Рыть подземку начали близ поселка Лаврентий. Копали вручную, без техники. Условия были такие тяжелые, что не выдерживали даже офицеры. Некоторые пытались самовольно покинуть "территорию смерти". Поэтому самих охранников стерегли гэбэшники. Чтобы заставить заключенных работать, начальник стройки генерал Петренко прибегал даже к такому купеческому приему: ставил "премиальные" бочки со спиртом. Мол, если пройдете столько-то метров - спирт ваш! Уловка срабатывала безотказно. Оставалось пройти несколько километров до острова, но тут умер Сталин, тоннель забросили, заключенных вернули в лагеря...
Потом начальство и судьба бросали Шелеметова по самым глухим "зонам". Другой бы под гнетом вынужденного многолетнего контакта с преступной средой сломался, очерствел душой, а Шелеметов выдюжил, сохранил достоинство и честь офицера, вкус к жизни. И как тут не вспомнить знаменитое изречение Петра Великого: "Тюрьма есть ремесло окаянное, а для скорбного дела потребны люди твердые, добрые и веселые". Именно таким и прошел по жизни тюремщик Шелеметов.
Из дневника М. Шелеметова:
"Ликино-Дулево (1946 год). Голодали семь суток. Несколько заключенных залезли в огород накопать картошки. На них набросился свирепый пес - мясо летело с них кусками вместе с одеждой... С тех пор не терплю собак - ни сторожевых, ни домашних, ни бродячих...
Магадан (1957 г.) Один из зэков принес в мой рабочий кабинет голову человека и сказал, что замочил стукача. Без стукачей, конечно, у нас не обходилось, но факт, что это голова "негласного работника", как мы их называли, не подтвердился: зэк просто хотел проверить меня, молодого оперативника, а может, подмочить мою служебную репутацию в глазах начальства. Но после этого случая долго не мог поднести ложку ко рту - тошнило...
...Контролер решил использовать особо опасного преступника, который содержался в специальной камере под замком, для пошива костюма. Воспользовавшись моментом, "портной" вместе с такими же головорезами задушили конвоира, уничтожили охрану и, вооружившись, ушли в сопки. Были ужасные жертвы, пока всю банду не перебили в тайге".
Чем только не приходилось заниматься оперативнику Шелеметову в "империи ГУЛАГ". "Как-то меня с охраной и собакой отрядили в тайгу - расследовать по свежим следам дело о людоедстве, - рассказывал мне Михаил Серафимович. - Трое лагерников сбежали, голод довел их до каннибализма: сначала двое более сильных съели слабого, потом один из людоедов слопал товарища. Вот с ним-то и отрядом автоматчиков мы собирали обглоданные кости беглецов в горах. Иначе начальство не смогло бы закрыть дело о побеге, так бы и числились бедолаги в розыске...
Однажды меня откомандировали сдавать добытое на прииске золото - целых 80 килограммов! Зима, мороз лютый, в моем распоряжении дюжина собак и двое чукчей. На третьи сутки пути собаки учуяли близость бурана и встали: проводники затащили меня в спальный мешок, где я просидел двое суток, прижимая к себе мешок с золотом... Как стало известно позже, таким способом руководство проверяло личный состав "на вшивость". Я экзамен выдержал, меня назначили начальником надзорной службы на строительстве тоннеля на Сахалин..."
Из дневника М. Шелеметова:
"Поселок "Дунькин пуп". Откуда такое название? Местная проститутка торговала собой, а расчет с зэками шел на золотой песок. Такса была своеобразной: клиент, говорят, насыпал Дуньке в пуп песку столько, сколько входило. Когда у жрицы любви произвели обыск, обнаружили 8 килограммов золота! Сама она уголовного наказания так и не понесла...
Воспользовавшись потерей бдительности командира сторожевого катера в бухте Нагаево, зэки при ночной заправке завладели судном, вырезали личный состав и попытались добраться на нем до Японии. Операцией по поимке преступников руководил полковник Лопардин, который распорядился разбомбить катер с беглецами.
