Однако, к всеобщему изумлению, роль Лиде дали, но не главную, как хотели вначале, а
Однако, к всеобщему изумлению, роль Лиде дали, но не главную, как хотели вначале, а эпизодическую - служанки, охраняющей покой своей блудливой госпожи, которую играла, естественно, Нинка.
Фильм снимали в Крыму. Пока летели в самолете, Варначева, набитая всевозможной информацией, как щука фаршем, выболтала Лиде все, что знала об Эдуарде Викторовиче. В той прежней, уравнительной до тошноты, жизни он был каким-то занюханным инженером-системщиком с единственным выходным костюмом и полунакопленным взносом за кооперативную квартиру. Потом, когда все стало можно, организовал страховую фирму "Оберег", а затем очень удачно поучаствовал в общеизвестной финансовой пирамиде, но вовремя соскочил и купил целый порт.
- Какой порт?
- Тебе-то что? Или ты к нему грузчицей хочешь устроиться?
- Не хочу.
- Женат, между прочим. Трое детей. Недавно его супружницу в "Женских историях" показывали. Обрыдаешься: вместе учились, носил за ней портфель. Впервые поцеловались на выпускном вечере. Нет, представляешь? Я после выпускного первый аборт сделала. Детей любит до потери самосознания! В общем, образцовый семьянин.
- Какой же он образцовый, если у него любовница была?
- Нет, ты точно дура в собственном соку! Мужчина становится образцовым семьянином только тогда, когда заводит любовницу. До этого он просто зануда и производитель грязного белья!
- Значит, я правильно сделала, что никуда с ним не пошла, - сказала Лида и уткнулась в иллюминатор.
Внизу светилось море, похожее сверху на зеленоватую фольгу, сначала скомканную, а потом неровно разглаженную и расстеленную до самого горизонта.
На фильм было отпущено всего двадцать съемочных дней. Лудили почти без дублей и репетиций - чуть ли не с листа. Свет дольше устанавливали. Нинку через неделю чуть не выгнали за то, что все время забывала текст и строила глазки одному из осветителей. Режиссер оказался визгливым садистом и матерщинником. Вежливым и подобострастным он становился лишь тогда, когда на съемочной площадке внезапно, без предупреждения, возникал Эдуард Викторович. Он совсем недолго смотрел на происходящее своими грустными бесцветными глазами, равнодушно кивал замершему от благоговения постановщику и исчезал так же внезапно, как и появлялся. Поговаривали, будто он прилетает из Москвы на собственном аэроплане.
День ото дня на площадке становилось все меньше Бальзака и все больше пропеченной крымским солнцем женской голизны. Но раздевались в основном Нинка и стареющая кинобарышня с силиконовыми бивнями вместо бюста да еще молоденькие потаскушки из симферопольского кордебалета, каждый вечер уезжавшие куда-то в компании коротко остриженных местных "авторитетов".
Однако дошла очередь и до Лиды. В фильме имелся эпизод, по просьбе режиссера присобаченный к Бальзаку сценаристом - угрюмым алкоголиком, весь съемочный период пребывавшим в состоянии вменяемого запоя. Когда требовалось что-то досочинить, за ним посылали в гостиницу, он появлялся, распространяя окрест алкогольное марево, и слушал указания постановщика с таким выражением лица, словно давно уже задумал убить этого кинотирана и только выбирает подходящий момент. Тем не менее на следующий день заказанный эпизод был уже написан и разыгрывался актерами под истерические крики режиссера.
Сцена, выпавшая на долю Лиде, поначалу не содержала в себе ничего предосудительного: служанка с корзиной белья шла к речке - полоскать, а ее подкарауливал ненасытный барон, не удовлетворенный любвеобильной госпожой. Далее сластолюбец набрасывался на несчастную девушку, но на шум прибегала баронесса и била изменщика черенком алебарды.
- Откуда у нее алебарда? - попытался соблюсти историческую достоверность сценарист.
- Не твое дело, пьяная морда! - свернул творческую дискуссию постановщик. - По местам!
И вдруг, когда установили свет, режиссер, заглянув в глазок камеры, крикнул не "мотор", а совсем другое: "Зольникова, раздевайся!"
- Как - раздеваться? - опешила она.
- Совсем.
