и когда будет? А дальше - еще один транспарант, который, увы, более понятен и привычен: "Не выразить словами всей нашей скорби и печали..."
По местному телевидению регулярно показывают списки погибших, призывают перечислять деньги на специальный благотворительный счет помощи. Собрано уже более 7 миллионов. В очередной раз нас объединяет горе.
В городских газетах - срочные сообщения: "В связи с объявленным в России и Кузбассе трауром в органах загс Новокузнецка приостановлена регистрация браков..." Водитель такси пересказывает народные версии случившегося.
- Обвал кровли, внезапный выброс метана? Ерунда! Смотрите, сначала погиб гендиректор "Южки" Владимир Лаврик - разбился на вертолете. А потом этот взрыв, когда начальство все вниз спустилось... Ясно, что московские подбираются к "Ульяне" - ее же уголь идет на экспорт. Такие деньги за всем этим.
Позже разговариваю с шахтером Андреем Бутаевым. Он работал именно там, где и произошел взрыв. "Как раз на сопряжении, - объясняет он мне, - конвейерного штрека и лавы". Смена Андрея закончилась за несколько часов до трагедии. Повезло.
- Диверсия? Нет, конечно, - убежден мой собеседник. - Просто долго лава стартовала. Вот и произошла просадка кровли. В шахтное пространство в огромных количествах вырвался метан. Все датчики это показали. И взрыв. Вот в чем дело.
- А из-за чего возникли задержки, Андрей? Оборудование же на шахте, как говорят, все с иголочки, с иголочки.
- Новое, да "сырое". Металл, из которого сделан добычный механизированный комплекс, плохой. То и дело ломался главный привод, отваливалось ухо крепления. Но почему, - словно спрашивает он меня, - не отключилась по команде приборов электроэнергия, почему возникла искра?
- Там весь наш участок остался, 40 человек, - серое лицо шахтера каменеет. - Юрка Борисов, Максим Зеленцов, Слава Ситчихин... И Саня Александров, мой друг детства. Только левую руку его и нашли. По наколке узнали - она в виде орла, а тело пока не опознали.
Я еще в себя не пришел, - не скрывает Андрей. - Страх внутри сидит. А завтра уже надо возвращаться на "Ульяну", восстанавливать шахту. К сентябрю надо поставить ее на ноги. Думаешь, у меня есть выбор? Другой работы у нас в Новокузнецке все равно не найти. Перед сменой зайду в церковь - погибшим ребятам свечку поставлю.
За что бьется шахтер, за что ежедневно рискует головой, опускаясь на глубину в сотни метров? За гроши. Зарплата у того же Андрея - 6 100. У его супруги Кати, она акушер в роддоме, и того больше - почти 7 тысяч. На что хватает этих денег? Только на то, чтобы прокормиться. На выживание. "Куда-то поехать, пойти, - объясняет Андрей, - никуда. Только если в кино. А знаешь, сколько получает в месяц директор нашей шахты Функ? 300 - 400 тысяч.
Разницу трудно не заметить.
Завтра Катя, как и всегда, соберет своему Андрею на смену "забутовку" или "тормозок" - шахтерский обед. Очень интересное это обеденное меню. Оно типичное не только в жизни Андрея - у всех новокузнецких шахтеров. Кусок сала или дешевой колбасы (по вкусу) обкладывают с двух сторон толстыми кусками хлеба. Еще лук, несколько карамелек, обычно барбарисок, которые заменят в шахте сигареты, и фляжку с водой. Вот и все. Это на смену, на 8 часов черной тяжелой сверхопасной работы. В бесхитростном обеде есть и другой смысл: чтобы долго с ним не задерживаться, не отвлекаться от дела, чтобы успеть поднять на-гора побольше угля. От этого напрямую зависит заработок. Заветная мечта каждого шахтера - попасть на хорошую лаву, на хороший пласт. Вот и вся проза.
И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Профессиональное заболевание горняка - язва. Высокое давление - от пыли, дефицита кислорода. Болят от постоянного пребывания в сырости, многих километровых прогулок по тоннелям суставы. И постоянный страх от того, что не вернешься домой, оставив в нищете жену, детей и внуков. Какой из шахтеров не пьет, не выпивает, чтобы расслабиться, заглушить в себе чувство не проходящего ужаса своей рабочей смены!
Поселок Абашево - шахтерский. Самая окраина Новокузнецка. Здесь и обитает передовой отряд рабочего класса Кузбасса, трудовая элита страны. Кругом обшарпанные панельные уродцы и кварталы деревянных покосившихся избушек. Печное отопление, рубероидные крыши, удобство - во дворе. Более подробную характеристику можно прочитать у Горького в его знаменитом романе "Мать". Там, где он описывает пролетарскую слободку. Ничего общего с Рублевкой. Здесь, в этих трущобах, покорители подземных горизонтов поколения за поколением и осуществляют свое право на отдых. А ведь это не берег Черного моря - Сибирь. Гордись, страна, многотерпением своих граждан. Только за что ты обрекла их на такие муки?
