ВИКТОР РОЗОВ, ДРАМАТУРГ:
- Когда я узнал о смерти Олега Николаевича, меня это сильно ударило. Конечно, мы все знали о его тяжелом заболевании, я был у него дома и видел, как он плох. Тем не менее мне казалось, что он победит свой недуг, выкарабкается, так как сила духа у него была огромная. Эта воля к жизни помогала ему выстоять в тяжелые времена политической цензуры, сохранить свой "Современник", а потом в течение 30 лет руководить такой махиной, как МХАТ. Судьба у Ефремова была поистине драматической. Ему постоянно приходилось что-то пробивать, кого-то защищать, но он никогда не предавал своих друзей, хотя и находились такие "доброхоты", которые исподтишка плели интриги за его спиной. Мелкие людишки пользовались добрым именем Олега Николаевича, а он как бы и не замечал этого. Тоже ведь был актер, причем гениальный.
В последнее время в связи с болезнью мэтра многие задавали один и тот же вопрос: что будет дальше со МХАТом, кто придет на смену Ефремову? Думаю, прежнего МХАТа теперь уже не будет никогда, с его уходом он закончился, как вообще заканчивается эпоха реалистического русского театра.
Я не пессимист и не могу сказать, что раньше театр был лучше, чем сейчас, но вот совсем недавно посмотрел по телевидению старую запись спектакля "Вечно живые" в "Современнике" с участием Марины Нееловой и Олега Даля и подумал, какая трепетная душа была у театра в те далекие, темные времена и как она испоганилась сейчас. Видимо, поэтому, несмотря на свою тяжелую болезнь, Олег (к нему я всегда обращался по имени) так много работал, пытаясь удержать своих мхатовцев на художественной высоте, не давая ему сползти в трясину. Но силы человеческие небеспредельны, и "вещий" Олег тоже оказался смертен, выполнив свой долг перед жизнью и искусством до конца.
МАРК ЗАХАРОВ, РЕЖИССЕР:
- Ушел из жизни крупный театральный реформатор, всего себя отдавший переустройству театра, зашедшего в тупик в начале 50-х годов, а потом спасению МХАТа от окончательного разорения в начале 70-х. Его "Современник" родился как протест против загнивающей советской системы. Именно с появлением этого театра мы поверили в силу художественной мысли, ее огромного влияния на общество. Будучи человеком глубоко одаренным, смелым и напористым, Ефремов мог убедить в своей правоте даже партийных боссов и в какой-то мере усыпить их бдительность. Вероятно, в первую очередь в том была "виновата" его нефотогеничная внешность, напоминающая простого русского мужика, знающего, почем фунт лиха. Не потому ли все его герои, как на сцене, так и на экране, вызывали такое одобрение зрительного зала. Ложь вообще была чужда его характеру и творчеству. Он не умел притворяться и поначалу не скрывал своего неприятия эстетики "Ленкома", но потом, видно, что-то его задело в нас, и он стал приходить на все спектакли. А совсем недавно даже обещал посмотреть последнюю нашу премьеру "Город миллионеров", но...
Долгое сражение Ефремова со смертью закончилось не в его пользу. Победить-то она победила, только ефремовские идеи, спектакли и роли остались с нами, следовательно, его духовная жизнь продолжается.
ВАЛЕНТИН ГАФТ, АКТЕР:
- Я знал, что Ефремов смертельно болен, и никак не мог понять, откуда у него берутся силы для работы над новым спектаклем "Сирано де Бержерак". Коллеги говорили, что репетирует он гениально, с каким-то необыкновенным вдохновением, как будто хочет вложить в спектакль всего себя, весь свой огромный талант, дарованный ему от Бога.
Я работал с Олегом Николаевич в "Современнике" с 1969 года и знаю, как он бывал беспощаден к себе и к исполнителям во время подготовки нового спектакля. Этот дух бескорыстной самоотдачи, сжигания себя во имя поставленной цели до сих пор живет в "Современнике", хотя Ефремов и покинул его 30 лет назад.
Мне кажется, что в нашем театре Олега осталось больше, чем во МХАТе, все-таки это его детище, а мы его ученики. Всю свою жизнь он проповедовал идеи Станиславского и Немировича-Данченко, внушал нам, что ничего лучшего, чем русская школа актерского перевоплощения, театральный мир не придумал. Наверное, так оно и есть, потому что когда я вижу, как замечательно работают ученики Олега Табакова, начинавшего вместе с Ефремовым, или репетирую с Галиной Волчек, ставшей режиссером благодаря тому же Олегу Николаевичу, то понимаю: не будь Ефремова, не было бы всего этого никогда.
Подумайте только, какое это страшное слово "никогда", его трагический смысл мы начинаем понимать только после того, как человек навсегда покидает нас. Пару месяцев назад, когда я летел в одном самолете с Ефремовым и видел его мучения с дыхательным аппаратом, - мне казалось, ничего ужаснее не может быть для такого сильного и независимого человека, как он. Теперь, когда его не стало, я с ужасом думаю, что ведь это тоже была жизнь, а не пустота, которая образовалась в связи с его уходом. Смириться с этим невозможно, и я каждое мгновение ловлю себя на том, что постоянно оглядываюсь по сторонам в надежде увидеть глаза моего учителя и друга.