- Но этого нет в сценарии!
- Сценарий нужен, чтобы на нем колбасу резать! А я кино снимаю! - заорал постановщик. - Это в советском кино бабы все время стирают. А у меня ты будешь купаться! Голой!
- Не буду!
- Еще как будешь! Раздевайся к растакой-то матери! Выгоню!
Лида посмотрела на замершую в ожидании группу, надеясь увидеть похотливое предвкушение мужской половины и мстительное торжество женской. Но увидела только деловитое неудовольствие по поводу ее неуместного здесь, на производстве, упрямства.
"Раздевайся, ненормальная!" - приказала Оторва.
"В воде... Один раз... Наверное, все-таки можно... - замямлила Дама. - Помнишь, "Купание Дианы" Коро?"
"Да и черт с вами - смотрите!" - решилась Лида и начала расшнуровывать бутафорский корсет из дурно пахнущего кожзаменителя.
Но тут за большим камнем она увидела Эдуарда Викторовича. Он смотрел на нее с насмешливым сочувствием и ждал, болезненно сжав губы.
- А идите вы сами к распротакой матери! - крикнула Лида, заплакала, содрогнувшись от собственной грубости, и убежала - собирать вещи.
Нинка пыталась ее отговаривать - бесполезно. Она вспоминала насмешливый взгляд миллионера, дрожала от омерзения и с размаху швыряла в чемодан свои немногочисленные тряпки.
"Правильно! Уезжай из этого вертепа!" - поддерживала Дама.
"Пожалеешь!" - предостерегала Оторва.
- Зольникова, вернись! - кричала вслед Варначева. - Они передумали - обойдутся без твоей задницы!
На полпути к аэропорту дребезжащее такси обогнала и перегородила дорогу красная спортивная машина. Из нее легко выпрыгнул Эдуард Викторович.
- Лидия Николаевна, можно вас на минуточку?
- В чем дело? - она вышла из такси и только сейчас заметила, что выше его чуть ли не на голову. - Я не вернусь!
- И не надо. Я хочу сказать, что вы поступили правильно. Нагота, которую видят все, омерзительна и недостойна. А режиссер - просто хам, и фильма не будет.
- Как это - не будет?
- Обыкновенно. Я закрыл проект. Мне не понравилось, что он сделал из Бальзака.
- А как же все?
- Не переживайте, им заплатят. Можно я вам позвоню?
- У меня нет телефона. Я снимаю квартиру без телефона. Так дешевле.
- Я все равно вам позвоню! - улыбнулся Эдуард Викторович.
Она удивилась, что у него не белая челюсть, которой торопятся обзавестись все новые русские, а желтоватые неровные зубы, чуть вогнутые вовнутрь, как у хищных рыб.
Когда вечером она добралась из Внукова до своей квартиры, то увидела в прихожей на тумбочке новенький мобильник. Вскоре он зазвонил, и знакомый голос произнес:
- Доброе утро! Я вас не разбудил?
- Нет. Я уже встала.
- Лидия Николаевна, Питер Штайн привез в Москву Еврипида. Не соблаговолите ли принять мое приглашение на спектакль?
- Соблаговолю, - засмеялась она.
- Почему вы смеетесь?
- Слово хорошее - "соблаговолите".
- Я знаю много таких слов. Поверьте!
Она поверила. Ухаживал Эдуард Викторович вдумчиво и изобретательно. Нет, он не обрушивал на нее всю мощь своего немыслимого богатства, а, напротив, приобщал ее к нему потихоньку, точно исподволь, ненавязчиво балуя милыми услугами, сюрпризами или необходимыми подарками, вроде того же телефона или нового платья, без которого ну никак нельзя показаться на загородном коктейле у знакомого банкира. Лишь потом она узнала от опытной Нинки, что наряд этот стоит столько же, сколько автомобиль.
- Ну и как он в постельном приближении? - спрашивала сгоравшая от любопытства Варначева.
- Не знаю. До этого еще не дошло.
- Правильно, прежде чем раскинуть ноги, надо пораскинуть мозгами. Проси квартиру и машину. Я тут видела на улице миленький розовый "мерсик". Я бы за такой, Лидка, черту лысому отдалась! Век оргазма не видать! Он тебе хоть нравится?
- Не знаю.
