В пятницу 85 лет со дня рождения Василия Шукшина
«Печки-лавочки», «Калина красная», «Они сражались за Родину». А еще книжки, запомнившиеся на всю жизнь... Мало кому удавалось в такой степени снискать и народную любовь, и признание коллег-профессионалов. А в умении совмещать таланты актерские и литературные с Василием Макаровичем может сравниться разве что Высоцкий...
«Калина красная», вышедшая на экраны в 1974 году, стала абсолютным народным хитом. И это при том, что никакой рекламы у фильма не было, а кое-где (на Украине, в Белоруссии, на Урале) картину и вовсе запрещали, считая аморальной. По телевидению, кстати, «Калину красную» показали лишь через 10 лет. Но народ сказал свое слово: лучший фильм по опросу журнала «Советский сеанс» за 1975 год, больше 50 млн зрителей по всей стране, 14-е место по посещаемости за всю историю советского кино...
Народной любви не всегда сопутствует признание критиков и профессионалов. «Калина красная» стала исключением из правила: в 1975-м она получила несколько призов на Берлинском кинофестивале, вошла в специализированные учебники по режиссуре и сценарному мастерству. А тонкий киноэстет Райнер Вернер Фассбиндер включил «Калину красную» в десятку своих любимых картин.
В чем сила Шукшина – писателя, актера, режиссера? Все, кто был с ним знаком, отмечают его предельную сосредоточенность, чутье к деталям, из которых потом вырастали характеры и истории – подлинные, живые, пронзительные. И потому понятные каждому. Чудики из его рассказов и фильмов вдруг оказывались близки всем. Такие узнаваемые и родные. Вот тракторист Колокольников («Живет такой парень»), блистательно исполненный Леонидом Куравлевым. Простой, мечтательный, жизнелюбивый, который незаметно для других и для себя совершает ежедневные маленькие подвиги. Вот супружеская пара из деревни («Печки-лавочки»), отправившаяся к морю (столько доброй наивности и искренности в этих образах, воплощенных на экране самим Шукшиным и его женой Лидией Федосеевой). Егор Прокудин из «Калины красной» – пожалуй, самый сложный из шукшинских характеров – неудавшийся крестьянин, вор-рецидивист, мятущийся, ищущий себе пристанище на белом свете...
Свой яркий, звонкий литературный язык Шукшин умел претворять и в киноповествование. Такой талант, наверное, был дан еще лишь Владимиру Высоцкому. Чего только стоит сцена в «Калине красной», где мать Егора Прокудина, прямо смотря в камеру, рассказывает о своей жизни! А ведь эта женщина – одинокая неграмотная сельчанка Ефимья Быстрова, а ее монолог – история ее собственной жизни. Слияние художественного и документального – тренд экспериментального кинематографа последних пяти лет. Но вот же он, у Шукшина, в 70-е годы!
Впрочем, все новаторство Шукшина было неразрывно связано с содержанием: здесь нет выдумки ради выдумки – только правда, которую Василий Макарович искал всю свою жизнь. Потому и снимал лишь о том, что хорошо знал: о деревне, о традициях и корнях, которые единственно могут дать ощущение почвы под ногами. И о том, что эта почва стремительно уходит, превращая не только его героев, но и всю страну в скитальцев.
«Калина красная» стала последним и лучшим фильмом Шукшина-режиссера, квинтэссенцией его могучего, неудержимого таланта. Умереть на такой ноте, в самом расцвете – страшно, но вполне в русской традиции, где избранные Богом и народом художники живут на разрыв.
Мы попросили рассказать о Шукшине двух человек, в чьей судьбе Василий Макарович оставил особый след. Вспоминает актриса Наталья БЕЛОХВОСТИКОВА:
– С Шукшиным я познакомилась перед началом съемок фильма «У озера». Это была моя первая большая роль, Шукшин должен был стать моим партнером. Мне 17, я зелена, ему за 40, он известен, у него за плечами «Два Федора», «Когда деревья были большими»... Я шла на первую репетицию, у меня подкашивались ноги. Но вот захожу в комнату, вижу распахнутое в декабрьский день окно и Шукшина, который пытается прикурить сигарету. И у него не получается – дрожат руки. Он волновался! И у него так было всегда – каждая роль была как последняя.
