БАРАБАН НОСОРОГА

Главная Жизнь 01:01 26 Октября 2000 5732

БАРАБАН НОСОРОГА

Замечательный грузинский режиссер, сценарист Ираклий Квирикадзе прославился еще тридцать лет назад, когда по своим сценариям поставил на "Грузия-фильме" печальные и грустные, насмешливые и нежные философские притчи "Кувшин", "Городок Анара","Пловец", вост

Квирикадзе Ираклий

Напечатать

НЕМНОГО О СЕБЕ, МОЕЙ МАМЕ ДЭЗИ И ПОКОЙНОМ ПАПЕ БАЗИ
Нью-Йорк. Из окон нашего дома на улице Охотников можно видеть насыпь, поезда сабвея, мчащиеся друг другу навстречу, серые стены домов, соседские балконы. На одном из них часто появляется рыжеволосая девушка, которую я почему-то прозвал Ван Гог. Она смотрит в мою сторону через окуляры театрального бинокля и имеет привычку поднимать вверх руку, когда видит гримасу на моем лице.
Меня зовут Давид Бази. Мне шестнадцать лет, я хочу стать писателем. Фамилия Бази - сокращенное от Базиашвили, досталась мне от папы Авесалома, грузинского еврея, лет двадцать назад женившегося в Москве на студентке из США и уехавшего с ней на ее родину.
Наша квартира в старом районе Бруклина заставлена псевдоготической мебелью. В детстве я любил сидеть в шкафу с цветными витражами, особенно во время уроков грузинского. Папа усиленно учил меня своему родному языку. Грузию - родину папы - я с трудом находил на периферии карты Европы где-то между Черным и Каспийским морями.
Год назад папа неожиданно умер. Проснулся ночью, спел на своем языке песню и навсегда покинул меня и любимую жену Дэзи.
Мама работала в области баллистики. Недавно она потеряла работу, но ежедневно продолжала садиться за компьютер и решать проблемы хитроумных завихрений артиллерийских снарядов. Для своего удовольствия и чтобы не думать о "снаряде Авесалома", как сказала она по телефону своей коллеге. Я слышал и понял, что имела в виду моя сорокашестилетняя мама.
По пятницам к маме приходил немец Ульрих Штрауб. Он звонил в нашу дверь ровно в семь сорок вечера. Мама готовила ему чашечку кофе, они уединялись в ее комнате. В двенадцать ноль-ноль Ульрих Штрауб уходил. По нему можно было проверять время.
ПРИЕЗД РОДСТВЕННИКОВ ИЗ ДАЛЕКОЙ ГРУЗИИ
Днем раздался звонок в дверь. На пороге стояли трое. "Мадам Базиашвили?" Это были первые люди в нашей жизни, которые произнесли фамилию Базиашвили без ошибок, и мы с мамой поняли - это кавказские родственники.
Ближе к дверям стоял старый хромой человек по имени Соломон. Рядом - Карузо - высокий мужчина в белых парусиновых штанах. За ним маленькая женщина с испуганными глазами - Суламифь. Мое внимание привлекла татуировка на правой руке Карузо - заглавная буква "К". Дело в том, что утром по телевизору объявили приметы убийцы русского антиквара: "Высокий, голубые глаза, волосы темные, на руке - наколка - буква "К". Передо мной стоял точный портрет разыскиваемого.
Только что рухнула Берлинская стена. Люди из "Восточного лагеря" стали передвигаться по миру. Мы обняли родственников.
Карузо оказался тихим, как пасхальный барашек, мужем запуганной Суламифь. Они приехали к нам прямо из аэропорта. Заехать по дороге и убить русского антиквара Карузо Базиашвили никак не успел бы - я посмотрел в его билете время прибытия их самолета.
Еврейские родственники, первый раз оказавшиеся за границей, выходить на улицу побаивались, особенно после моего рассказа о розыске преступника с татуировкой "К".