Повезет тебе шахтер - дотянешь до пенсии. Право на нее начинается с 50 лет. Право смешное и горькое одновременно. Я бы сказал издевательское. Пенсия у новокузнецких шахтеров - 2400, 2800 или немногим больше, в рублях, разумеется. И потому горняки вкалывают и дальше. До очередного и, может быть, последнего в их жизни взрыва. До неизлечимой болезни. Это и есть одна из национальных программ России?
Валерий Уманец. Ему было за 60, а он продолжал тянуть на своем пятом участке. До последнего вздоха. Звеньевой Владимир Рычков. 11 мая ему бы исполнилось уже 49. А кадровый шахтер даже не помышлял о заслуженном отдыхе. Какой отдых, если сын Дмитрий с женой Катей живут на съемной квартире. Если старшая дочь Людмила тоже арендует угол. Он и Диму перетащил на шахту, в свою смену, чтобы тот заработал копейку. Но ни у отца, ни у сына больше 10 тысяч в месяц не выходило.
Рычков-старший еще успел отремонтировать Рычкову-младшему с Катей их квартиру. Напомню, съемную. Купить им новую? На это не хватило бы двух, а может быть, и трех жизней. Владимир успел купить молодым, они ждали первенца, детскую кроватку за 6 тысяч рублей. В кредит... Но не успел выплатить за нее даже первый взнос.
Последний раз, уходя из дома, показал супруге Люде свой расчетный листочек за февраль: "Имей в виду, заработал 5 с половиной тысяч, из этого нам с тобой надо исходить..."
Сегодня ночью в подъезде, где живут Рычковы, срочно штукатурили обшарпанные стены. Кое-как замазали. Утром подогнали бульдозер, чтобы расчистить сугробы. Вспомнили про нужды шахтеров. Как всегда, по российской традиции, после трагедии.
Люба потеряла в черный понедельник всю семью, всех своих мужиков. Мужа, сына и родного брата - Юру Ивашечкина, знаменитого на весь Кузбасс бригадира. В пятницу Юрий приболел. Простуда. И сказал супруге Татьяне: "Поднимай меня в выходные на ноги". А супруга старалась как могла. А теперь простить себе этого не может: "Зачем я его лечила?!"
Позвонили в тот страшный день Кате:
- Там весь пятый участок под землей остался.
Она никак не могла понять, в чем дело, что ей говорят. Что "пятый" - это еще Димка. А потом страшно завыла.
Люба, Люба... Уже ничего не вернуть.
Женщина сидит вся в черном на табуреточке, слева - гроб с Димкой. Справа - с Володькой. Она гладит их по очереди рукой. И смотрит то на сына, то на мужа. И никак не может наглядеться. Димка как будто заснул. Володя весь обожженный, обгорелый, словно его жарили на костре. И кисти рук в бинтах. Люба щупает бинты и приговаривает в оцепенении:
- Пальчики целы.
На кухне собрались самые близкие. На столе - недопитые чашки с кофе, пепельница, забитая окурками. На холодильнике стоят наготове пузырьки с сердечными, успокоительными лекарствами.
- Димку, брата, - рассказывает Людмила, - из морга по ошибке забрали чужие люди. Отвезли на Мурманскую улицу. Там тоже мальчик погиб. Они похожи с Димой. Сегодня у них ночью забирала своего. Брата я сначала опознала по крестику и цепочке. Часы и обручальное кольцо он дома оставлял - берег. А его Катю отправили во вторник в больницу, а потом - в роддом. Она должна вот-вот родить. У нее осложнение - такой стресс.
Вспоминают на кухне, как Володя любил свою дачу, свои 6 соток. Как сумел на одном дереве сливу и грушу привить. Как мечтал этим летом домик-развалюху поднять. А Катя с Володей очень хотели хоть разок на море съездить. Все так и осталось в мечтах.
Разговор за столом о предстоящих похоронах и о том, как жить дальше. И тут столько сомнений.
- Говорят, миллион за каждого погибшего дадут, - делится с родственниками Людмила. - Но из этих денег, сообщили, вычтут похоронные расходы. Сколько же тогда останется? Обещали помочь с жильем. Дадут Кате квартиру? А если не дадут? За ее съемную мы теперь не заплатим, это ведь 4 тысячи в месяц.
Все проблемы - с деньгами. Владимиру переводили зарплату на карточку. Он только и знал ее код. Как супруга теперь деньги снимет, если они там вообще есть?
У входа в подъезд оживление. Подъехала "скорая". Привезли из роддома Катю, она не выдержала, решила, несмотря ни на что, проститься с супругом. Рядом с ней идет врач, на всякий случай...
Катя и Дима. Они опять рядом. И разговор у них свой, самый доверительный.
- Дима, - шепчет Катя, прижимая платок к глазам. - Мы тебя так ждали. С ребенком у нас все хорошо. Ты не волнуйся. Родится, скорее всего, мальчик. Наверное, уже завтра. Я постараюсь. Ты так хотел мальчика. Мы будем к тебе обязательно приходить... Жди...
Сегодня в Новокузнецке очередные похороны шахтеров.