Репортаж из Научной реставрационной лаборатории станковой живописи Эрмитажа
Хороший реставратор — сам по себе большая редкость, ведь это мастер на все руки: он и художник, и искусствовед, и химик, и историк. А уж про реставраторов известного на весь мир Эрмитажа и говорить нечего, здешняя реставрационная школа — одна из лучших в мире. В 1970-е ее основал легендарный Михаил Девятов в Академии художеств, и по сей день в Научной реставрационной лаборатории станковой живописи Эрмитажа работают его выпускники. А будни реставраторов здесь связаны только с шедеврами. Другого не держат...
Сегодня главные персонажи лаборатории — знаменитые венецианцы.
Полотнами Тициана занимаются сразу несколько художников-реставраторов высшей квалификации. Если у Сергея Киселева на подрамнике крупный холст зрелого венецианского мастера с изображением Божьей Матери и Младенца, то у Валерия Шацкого — небольшое тициановское полотно, тоже на евангельский сюжет, но раннего периода.
— Мальчишка, лет 17-18 ему было, когда он это писал, — уточняет Шацкий.
— Для 18 лет это замечательно!
— Еще бы, — отзывается на мой восторг Шацкий. Он осторожно, задерживая дыхание, скальпелем расчищает драгоценную живопись. У «лекарей шедевров», как правило, одна задача — восполнить живопись в пределах утраты. После реставрации вещи вернутся в экспозицию. Но картина Тициана, над которой работает Киселев, прошла уже немало реставраций.
— Сложнейший художник. Он делал подмалевок, потом рессировал — делал тонкие прописки, снова возвращался к подмалевку, — Сергей Александрович пытается объяснить мне, в чем сложность работы с поздним Тицианом. — Он выводил из серого другие цвета, и возникало дребезжание цвета:
Да они все тут поэты. Будто в подтверждение Киселев знакомит меня с еще одним корифеем эрмитажной реставрации — Евгением Герасимовым. Около 30 лет назад Евгений Никифорович был в числе тех, кто спасал «Данаю», пострадавшую от серной кислоты и ножевых ран после нападения вандала. Инцидент произошел в 1985 году. Реставраторы возвращали полотно к жизни долгих 12 лет.
— А что «Даная»? Висит, она у нас инвалид I группы, — подытоживает Герасимов. — Ну во всяком случае новодела там нет, собрали мы ее. Укрепили.
На мой вопрос, за что так на «Данаю» взъелся вандал, Герасимов отвечает устало, видно, что он много про это думал:
— Он был Богом обиженный человек, ни семьи, никого у него не было, беспомощный такой, но озлобленный. Спросил у смотрителей, какая тут самая ценная, дорогая картина, ее и облил...
С тех пор в Эрмитаже всегда дежурит реставратор, даже в выходные дни, чтобы в случае чего оказать картине первую помощь. Сейчас, будучи в зале фламандской живописи, вы ни за что не поверите, что знаменитая картина Рембрандта после катастрофы считалась практически утерянной. Повезло «Данае», потому что с ней работали такие мастера, как Герасимов.
Кстати, сам он тоже из чудом выживших: всю блокаду провел в Ленинграде, к концу войны ему было шесть лет, и он хорошо запомнил то черное время. Как вымерла почти вся его большая семья, как они с матерью перестали бояться бомбежек и не уходили во время налетов из своего дома на Петроградской. Как заболел воспалением легких, и это был, конечно, приговор, но мать спасала его раз за разом.
— А не страшно было умирать — легко, возвращаться к жизни куда труднее, — рассказывает Евгений Никифорович. — Зато каким прекрасным был город после войн-ы! Всюду зелень, сады, все цвело, пели птицы, мы ходили босиком, купались в Неве, рыбу тоже из Невы ели, хорошая была рыба!
Он возвращается к работе над пейзажем — милой пасторалью, снимает тонкой палочкой зеленые наслоения лака, и оказывается, что даль на картине — голубая! Как небо над послевоенным Ленинградом. На мой неизбежный всхлип: «Ой, что это такое красивое?!» — Евгений Никифорович охотно рассказывает:
— Я думаю, XVIII века итальянский художник, малоизвестный. Не экстра-класс, но с большой любовью сделано. Тут много слоев лака, а лак тоже может быть с каким-нибудь красителем и от времени желтеет, конечно.
Герасимов тут, кажется, один сегодня не с Тицианом... Нет, еще Мария Шулепова, недавняя выпускница Академии художеств, священнодействует над картиной Пальмы Старшего, которую из-за разрушения красочного слоя когда-то, еще в ХVII веке, для долговечности тогдашние реставраторы перенесли с древесины на холст. Маша снимает поздние наслоения эфирными маслами с сильно пахучей лавандой. Скальпель, игла, микроскоп, ультрафиолет, рентген, лазер, ультразвук — вот инструменты реставраторов. Нравится ли ей ее работа?
— Конечно, для студентов-реставраторов эта мастерская — самое желанное рабочее место в мире! — говорит она.
Среди картин, которые ждут в мастерской подновления, и скандально известный «Бассейн в гареме» Жерома, с которым недавно произошла темная история. Многие помнят, что в 2001 году картина была украдена из постоянной экспозиции самым вандальным способом: ее грубо вырезали из рамы, а потом долго хранили неизвестно где сложенной вчетверо. Поиски были тщетными. И вдруг в декабре 2006 года таинственным образом «Бассейн» был подброшен: в приемную главного коммуниста Геннадия Зюганова. В самом бедственном состоянии картина Жерома поступила на реставрацию. Ее вернули к жизни, с тех пор полотно находится в экспозиции. Виновников происшествия так и не нашли.
Картины — как люди: так же болеют и чахнут от плохого обращения. Вот и «Бассейн» перешел в разряд «хроников»: остро реагирует на перепады температуры и влажности, которые часто случаются в Петербурге.
Покидая мастерскую, я записалась в книге избранных — тех, кто посещает Научную реставрационную лабораторию станковой живописи. А еще в Эрмитаже есть лаборатория темперной живописи. Работают тут и реставраторы по тканям. Вообще-то в Эрмитаже их уже немного, большая часть лабораторий переехала в специально созданный реставрационный центр в Старой Деревне. Это новый район Петербурга. Там большое здание, новейшее оборудование. Но ни на что не променяет Сергей Киселев этот вид с балкона, который он наблюдает уже 30 лет, с тех пор, как еще студентом Академии художеств пришел сюда работать. Лаборатория находится на втором этаже Зимнего дворца, окна выходят на набережную. Вид, безусловно, лучший в этом городе — на полноводную Неву, Петропавловскую крепость, Стрелку Васильевского острова. Царский вид! Один мой знакомый (между прочим, москвич) говорит, что чувствует себя дома только в Эрмитаже! Вот и Сергей Киселев, похоже, думает так же.
Он ведет меня к постоянной экспозиции, где с относительно недавних пор находится «Мадонна делле грацие». Когда «Мадонну» (на фото) принесли Киселеву на реставрацию, автор был неизвестен. Вместе с хранителем венецианской живописи И.С. Артемьевой, с участием химиков-физиков, с помощью рентгена, после удаления позднейших загрязнений и прописок удалось полностью раскрыть авторскую композицию. И выяснилось, что «Мадонна делле грацие» была написана Лоренцо Лотто в Венеции в начале 1542 года.
Нарядная, старинная и свежая одновременно, «Мадонна» приветливо улыбается.
— Все здесь за целую жизнь увидеть невозможно. Каждый день что-то новое для себя открываешь. Привыкнуть к такой красоте нельзя, — признается Киселев.
Да, хорошая у него работа.