.jpg)
Творческий багаж Анны необычно велик для ее молодого возраста. Как удается совмещать творчество с семьей и жизнью на два континента?
С Анной Друбич мы познакомились на недавнем фестивале Vivacello, организованном замечательным виолончелистом и просветителем Борисом Андриановым. Мелодичная, добрая, печальная музыка. Удивительно соответствующий ей образ автора — хрупкой женщины с лучащимися глазами, очень похожей на свою маму — знаменитую актрису Татьяну Друбич. Но в твердом характере явно не обошлось без папы, кинорежиссера Сергея Соловьева. Творческий багаж Анны необычно велик для ее молодого возраста: счет сериалов и фильмов, к которым она написала музыку, идет уже на десятки. Что принес Анне 2016 год, чего она ждет от 2017-го? Как удается совмещать творчество с семьей и жизнью на два континента? Об этом — наш разговор.
— Анна, прежде всего большое спасибо за то, что несколько дней, готовясь к этому интервью, я прожил в сюрреалистической, волшебной, затягивающей атмосфере уникального семейства Друбич-Соловьевых. А вы чувствуете себя частью этого фантастического «безумного, безумного, безумного мира»?
— Конечно — всю свою сознательную жизнь! Да и несознательную, наверное, тоже. С родителями мне невероятно повезло, я получилась интересным таким гибридом. Когда мы собираемся втроем, это особенно заметно.
— Но такие родители, как кинорежиссер Сергей Соловьев и актриса Татьяна Друбич, наверное, могут задавить своим авторитетом?
— Не ощущаю никакого давления. И никакого «продавливания». Был момент, в мои лет 15, когда до меня доносились разговоры: «Ну, понятно, дочка Соловьева и Друбич...» Но вскоре я уехала учиться за границу, и пересуды увяли сами собой. Кроме того, я занимаюсь делом, в котором прямых предшественников у меня в роду нет. Музыке начала учиться для общего развития, но быстро увлеклась, да и способности проявились. Когда решила выбрать этот путь всерьез, мама переживала, ей очень хотелось, чтобы я пошла по медицинской линии.
.jpg)
Сначала я училась как пианистка — у Элисо Вирсаладзе в училище при консерватории, а переехав в Мюнхен — у Франца Массингера в Высшей школе музыки. Мы очень дружили, это невероятно важный человек в моей жизни. Началась пианистическая карьера — конкурсы, концерты, гастроли. Параллельно 4 года занималась в классе композиции у Энйотта Шнайдера, это известный композитор кино и автор многих органных сочинений. Но после рождения дочки стало сложно совмещать концертирование и сочинение, и я выбрала второе. Как-то поехала на музыкальный фестиваль в американском городе Аспене, там престижные мастер-классы по кинокомпозиции, на них отбирают по конкурсу 5 человек. Я конкурс прошла, и мне сказали: поступай к нам в Университет Южной Калифорнии на курс кинокомпозиции. Поступила, год проучилась — и решила остаться тут поработать, набраться опыта. С тех прошло уже три года. Моими наставниками стали Ханс Циммер, Марко Белтрами, Дэнни Элфман. Не могу их впрямую назвать своими педагогами, но благодаря им я имела возможность познакомиться с голливудский индустрией. Когда тебе показывают роскошные студии с великолепными оркестрами, сам собой пробуждается азарт: вот бы здесь поработать!
— Большая разница с постановкой музыкального кинодела в Европе, у нас?
— Разница есть — в Голливуде с его золотых времен сохранилось особое отношение к музыке. В Европе сейчас тенденция такая, что можно и вовсе без музыки обойтись, а то и считают ее дурным тоном. В России на ней экономят из финансовых соображений. А в Голливуде до сих пор невозможно представить себе сколько-нибудь значимый фильм, где бюджет не предусматривал бы запись симфонического оркестра.
— Прежде у нас подчеркивали, что в России киномузыкой занимались самые великие композиторы-симфонисты, а там — специально обученные «цеховые мастера», ремесленники...
— Это вы, наверное, имеете в виду времена Прокофьева и Шостаковича? Но с тех пор многое поменялось. Довольно много работают в кино известные оперные, концертные композиторы — Филип Гласс, Дэвид Лэнг. Да и раньше с Голливудом сотрудничали Корнгольд, Штайнер, наш Темкин — эмигранты, которые до Америки писали в основном филармоническую, оперную, балетную музыку. На самом деле многое зависит от конкретного фильма, от замысла режиссера. Но, конечно, Голливуд в целом, как индустрия, предпочитает не рисковать и не экспериментировать: а ну как «великий» напишет такую партитуру, что не будет работать с изображением. Но мне хотелось бы сохранить для себя оба пути: и киномузыку, и концертные жанры. Это ведь совсем разный полет и способ самовыражения.
