- Скажите, Марсель Хакимович, как вам удается в это трудное для культуры время сохранять творческую атмосферу в коллективе?
- Я руковожу театром с 1966 года. За это время половина артистов прошли через мои руки как педагога, начиная со студенческой скамьи. Мне не надоедает с ними работать, потому что я вижу их творческий рост, огорчаюсь, когда у них что-то не получается, переживаю за каждого артиста почти как отец. Наверное, поэтому у нас и нет никаких группировок. Да и как они могут быть в дружной семье?
- А может быть, артисты боятся вас?
- Может, и боятся, но мне хочется верить, что и уважают тоже.
- Наверное, авторитет театрального лидера в республике тоже ко многому обязывает?
- В отношении моего режиссерского лидерства лучше вам, критикам, судить... Но одно могу сказать: с каждым годом мне все труднее открывать новый сезон. Наша жизнь стремительно меняется, и ты не знаешь, чего ожидать в ближайшем будущем, как говорится, где найдешь, а где - потеряешь. Все настолько непредсказуемо, запутано и неимоверно сложно, что порой голова кругом идет. А ведь я отвечаю за многие судьбы. Вот меня часто упрекают за режиссерский консерватизм... Да, в эти "окаянные дни" я боюсь резких виражей в творчестве, потому что не хочу лишиться того, что с таким трудом было достигнуто, - заполненного зрительного зала, стабильной труппы. У нас в театре есть Малый зал, и я никому не запрещаю в нем ставить спектакли другой эстетики, отличной от моей. В то же время считаю, что театр обязан играть современную драматургию. Если мы этого не будем делать, то потеряем свою национальную драматургию. Именно поэтому при театре имени Камала существует лаборатория молодых драматургов.
Ныне всем известного Туфана Миннуллина узнали за пределами республики только потому, что его пьесы постоянно шли на нашей сцене. Сегодня театр "не дышит" современностью и, таким образом, как мне кажется, совершает большую ошибку.
Представьте себе: зрители смотрят спектакль о том, как в одной деревне, где совместно проживают русские и татары, 17-летняя мусульманка выходит замуж за русского парня, которого забирают в армию. До этого таких смешанных браков в селе не было. Молодые нарушили неписаный закон предков, бросили вызов традиционному укладу. И таким образом спровоцировали затяжной конфликт между односельчанами. На этом примере Миннуллин сумел показать, насколько это сложный и почти неуправляемый процесс, связанный с национальным самосознанием, с его проявлениями на самом первичном бытовом уровне.
Ну скажите, разве такую пьесу не надо ставить сегодня? Надо! В этом я убедился, когда ко мне потом подходили зрители и благодарили, в том числе русские зрители. А другая пьеса Зульфата Хакима "Ясновидец" на последнем театральном фестивале "Навруз" у нас в Казани завоевала Гран-при.
Человек приезжает в родные места, откуда он уехал совсем молодым и поначалу никак не может найти контакта с деревенскими жителями. Но вот однажды в беседе ненароком замечает, что, поселившись здесь, стал задумываться над тем, почему скворцы перестали весной сюда прилетать и дети за последние десять лет не рождаются в семьях? Односельчане, которые никогда ни о чем особенно не думали, просто жили по инерции, начинают преклоняться перед ним. Более того, они объявляют его прорицателем. Заканчивается эта мистическая история тем, что толпа избивает своего бывшего наставника, топчет его ногами. У нас сплошь и рядом создаются мнимые авторитеты, а потом их ниспровергают, и люди начинают жестоко мстить им, забывая, что они сами в этом виноваты.
В первой же пьесе Хакима "Морковное поле" рассказывается о том, как два космонавта-инопланетянина приземлились в одной глухой деревне и их постепенно споили, потому что каждая семья зазывала в гости и угощала самогоном, желая первой улететь на другую планету. После этой постановки меня часто упрекали в том, что я выставляю свой народ в неприглядном свете... Но ведь от своего национального характера не убежишь. Это про нас сочинили поговорку: "Там, где собираются два татарина, обязательно образуются три партии".
- И тем не менее в Татарстане все спокойно, нет противостояния между народами?
- Очень мудро повел себя в национальном вопросе наш президент Шаймиев. Например, в казанском Кремле восстанавливают соборную мечеть (сожженную Иваном Грозным 500 лет назад при завоевании города) и тут же рядом строят православный собор. Шаймиев посещает и наш, и русский театр, знает многих актеров лично. Поэтому никто не чувствует себя ущемленным ни в духовном, ни в моральном плане.
Наш президент - вообще неординарный человек. Я знаю, что когда он летел в Москву на вручение премии "Золотая маска", то у него была заготовлена одна речь, потом он придумал другую, а когда в Большом театре увидел московский бомонд, то сымпровизировал совершенно новое выступление. В итоге все получилось весело, непринужденно и неожиданно.
- Будучи в Казани, я позавидовала вашим театрам, которые по-прежнему получают дотации на постановочные расходы. Я была приятно удивлена, что ваш огромный зал радиофицирован. Это дает возможность всем, не знающим татарского языка, смотреть ваши спектакли.
- Я считаю, что язык не должен быть препятствием в понимании другой культуры. Меня часто упрекают, что я "отрабатываю" звание народного артиста СССР. Не отрабатываю, а забочусь о том, чтобы зрители, какой бы они национальности ни были, чувствовали себя комфортно в театре. У искусства нет границ. В молодости я учился у Николая Охлопкова и Андрея Гончарова. В зрелом возрасте, уже будучи главным режиссером, сидел на репетициях у Анатолия Эфроса. Как же после всего этого я могу отделить себя от русского психологического искусства? Да ведь и весь татарский театр очень много взял от мхатовской школы. Первые педагоги по актерскому мастерству тоже приезжали из Москвы. К тому же не надо забывать, что Казань всегда считалась купеческим городом. А купцы были люди зажиточные, широкие, могли какую угодно столичную знаменитость пригласить к себе в город на бенефис. Ведь недаром у нас в Казани всегда с таким успехом шли пьесы летописца купеческого Замоскворечья Александра Островского. Да что там говорить - мы часть огромной России, и ничто русское нам не чуждо.