"Сопка любви". Финансовый работник, имеющий при себе крупную сумму денег, вывез приглянувшуюся ему женщину на природу. Выпили, закусили, ну и все такое, как водится... А когда стали собираться назад, кавалер не обнаружил в портфеле денег! Хорошо, что он имел большой опыт в сыскном деле: тут же профессионально обыскал пассию - хитрая бестия уложила купюры на бедрах, обмотав их сверху бинтом - под цвет белых чулок..."
С Дальнего Востока в начале 60-х Шелеметов вернулся в Марийскую республику, получив назначение в Кузьминскую колонию N 1. Здесь в двухстах километрах от Йошкар-Олы в болотистой глухомани заключенные валили лес для строительства новой тюрьмы. Из-за бездорожья бревна выволакивали на быках. Зэков даже не было нужды охранять: шаг вправо, шаг влево - побег, верная смерть!
- Построить-то мы построили, да вот только после этого от лагеря ушла вода - зэки перестали мыться, стирать, завшивели, возникла угроза эпидемии. Вот где пригодился мой сибирский-сахалинский строительный опыт! Мы прокопали новый участок русла, перекрыли речку дамбой - и к жилой зоне вернулась вода! Построили несколько бань, каждый день устраивали помывки, людьми стали...
За эту инициативу Шелеметов едва не угодил на нары: начальство усмотрело в его действиях превышение власти и даже завело на него уголовное дело. Но, когда замначальника главка генерал Кузнецов уразумел, что по новому рукаву можно и бревна сплавлять - похвалил и поощрил за сметливость. Этот случай поднял авторитет начлага в глазах очистившегося от вшей и чесотки контингента. "Лагерная пыль", сгнивающая заживо на лесозаготовках, нарекла его безобидно-ласковой кликухой "Колыма".
Особенно поднялся его авторитет после того, как он в считанные недели избавил колонию от террора обнаглевших воров. Строители, лесоповальщики и сплавщики за выполненную норму получали пайку хлеба в 900 граммов. За нее, конечно, приходилось попотеть. Ну, а кое-кто отлынивал от работы и наглым образом отбирал у ударников заработанное довольствие. До прихода "Колымы" с этим мирились. А он - нет. Взял да и объехал соседние зоны, договорился с тамошним начальством об обмене злостными блатняками. Рассчет оправдался: попав в другую среду, где их никто не знал, они сами оказались в роли "шестерок". Михаил Серафимович вспоминал, как отъявленные блатные чуть ли не на коленях ползли к нему в служебный кабинет, моля защитить их от сокамерников.
Из дневника М. Шелеметова:
"Куяр. Кровавый "кипеж" здесь спровоцировали двое злостных уголовников - Леньков и Косолапов. Вооружившись ножом, они одного за другим убили мастера, двух отрядных завхозов, молоденького дневального... Озверевшая толпа зэков ринулась крушить все вокруг: разгромили холодильники с мясом, мебель, оборудование... К моменту прибытия автоматчиков с овчарками колония была залита кровью. Закоперщиков расстреляли, многим из их сподвижников добавили срок..."
Эти дневники, которые читаешь как уникальную летопись малоизвестной сферы советской жизни, показала мне вдова Михаила Серафимовича Фаина Павловна, всю жизнь служившая в пенитенциарной системе в качестве медсестры. После нашего последнего разговора с Шелеметовым прошло менее года, а недавно я случайно увидел его могилу на Сидоровском кладбище близ Йошкар-Олы. Он тяжело и трудно хворал, хотя боль свою, как говорит супруга, ни с кем старался не делить. В доме хранится его гармонь, которая путешествовала с ним по лагерям и меха которой он любил растянуть по праздничному случаю. На стене - его живописный портрет, выполненный йошкаролинским художником - в цивильном костюме он вовсе не похож на грозного, но справедливого "Колыму", которого до сей поры добром помнят сослуживцы и доживающие век бывшие зэки...