— Если честно, знаю пока только одно ваше концертное, как вы выражаетесь, сочинение — «Кадиш» для виолончели с оркестром, которое исполнялось на недавнем фестивале виолончельной музыки Vivacello. Понравилось: и современное, и вместе с тем эмоционально дружественное к слушателю.
— Спасибо! На самом деле у меня пока не очень много симфонических сочинений. «Кадиш» — это название еврейской поминальной молитвы. Умер очень дорогой нашей семье человек, оно посвящено ему. Ну а так как мой муж — виолончелист Евгений Тонха, то выбор инструмента произошел сам собой. В моих сочинениях вообще виолончель играет особую роль. Мы и подружились с Женей, когда он попросил написать что-нибудь для него. Интересно: мы оба жили тогда в Германии — я училась в Мюнхене, он в Берлине. Но познакомились в Москве на чудесном фестивале «Возвращение», который уже много лет проходит в новогодние дни: музыканты, когда-то уехавшие из нашей страны учиться или работать за границей, возвращаются, чтобы поздравить родных, повидаться с друзьями, глотнуть московского воздуха.
— Кто кого «утащил» в Америку — вы Евгения или он вас?
— Это было совместное решение. Первоначально, может быть, исходившее от меня, но сейчас Женя обосновался в Лос-Анджелесе даже серьезнее меня.. У него здесь большая концертная серия, фестиваль. Но не ручаюсь, что проживем тут всю оставшуюся жизнь. Очень многое связывает с Россией, да и из других мест поступают заказы. Сегодня ведь можно жить в любом месте мира, выполняя работу дистанционно.
— Про Лос-Анджелес говорят, будто это большая деревня с хайвеями.
— Города в привычном нам понимании тут нет, это одноэтажная Америка, гигантский «поселок дачного типа», где дома стоят на большом расстоянии друг от друга и перемещение возможно только на автомобиле. Нет, конечно, все-таки он город с разнообразными культурными институтами, классическим и авангардным искусством, гламуром... Но очень не хватает обыкновенного человеческого общения. Знакомых вроде много, но это не те закадычные дружбы, к которым мы привыкли в России. Все здесь какие-то немного «отъехавшие». Американцы, при внешней открытости, на самом деле совершенно не открыты. Докопаться до человека очень сложно. Они, мне кажется, сами страдают от этого. Мы с Женей заметили, что они к нам тянутся, похоже, именно за этим — за душевным общением. Без русских тут все немножко духless.
— С кем из американцев удалось пробить эту стеклянную стенку?
— Например, с Марко Белтрами, очень известным голливудским композитором. Мы вместе работали на нескольких проектах. Один из них — очень ожидаемый фильм Алексея Учителя «Матильда». Ездили в Питер на запись с оркестром Мариинского театра, один день даже сам Валерий Гергиев дирижировал. Представляете, что это было для Марко, калифорнийского человека, у которого вся жизнь сосредоточена вокруг Голливуда и Малибу. Мы приехали в начале ноября, в страшный снегопад, подобного не запомню — достоевщина... Его по-хорошему пробрало от экзотики, от общения с русскими людьми. Давайте, говорит, замутим еще что-нибудь в России!
— У вас-то самой большинство работа связано именно с Россией. Даже несмотря на американское проживание.
— Да, недавно я закончила работу над фильмом Валерия Тодоровского «Большой» — про Большой театр. Валерий снимал его несколько лет. Это личная история на фоне современной балетной среды. Девочка из неблагополучной семьи поступает в училище, возникают подростковые дружбы, потом эти дети переходят в театр, где идет острая борьба за звание примы, в главную героиню влюбляется педагог-репетитор... Что-то вроде «Черного лебедя» Даррена Аронофски. Интересно, что, кроме Алисы Фрейндлих и Александра Домогарова в ролях педагогов, там снялись реальные студенты. Выход фильма обещают в первой половине 2017 года.