Когда снимали «У озера», жили в двухэтажном бараке. Я на втором этаже, он – на первом, вечером постоянно проходила мимо окон: он всегда работал, писал. Он так много в себе носил, и это требовало выхода – на бумагу, на экран. «Под душой сгибается, как под ношей...» – эти есенинские строчки и про него. Этот год, пока снимали «У озера», я запомнила на всю жизнь. Больше нам работать вместе не довелось. Я была студенткой ВГИКа, но мало ходила на занятия – ездила по миру представлять фильм. А Василий Макарович собирался ставить фильм о Степане Разине, снимался в картине «Они сражались за Родину». И вдруг его не стало – очень быстро, неожиданно...
Писатель Евгений ПОПОВ, соучредитель Русского ПЕН-Центра, рассказывает свою историю:
– Когда мы познакомились, Шукшин уже был классик, а я молодой писатель из Сибири. Я горд и счастлив, что успел с ним повидаться у него в московской квартирке на улице Бочкова и поговорить – хоть и коротко, но обо всем. Стриженый для «Калины красной», скуластый, болезненно худой, он, кинозвезда и лауреат всяких премий, наставлял меня, провинциала: «Тебе в Москву уезжать надо. Говоришь, здесь волки по редакциям сидят? Нет, не волки, волк – благородное животное. Тут просто шакалы гребучие. Но надо, а то или посадят, или станешь писать как все…»
А знакомство случилось вот по какому поводу. В 1973-м вдруг замаячила на горизонте перспектива напечататься в журнале «Байкал», но лишь с предисловием кого-нибудь известного и московского. Мои тексты уже лежали в «портфеле» «Нового мира» без шансов на быструю публикацию, я позвонил в редакцию и попросил показать рукописи Шукшину. Так, на всякий случай. А дальше чудеса. Через две недели я получил в Красноярске на почте конверт с шукшинским предисловием к моим рассказам. В 1976-м, уже после смерти Василия Макаровича, два моих текста вышли в «Новом мире» с его вступлением. Причем почему-то правили его, а не меня. Наутро я проснулся знаменитым. И этим успехом я обязан Шукшину. Может, сыграла свою роль трагическая ирония истории… Шукшин был сыном казненного «врага народа» и до 16 лет именовался по материнской фамилии Поповым. И только по получении паспорта стал Шукшиным.
Его окружали легенды, соответствующие правде. Например, про страшный шум в общежитии ВГИКа. Выскочившие из комнат студенты с изумлением увидели, как их старший товарищ, бывший комсорг института, тащит по коридору четыре ящика водки, чтобы обмыть свою первую большую роль в фильме Хуциева «Два Федора». Надо ли говорить, что утром на занятия никто не пришел вовремя?! Ну или история, как Шукшин пришел на вечер Василия Аксенова в ЦДЛ и за кулисами сказал ему добродушно: «Васька, а че мы с тобой не дружим? Ты ж хороший мужик. Поехали на охоту, у меня «газик» есть». Антагонисты Аксенов и Шукшин хорошо рифмовались. Два Василия были, на мой взгляд, лучшими русскими писателями второй половины прошлого столетия. Одного считали западником, другого – почвенником. Но Шукшин говорил, что никакой деревенской или городской прозы нет. «Есть хорошая проза, а есть плохая. А нас каждого загоняют в отдельную лунку». И шукшинские сапоги – такое же позерство, как и аксеновское стиляжничество, ботинки на микропоре. Обожавшая Шукшина Белла Ахмадулина заставила его купить первые в московской жизни ботинки вместо сапог, в которых он везде щеголял.
«Русофильство» Шукшина – игра. Он вообще был игроком, поставившим на кон свою судьбу. Выиграл народную славу, лауреатство, могилу на Новодевичьем по личному распоряжению Брежнева. Однако был ли счастлив? Как-то говорит мне: «Приехал редактор журнала из Ленинграда. Пойду смотреть правку – к нему в гостиницу, как последняя проститутка». Его правили по-черному. А премии давали как компенсацию за раны.
Сегодня пассионарии в литературе повывелись. Исчез русский архетип с особыми «выкрутасами»: Есенин, у которого «синие глаза в кабаках промокли», Высоцкий, коего несут к пропасти «кони привередливые». И Шукшин, который пришел «дать нам волю», да только не успел...