БИТЬ ИЛИ НЕ БИТЬ?
Отрицательный ответ на этот жгучий вопрос был дан ровно 140 лет назад.
БИТЬ ИЛИ НЕ БИТЬ?
Отрицательный ответ на этот жгучий вопрос был дан ровно 140 лет назад. В такие же апрельские дни 1863 года в России наконец-то были отменены телесные наказания. По образному выражению одного из противников сечения, "в книгах уголовных, гражданских и военных законов розга испещряла все страницы. Она составляла какой-то легкий мелодичный перезвон в общем громогласном гуле плети, кнута и шпицрутенов".
Широкие массы, за малым исключением, впитали в себя огромный исторический опыт деспотического государства не умозрительно, не через вторую, а через первую сигнальную систему. А.Н. Толстой по этому поводу заметил, что народ наш многое постигал "не умом, а поротой задницей".
И вот в один прекрасный день все это осталось в прошлом. Но ведь, с другой стороны, 140 лет - это всего несколько непоротых поколений. Глядя на наши исторические зигзаги и загогулины поневоле начинаешь грешить на то, что старый "дедовский способ" уже не действует, а новый никак не освоим.
СРЕДСТВО ОТ НЕПРИЯТНОСТЕЙ
Когда-то на Руси воровством называлось всякое противозаконное деяние, сопряженное со злым умыслом. А воровство в нынешнем понимании именовалось татьбой. За эту весьма распространенную во все эпохи провинность наказывали торговой казнью, то есть кнутом. Торговой она называлась потому, что совершалась на торговой площади.
Служивый иностранец Олеарий, оставивший записки о быте и порядках российских в первой половине XVII века, утверждал, что наказание кнутом или батогами было весьма заурядным, повседневным событием. Батогами (толстыми прутьями) секли за малые провинности. Их отведать могли люди простые и даже сановные, кроме духовных лиц и думных чинов.
Другой иностранец Таннер, бывший при дворе царя Алексея Михайловича, писал, что в Москве, на Красной площади, редкий день можно было не видеть наказанных батогами. Но на эту экзекуцию не обращали внимание и вовсе не ставили ее в бесчестие, хотя она иногда принимала очень суровые формы. Еще один чужестранец заметил, что надо иметь чисто московскую кожу, чтобы вынести даже четвертую долю подобного наказания.
Выдубленная веками кожа ряда поколений соотечественников, похоже, стала наследуемым признаком. И в наши дни очень многих спасает она от куда более серьезных, чем порка, неприятностей.
ПОПЫТКА И ПЫТКА
Но, может, иностранцы несколько преувеличивают российскую невосприимчивость к сечению? Заглянем в дневные Записки московитина Ивана Желябужского, которого можно считать первым отечественным мемуаристом. Относятся Записки к эпохе Петра I. В них всякого рода казням и сечениям уделено не меньше места, чем описаниям баталий и парадов. Есть здесь такая запись: "Того ж месяца апреля в 30 день в лето 1695 закричал мужик караул и сказал за собою государево слово. И приведен в Стрелецкий приказ, и роспрашиван. А в роспросе сказал, что он, сделав крыле, станет летать, как журавль. И сделал себе крыле слюдяные, а стали те крыле в 18 рублев из государевой казны".
Короче говоря, не воспарил мужик ни на слюдяных, ни на кожаных крыльях, а только ввел в расход казну. "И за то ему учинено наказание: бит батоги, снем рубашку, и те деньги велено доправить на нем"...
В те суровые времена, пусть и пороли за неудачные изобретения, но деньги на них все же выделяли из госбюджета.
Исторические параллели и перпендикуляры провел