Также делаю очень интересный, на мой взгляд, сериал «Оптимисты» Алексея Попогребского — острое жанровое кино про молодых работников МИДа 1960-х года. Это было горячее время: шпионский полет Пауэрса над Россией, отмена визита Хрущева в Америку, борьба между СССР и США вокруг Кубы. До некоторой степени — отражение американского сериала «Безумцы». Ленту обещают показать в феврале. Еще заканчиваю сериал «Садовое кольцо» молодого режиссера Алексея Смирнова — совсем другой жанр, современный крутой триллер. С великолепной, на мой взгляд, актерской игрой. Еще — близка к завершению документальная трилогия Леонида Парфенова «Русские евреи»: как представители этого народа появились в Российской империи, как через нее получили стартовую площадку для интегрирования в мировую политику, экономику, культуру.
— А что с сериалом «Красные браслеты», про который мы слышим уже довольно давно?
— Это переработка испанского оригинала с тем же названием, российско-украинский проект, законченный несмотря ни на какие политические и иные сложности. Выход намечался еще в 2015-м, но нет уверенности, что и в 2017-м дождемся. Сняла очень хороший режиссер Наталия Мещанинова, фильм взял главный приз на фестивале кинодебютов в Омске. Тема — очень трепетная, про тяжело больных детей, которые живут в больнице-пансионате, там происходят знакомства, дружбы, зарождается тинейджерская любовь... Отчего не выйдет — никак не пойму. И это не единичный пример. С Николаем Хомерики сделан остросюжетный детективный сериал «Тайны города Эн». Не выходит уже три года. Телеканалы, особенно гранды вроде Первого, живут по своим, им одним понятным законам.
— Какой из родительских фильмов у вас самый любимый?
— Сложно сказать. Из папиных очень люблю «Чужая белая и рябой». Или его первый фильм по Чехову «Семейное счастье», особенно новеллы «От нечего делать» и «Предложение». С маминым участием — «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви».
.jpg)
Конечно, «Асса». В 2016-м вышел замечательный фильм «Кеды», правда, с очень ограниченным прокатом. Частично с моей музыкой, но также с песнями Басты. Картина очень папина по колориту. Можно сказать, квинтэссенция его стиля. Уговаривали его сделать на этой основе и сериал, но папа ни в какую. Компромиссы — не для такого титана. Если он не считает что-либо интересным и важным — ни за что не заставишь его этим заниматься.
— Вы не пробовали его познакомить с голливудскими кинематографистами?
— Это было бы смешно — яйца курицу учат! Он и без меня там бывал. Его давний друг Ричард Гир в начале 90-х задался целью сделать с папой проект. Собрал всех крутых продюсеров, затащил в просмотровый зал, начал крутить «Черную розу...», что-то еще. Все прибалдели — но потом даже решили делать проект, посвященный Пушкину, которого собрался играть сам Гир. И тут продюсеры все испортили: Ричард, сказали они, ты, наверное, не очень знаешь историю Пушкина, он ведь был африканских кровей, и логично, если бы его сыграл Майкл Джексон... После чего папа развернулся и уехал. Ну зачем ему, одному из самых востребованных режиссеров России, подлаживаться под чужие мерки? В Голливуде, чтобы достичь успеха, надо долго работать по здешним правилам, снимать ужастики и пр. И то удача не гарантирована. Например, Аня Меликян (мы с ней делали фильм «Звезда»), рассказывала, как после получения главного приза на фестивале в Сандэнсе за фильм «Русалка» ее включили в список из 10 самых перспективных молодых режиссеров мира. И хлынул шквал сценариев... все как один — второго сорта.
— Но тогда вы сами себе противоречите, говоря, что Голливуд заинтересовал вас...
— Композитору в этом смысле легче. Он входит в картину на стадии постпродакшена, когда она уже практически готова, и вполне реально выбрать подходящий проект.
— У вас в запасе и актерское дело.
— Ну что вы. Это просто папе я понадобилась в кадре в двух или трех фильмах... Например, в «2-Ассе-2» роль как бы про меня — дочка главной героини, пианистка... Но главным моим участием в этом фильме считаю все же музыку (Шнур сочинил песни, я — все остальное). Папа вообще любит снимать близких людей. Вслед за Феллини, считает, что они органичнее. Помните, Федерико писал, что снимать надо тех, кого любишь — жен, детей, любовниц.
— Сергей Александрович в одном интервью назвал себя вурдалаком...
— Ну, видимо, подразумевая, что любит окружать себя молодежью — вести актерские и режиссерские курсы, ставить молодежные постановки. Да, в этом смысле он питается молодой кровью, заряжается от нее энергетически. Обожает открывать новые имена. В те же «Кеды» мог взять на главную роль хоть Данилу Козловского, хоть кого. Но взял совсем неизвестного парня, первокурсника «Щуки» Николая Суслова, в котором разглядел талант и потрясающее соответствие роли.