- Но хоть не противно с ним?
- Не противно, - нахмурилась Лида.
- Ну ты, сучка болотная! Нашла миллионера, с которым не противно, и еще рожу в гармошку складываешь! Держись за него обеими руками и ногами, а то уведут.
- Никуда он не денется.
- Ого! Тогда подумай: мартель-мотель-постель - это одно. А любовь-морковь с такими мужиками - совсем другое. Собственники! Может, нам с тобой, подруга, подштопаться?
- Что?
- А что слышала! Тут за мной один горный баран по кличке Рустам увивается. Замуж зовет. Богатый. Конечно, не такой промиллионенный, как твой, но это даже лучше. Спокойнее. Ну сама посуди, хорошая итальянская фата стоит тысячи две баксов. А вновь обретенная невинность в клинике "Гименей плюс" - штуку. Постоянным клиенткам скидка. Давай, подруга, за компанию! А? И в загс с новой плевой! Плевое дело!
- Нин, у тебя как с головой?
- С головой лучше, чем с девственностью. Ладно, сама знаю - мой не поверит. Мне надо другую версию отработать. Что-то вроде мучительных проб и роковых ошибок. А тебе поверит, фригидочка, ты моя не недоцелованная!
Этот дурацкий разговор Лида вспомнила, когда после самого первого раза, случившегося на круглой кровати в дорогущем отеле на Лазурном берегу, она лежала и по дыханию пыталась определить, спит ли Эдуард Викторович. Они оба знали, зачем летят всего на одну ночь в Ниццу. Беспостельный этап их романа затянулся настолько, что стал уже напоминать какую-то особенно изощренную и пустую эротическую игру.
"Хватит ломаться!" - давно уже твердила Оторва.
"Ты же его не любишь!" - предупреждала Дама.
"Ласкина ты любила. Ну и что вышло?" - настаивала Оторва.
"Отдаться за деньги! Это же отвратительно!" - не унималась Дама.
"Что значит - отдаться? Считай, что вступаешь в деловые отношения. Каждый вкладывает в дело то, что имеет. Он - деньги. Ты - себя. Вот и все... "
"Какая гадость!"
"Я тебя когда-нибудь удавлю, ханжа! - орала Оторва. - Это самое невинное из того, что люди делают за деньги! Решайся, Зольникова!"
И она решилась. Любовником он оказался тщательным и всю ночь с бухгалтерской дотошностью до самых мелочей оприходовал Лидино тело.
- Тебе было плохо? - спросил Эдуард Викторович, выкурив сигарету.
- Почему вы так решили?
- Ты! Говори мне "ты"! Не решил, а почувствовал...
- Вы... Ты неправильно почувствовал. Просто у меня совсем маленький опыт. И, наверное, я не успела стать настоящей женщиной.
- Опыт, - поморщился он. - Или любовь?
- Мог бы и не спрашивать. Без любви я этого никогда не делала, - соврала она.
- Дождался все-таки!
- Чего дождался?
- Наконец и ты призналась мне в любви. Неужели я тебя разбудил?
- Я? - удивилась Лида и спохватилась. - Ну конечно, а как же иначе! Я собиралась замуж. Но он заболел, а потом уехал. Понимаешь?
- Не надо мне ничего говорить про твоего артиста. Но ты даже не представляешь, сколько бы я заплатил, чтобы у тебя не было опыта. Никакого! Жаль, что за деньги нельзя купить прошлое и уничтожить его.
- А будущее можно купить за деньги?
- Конечно! Настоящее и будущее. Иди ко мне!
(Продолжение следует.)
ЧИТАТЕЛЯМ
В редакцию приходят первые отзывы на повесть Юрия Полякова, хотя ее публикация в "Труде" еще далека от завершения. Понятно, что окончательные суждения о "Подземном художнике" выносить рано, но и тех, кому не терпится поделиться первыми впечатлениями, понять можно: проза Полякова рассчитана в том числе и на эмоциональный контакт с читателями, их непосредственную реакцию. О том, какова она, автор и редакция с интересом узнают из ваших писем. Мы их ждем. Пишите. (Кстати, поддерживаете ли вы, читатель, в принципе такого рода публикации с продолжением в нескольких номерах? "Удобно" ли это для чтения?).