Олег Басилашвили: 75 «Я пессимист, но брюзжать не собираюсь»
Народному артисту СССР Олегу Басилашвили завтра исполняется 75 лет. Свой юбилей он встречает в родной Москве, где гастролирует вместе с труппой Большого драматического театра имени Г. Товстоногова. Последние полвека Басилашвили, впрочем, прожил в Питере и обе столицы считает родными.
Самый московский петербуржец и самый питерский москвич уклонился почти от всех юбилейных интервью, но для «Труда» сделал исключение.
— У вас ведь в этом году ещё один юбилей, Олег Валерьянович. Ровно 50 лет назад вы приехали из Москвы к Товстоногову и остались здесь навсегда. Какой город вам нравится больше: Ленинград-1959 или Санкт-Петербург-2009?
— Начнем с того, что Ленинград стал Санкт-Петербургом с моей подачи. В свое время именно я выступил на съезде народных депутатов СССР и сказал, что большинство ленинградцев высказались за возвращение городу его старого наименования — Санкт-Петербург. Тем самым я вызвал бурю негодования в зале, особенно среди членов КПСС, многие из которых сейчас стали членами «Единой России». Но мне трудно сказать, где мне было лучше, в Ленинграде или Петербурге. С одной стороны, лучше в Ленинграде, потому что я был тогда моложе. Чувствовал себя лучше, впереди маячили всякие перспективы, о смерти ещё не помышлял: Сейчас мне уже много лет, и чувствую я себя похуже, чем тогда. Взгляд на жизнь стал мрачнее, как и у всех пожилых людей. Говорить о том, что страна в этом виновата, было бы глупо. Конечно, страна очень изменилась, а вместе с нею и город. В лучшую или худшую сторону — не знаю. Я на многое смотрю с пессимизмом, но брюзжать по этому поводу не собираюсь. Есть вещи, которые мне нравятся в Петербурге. Я вижу рачительного хозяина Валентину Матвиенко, которая делает очень много, чтобы город приобрел нормальные черты. Однако есть вещи, которые меня безумно раздражают.
— Что, например?
— Неконтролируемый рынок привел к тому, что наш город постепенно стал терять свое очарование. Дело в том, что в Петербурге важны дома, даже не являющиеся исторической ценностью и не построенные великими архитекторами. Возьмем какой-нибудь доходный дом на Мещанской улице, который ничего особенного собой не представляет. Мы его ломаем, строим на этом месте стекляшку и тем самым губим атмосферу, которая была здесь когда-то при Достоевском, Толстом, Гоголе. Наши руководители, к сожалению, этого не понимают. Пускай они поедут в Рим или Флоренцию и посмотрят, как там обстоит дело. Там тоже полно всякой градостроительной дряни и старых дворов, в которых сушится белье. Можно все это снести и построить шикарный дом. Но они же этого не делают! Почему? Во-первых, уважают своих предков, а во-вторых, это дает гигантский доход, туристы приезжают. Трудно представить, что во Флоренции выстроят небоскреб — может быть, даже очень красивый, — потому что он уничтожит город. А у нас в Петербурге строят газ-промовский «Охта-центр», нарушая тем самым все законы — причем не где-нибудь, а рядом со Смольным собором. Протестующие против этой затеи говорят: да стройте на здоровье, но только в другом месте. Нет, отвечают, мы хотим строить именно здесь. В гробу мы вас всех видели. Вы там внизу копошитесь? Ну и копошитесь дальше! Это вы должны подчиняться закону, а мы не будем, потому что мы власть. Вот это меня безумно раздражает и угнетает. Такое небрежение мнением громадного количества петербуржцев просто преступно.
— А то, что сегодня происходитс градостроительным пейзажем Москвы, вас не огорчает?
— Огорчает. Но Москва начала разрушаться уже давно, ещё при товарище Сталине. Её так разрушили, что почти ничего не осталось. Весь центр, Охотный Ряд, весь Китай-город — все это уничтожено. В Кремле, в самом сердце России, стоит идиотское здание Дворца съездов. Но Москва все проглатывает, она эклектична. Однако некоторые вещи, конечно, в современной Москве все равно ошарашивают. Едешь по Устиновскому мосту, видишь Спасскую башню, Водовзводную башню, а на их фоне — идиотские небоскребы, которые портят панораму Кремля. Неужели нельзя было поставить их в другом месте? Это говорит только о комплексе неполноценности архитектора, который понимал, что его здание в другом месте не произведет никакого впечатления, а вот если поставить его рядом с Кремлем — тут-то все и запляшут. Это говорит об отсутствии культуры и уважения к прошлому.
— Вы в Москве сейчас, наверное, бываете нечасто?
— Да нет, я постоянно сюда приезжаю. Это же мой родной город, и я вижу, что в нем происходит. Вот последний случай. На «Мосфильме» я не был около года. Приезжаю — и что я вижу? Мать честная! На Потылихе рядом с «Мосфильмом» стоит что-то страшное. Рядом с небольшими зданиями посольств поставили что-то 300-метровое, винтом закрученное, и кажется, что оно вот-вот упадет. На «Мосфильме» есть громадная площадка, где выстроена старая Москва для съемок. Там улочки, церквушки, булыжные мостовые — словом, все для съемок. Так вот — теперь там снимать невозможно! Потому что над всеми этими старыми улочками возвышается это архитектурное безумие.