— А как вы бы охарактеризовали маму?
— Она совершенно не вурдалак, всю свою энергию отдает другим. 24 часа в сутки звонит телефон с просьбами помочь, вылечить, устроить... Мама все это принимает на себя, она — ангел.
.jpg)
— Но играет преимущественно роковых женщин, которых ангелами назвать трудно.
— Ну почему. И в «Черной розе...», и в «Ассе» она, безусловно, ангел, только поставленный в совсем не райские условия. Правда, сейчас она не хочет играть в кино — из тех же соображений, из каких папа отвергает проекты, внутренне ему не близкие. Остаться без дела маме не грозит: благотворительность, попечительство в фонде помощи хосписам «Вера» — это ее жизнь.
— Меня поразило, что в «Последней сказке Риты» она играла бесплатно.
— Это традиция старой школы нашего кино, когда люди могли сняться без денег, если интересен сценарий, режиссер и т.д.. В случае с «Последней сказкой Риты», думаю, было важно то, что ее позвала в проект Рената Литвинова, которая снимала по сути на свои деньги, у картины вообще не было бюджета.
— У вашей мамы, несмотря на возраст, осанка балерины и профиль Нефертити.
— Ну, во-первых, не считаю, что маме много лет. А во-вторых, она столько занимается делами других людей, у нее до такой степени отсутствует эгоизм и эгоцентризм, что это дает ей огромную душевную гармонию. Делать какие-либо пластические операции ей и в голову не приходило. Если говорить о физических упражнениях, то она увлекается йогой. Меня все время агитирует, и я, похоже, поддамся. Вот только разгребу ту огромную массы работы, в которой сейчас погрязла, и начну.
— А какую музыку родители любят?
— У папы огромная коллекция винила, там записи лучших оркестров, все симфонии Бетховена, Брамса, это всегда стояло на виду и звучало. Мама тоже любит классику. Она — мой главный критик.
— А из музыкантов, участвовавших в папиных фильмах, кто-нибудь в вашу жизнь вошел?
— С Борисом Гребенщиковым мы знакомы, он в Калифорнии давал концерт, я слушала, потом мы общались. С Сергеем Шнуровым снимались во второй «Ассе»... Борису понравился мой диск, в какой-то момент даже зашел разговор о совместном проекте, может, это и осуществится. Со Шнуром пока мыслей о совместных работах не было. Хотя я его большой фанат.
Но самый главный музыкант из папиных друзей, кто действительно повлиял на мою жизнь — это Исаак Шварц. Когда в 17 лет я начала заниматься киномузыкой, папа отправил меня под Петербург в Сиверскую, к нему в дом, где я провела лето, он со мной занимался, мы слушали и анализировали классику. По сути с этого и началось мое композиторское обучение.
— Читал, что Исаак Иосифович легко относился к проблеме заимствований. Говорил: не бойтесь брать то, что плохо лежит. И даже то, что лежит хорошо. Главное, чтобы оно органично вросло в ВАШУ музыку. Называл это не заимствованием, а «недостаточно преодоленным восхищением».
— Как-то Шварц играл папе тему к новой картине, и папа сказал: «Изя, мне кажется, я это уже где-то слышал». Тот отвечает: «Сынок, только такой м...к, как ты, не слыхал, что в музыке всего 7 нот, и количество их комбинаций ограничено».
— Несколько слов о Борисе Андрианове, благодаря фестивалю которого мы с вами познакомились.
— Борю знаю уже немало лет, через Женю, они друзья с детства, вместе были в программе «Новые имена», вместе учились у Натальи Шаховской в Москве, у Давида Герингаса в Берлине... Боря сейчас получил заслуженного артиста, и это справедливо, он подвижник, безумно много играет, каждый день в новых местах, с новыми программами. Когда закончил учиться в Германии, у него была возможность там остаться, но он вернулся в Россию и столько здесь сделал!
— Как празднуете Новый год?
— С родителями в Москве — для меня это святое.
— Наверное, придумываете потрясающие домашние вечеринки, спектакли...
— Ой, нет, все за год так устают, что рады просто посидеть друг с другом, пошутить-похохотать, порадоваться успехам детей, а то и помолчать. Бабушка наша, слава Богу, с нами. Большая дружная семья. Никого больше не зовем, сидим вместе и отмокаем.