Молодой режиссер Александр Золотухин с первым же фильмом ворвался в высшую кинематографическую лигу
Открытием недавнего фестиваля «Кинотавр» стал фильм Александра Золотухина «Мальчик русский», представленный в конкурсе «Дебют». Дипломная лента молодого режиссера, сделанная в мастерской Александра Сокурова в Кабардино-Балкарском университете, воссоздает события Первой мировой войны. История крестьянского юноши, ушедшего на фронт и в первом же бою потерявшего зрение после газовой атаки, была удостоена первого приза на кинофестивале в Пекине, Гран-при на смотре молодого кино в Тегеране, ее тепло встретили на Берлинале и на фестивале «Русское кино» в Париже. Как пришел Александр к столь раннему и впечатляющему успеху, какие темы считает главными для себя?
— Александр, вы семь лет работали над сценарием, за это время мир отметил столетний юбилей «великой войны». Круглая цифра сыграла роль в выборе сюжета?
— Да нет, замысел появился задолго до памятных мероприятий. Столетняя дата в какой-то степени даже расстроила меня, поскольку лишила нашу заявку неожиданности и оригинальности. Но, с другой стороны, все юбилейные погружения в историю, происходившие вокруг, позволили и нам получить доступ к новым источникам.
— Как вообще родилась эта история с тихим солдатом Алешей?
— Все началось с того, что я увидел в интернете фотографии акустических локаторов, с помощью которых работали слухачи — те, кто «слушал небо», определяя по звуку приближение вражеских самолетов. Замысел заключался в том, чтобы рассказать о людях на Первой мировой, которая стала спусковым крючком для целой цепочки трагических событий, захвативших полмира. И все это выпало на долю одного поколения. Мне захотелось понять, что это за люди, каково им было выжить в историческом хаосе. Как они говорили, двигались, что чувствовали? Ведь война наряду с жестокостью, яростью и гневом из-за постоянной близости смерти проявляет в людях и жертвенную братскую любовь, и теплоту. Интересно было с этой стороны взглянуть на экстремальные обстоятельства.
Делая героем крестьянского паренька, который из-за потери зрения стал слухачом, мы опирались на традиции русской классической литературы с ее особым вниманием к маленькому человеку, внешне слабому, но способному с тихим мужеством сопротивляться обстоятельствам. Особенно помогал в создании образа «мальчика русского» Толстой. Очень важны для меня «Севастопольские рассказы», прежде всего самой интонацией, с какой Лев Николаевич ведет повествование, где доминируют не пафос, а уважение и сострадание.
— Что более всего поразило вас при изучении событий Первой мировой?
— Она вывела на сцену людей с особой внешностью, пластикой, манерой поведения. Война — это прежде всего ежедневный тяжкий быт: они копают, строят, таскают пушки и бревна, и всего этого в их жизни гораздо больше, чем самих боев и героизма. Чудовищны описания газовых атак на Западном фронте. Лес после такой атаки — жуткая липкая масса с расплавившимися стволами, облепленными зеленью. Газ тяжелее воздуха, он скапливался внизу, и солдаты в окопах задыхались и погибали первыми. Другие пытались их вытащить, сажая умирающих себе на плечи. Есть такое апокалиптическое свидетельство: газ рассеялся, и из окопов стали подниматься мертвецы, сидящие на плечах полуживых товарищей по оружию...
— У вас есть сцена, где офицер хлещет стеком по рукам слепого солдата, по ошибке севшего за офицерский стол. Не перебор ли?
— Ну, во-первых, не нужно воспринимать каждую экранную персону, в частности этого офицера со стеком, как обобщающий образ. А во-вторых, вы, вероятно, романтизируете царскую армию. Добролюбие всегда существовало в русской воинской традиции, но и несправедливости и жестокости хватало. Почитайте классиков, того же Куприна, да пересмотрите наконец «Броненосец «Потемкин»...
На показе в Париже к нам подошла женщина, из эмигранток, благодарила за фильм и, отметив сцену наказания, сказала, что на самом деле все было гораздо жестче. Заметьте, это слова правнучки белого офицера.
— Как вы нашли исполнителя на столь необычную главную роль?
— Володя Королев — непрофессиональный актер, человек с трагической судьбой, талантливый парень. Он из Санкт-Петербурга, вырос в детдоме. Там мы его и нашли. На эту роль пробовались много молодых ребят, но все они выглядели слишком сегодняшними, за ними не чувствовалось прожитой судьбы. А люди начала ХХ века взрослели гораздо раньше, это и сейчас видно по фотографиям. Такая взрослость была и в Володе, притом что парень он открытый, наивный, чистый, тянущийся к людям. Многие отмечают, как менялось Володино лицо в моменты потрясений и физических страданий персонажа, — оно на глазах старело. Делал он это, как говорят, «на таланте».
— Вашего фильма не было бы без музыки Рахманинова, которая идет параллельным планом — мы попадаем на репетицию современного оркестра и при этом удивительным образом погружаемся в атмосферу рокового времени...
— А в Третьем фортепианном концерте, написанном Сергеем Васильевичем в 1909 году, несомненно, есть предчувствие войны. Мощная, страстная музыка и сегодня несет в себе ни с чем не сравнимый эмоциональный заряд. Представьте, как поражала она тогдашних слушателей, ничего подобного прежде не слышавших. В фильме звучат и «Симфонические танцы» Рахманинова, написанные в начале Второй мировой войны, и в них еще яростнее вскипает тревога перед грядущими страшными событиями. На этом, собственно, композиторское творчество Рахманинова завершилось. Ничего более сильного после этой «последней вспышки» (его собственные слова о «Симфонических танцах») он сказать уже не мог, да и жизни ему оставалось совсем немного...
— В последнее время сразу несколько выпускников мастерской Александра Сокурова громко заявили о себе на самых серьезных кинофестивалях — Кантемир Балагов, Владимир Битоков, Кира Коваленко, вы: В чем секрет успеха?
— Наша мастерская в Нальчике была экспериментальной, все пять лет педагоги приезжали к нам на занятия из Санкт-Петербурга. Но главное, без всякого сомнения, — это фигура мастера. Александр Николаевич разбудил наше внутреннее «я», заложил фундаментальные гуманитарные идеи, которые, как якорь, останутся с нами на всю жизнь. Встретить такого наставника — громадное счастье.
— Воссоздавая образы той, старой армии и событий столетней давности, не имели ли вы в виду нечто параллельное в сегодняшней жизни?
— Если вы об армейских порядках, то нет, сегодня они совершенно другие. А вот тревога, похожая на ту, что витала в воздухе в начале ХХ века, к нам вернулась. За прошедшее столетие технологии смертоубийства шагнули далеко вперед, а милитаристские лозунги продолжают звучать со всех сторон света. И нас, создателей фильма, и музыкантов, которые играют произведения Рахманинова, это очень волнует.