— Вы, кажется, во время этого приезда в Москву собираетесь на пробы в каком-то новом фильме. Что это будет?
— Говорить не хочу пока что, ещё рано. Летом снялся в сериале «Вербное воскресенье». Мне понравилась эта история, я сам про такое слышал. Где-то в 1959 году внук члена Политбюро ЦК КПСС изнасиловал какую-то балерину у себя на даче. Та подала в суд, об этом узнал «Голос Америки», разразился громкий скандал. В результате дед, которого играю я, добился того, чтобы балерину посадили за шантаж. Мне было интересно сыграть члена Политбюро.
— Что сейчас происходит с театром в Москве и Петербурге? Сравнить можете?
— Знаете, в чем беда Москвы, да и всей нашей страны? Вот, например, если человек работает в кино в Лос-Анджелесе, он не мечтает переехать в Вашингтон. Кто-то едет из Нью-Джерси в Нью-Йорк, а кто то, наоборот, из Нью-Йорка в Нью-Джерси. Нет единого центра, есть много центров. Москва же превратилась в клопа, который сосет кровь у всей страны. Но, как известно, клоп не может сосать бесконечно, рано или поздно он лопнет. Это касается не только театра, но и всех сфер нашей экономики. Почему Трухин и Пореченков переехали из Питера в Москву? Да очень просто: там больше платят. В Питере бы их никто не заметил. Я уже не говорю о том, что происходит в провинции. Я довольно много езжу по России и вижу, что там происходит. Там есть прекрасные труппы, и артисты подчас даже лучше, чем в столицах, но о них никто ничего не знает.
— Если сравнивать с временами Товстоногова, театр сегодня стремительно теряет свое значение. Что нужно предпринять, чтобы избежать окончательной катастрофы?
— Театр в советские времена выполнял определенные идеологические задачи. Он должен был с должной эмоциональной силой провозглашать коммунистические лозунги. Но вопреки этому с той же эмоциональной силой в советском театре утверждались и другие ценности — человеческие. Когда это удавалось, режиссера называли великим. Такое удавалось Эфросу, Товстоногову: Сегодня театр потерял свое значение, он встал в ряд с другими развлечениями: мюзик-холлом, варьете, игорными домами. И многие наши соотечественники стремятся сегодня не в Эрмитаж, а в публичный дом, потому что там интереснее. Наши власти не понимают того, что понимал кровавый тиран товарищ Сталин. Он понимал, что массы надо воспитывать, а писателей называл инженерами человеческих душ. Вдумайтесь только в это определение! Инженеры душ — это же совершенно сатанинское название. Он во многом достиг своих целей, и все мы — дети товарища Сталина с исковерканными душами. Без гордости, без совести, без любви к прошлому и к своей родине. Хотелось бы, чтобы наши власти подумали о том, чтобы направить театр на воспитание человеческих чувств. Искусство может сыграть гигантскую роль и сплотить нацию в одно целое. Народ сегодня ринулся развлекаться, все вокруг только и делают, что хохочут. Но мне кажется, что эта развлекаловка кончается. Посмотрите на эстрадных певцов с их мнимой энергией и темпераментной ажитацией. Они уже стали надоедать публике, потому что ничего не могут дать душе. Люди тянутся к тому, что может задеть их душу.
— Вы, видимо, за свою жизнь уже привыкли к овациям и крикам «браво». Но встречались ли вы с такими проявлениями зрительской любви, которые вас потрясли?
— Бывали такие вещи. Я часто езжу за границу и недавно побывал в США. А там, как известно, живет много наших бывших граждан. Вы, наверное, знаете, как в советское время выпускали людей за границу. Можно было взять не более 20 килограммов, и люди везли самое-самое главное. И вот ко мне там подходят люди и несут старые программки БДТ: «Три сестры», «Дядя Ваня». То есть они вывезли с собой самое драгоценное. Значит, что-то эти спектакли важное в них изменили.
— А вашу жизнь какой спектакль БДТ изменил?
— Молодым артистом я посмотрел спектакль Товстоногова «Пять вечеров». На сцене была обычная питерская коммуналка. Ворчащее радио, соседи в коридоре, полинялое корыто: В общем, ничего интересного. На сцене — какая-то заурядная женщина, член месткома, которая стоит в очередях за кефиром. Но ты вдруг понимал, что эта комната — самое главное, что есть на земном шаре, что земля вращается вокруг этой коммуналки, потому что в ней сосредоточена любовь. Когда я вышел на улицу, я смотрел на прохожих другими глазами. И тогда я понял, что мое место — в этом театре. Когда-то я высочайшим образцом считал Художественный театр. Но тут я понял, что «чайка» перелетела с мхатовского занавеса на занавес БДТ. Товстоногов был совсем другим режиссером, но он ставил перед собой такие же высочайшие цели, как старый МХАТ.
Досье
Олег Басилашвили, актер
Родился в 1934 году в Москве. Актерская биография началась в 1956 году, когда по окончании Школы-студии МХАТ он получил распределение в Ленинградский театр имени Ленинского комсомола. В 1959 году был приглашен в труппу БДТ. В последующие годы снимался во множествефильмов, чем снискалнародную любовь. В 1990–1993-м — народный депутат РСФСР. Народный артист СССР, лауреат Государственной пре-мии. Имеет множество на-град, среди которых ор-дена Трудового Красного Знамени, Дружбы, Мира, «За заслуги перед Отечеством» IV и III степени.