Родственники объяснили, что приехали они как туристы, но хотят в Америке подать документы на постоянное жительство. Пока их вопрос решается, им надо где-то пересидеть буквально недельку-другую. Они искренне и наивно верили в эти сроки, мы же ничего не знали об иммиграционных законах.
Родственники внимательно выслушали ряд маминых условий типа "не кидайте в унитаз ненужного, пользуйтесь горячей водой в ванной в меру - у нас стоит счетчик, в пятницу вечером с семи сорока до двенадцати желательно быть вне дома" и после этого получили разрешение дней десять пожить у нас.
Соломон, Суламифь и Карузо возвращались только после ухода Ульриха Штраубе. Но он все равно почему-то невзлюбил пришельцев, хотя в глаза их не видел.
Прошло десять дней. Маме настолько понравились небритые кавказские родственники, что она позволила им жить до разрешения их иммиграционных вопросов, тем более что разрешение это, казалось, не за горами.
Мама говорила своей подруге Марион по телефону: "Они такие милые люди - словно дух Авесалома вернулся в дом. Ульрих? Он ушел от меня. Он говорит, от их вещей в квартире пахнет овцами и керосином". Я ходил по квартире, нюхал воздух, но не обнаруживал этих запахов. Как пахнет керосин я, правда, не знал.
Следом за первой волной набежала вторая. Неожиданно приехали еще трое кавказцев, Зипо Базиашвили, мясник кутаисской бойни, подслеповатая Генриета, родная тетка Авесалома, и дальняя родственница - Флора, в которую я влюбился с первого взгляда.
Как-то я вошел в ванну, двери которой были открыты, и опешил, увидев чудо, принадлежавшее кисти Энгра. Помните его купальщиц в турецких банях? Флора под душем была одной из этих купальщиц. Она дружелюбно улыбнулась мне. Я упал в обморок, ударившись головой об унитаз.
Последним родственником из далекой Грузии был Иосиф.
ИОСИФ И ФЛОРА
Иосиф Базиашвили был борцом-профессионалом. Сто сорок килограммов мышц, слегка покрытых жирком, римский профиль и размах плеч вызывали восхищение. Сердце Флоры, моей тайной возлюбленной, было отдано этому гиганту.
С появлением Иосифа я стал испытывать дефицит пространства и, что скрывать, я дико ревновал.
Раньше Флора иногда вставала в шесть утра, когда я в одиночестве завтракал на кухне перед школой. Она садилась напротив меня, наливала себе кофе. Петли на ее халате натягивались, открывая неожиданные фрагменты упругого женского тела. Теперь это прекратилось.
Во время обедов, которые собирали всех жителей "красной коммуны" (шутка мамы) за один стол, Флора не сводила глаз с борца. Тот рассказывал несмешные анекдоты, однажды выпил в один прием бутылку водки и сделал Флоре предложение. Она тут же дала согласие.
В доме все заговорили о свадьбе. Не знаю, видел ли кто, как я мучительно пережил эту новость. Кажется, только Флора понимала мое состояние.
Как-то мы поехали купаться в Лонг-Айленд. Карузо уже работал где-то шофером и по субботам брал микроавтобус из своего офиса. Эта суббота была пасмурной. Стоял туман. Перед возвращением, собравшись выжать плавки, я пошел в кусты и вторично наткнулся на голую Флору. Она занималась тем же, что и я, - выжимала купальник. Удивительно, но она разрешила мне потрогать свою грудь. Но не более. Я был девственником и не знал, что надо делать с голой богиней в кустах.
Девочка Ван Гог заманила меня в свою квартиру. Я встретил ее у подъезда, мы разговорились, поднялись к ней на пятый этаж. Я сказал, что буду писателем. Она меня высмеяла. Я оскорбился и ушел, хотя Ван Гог стояла у кровати в одном лифчике.
СВАДЬБА
Свадьбу сыграли шумно. Чем-то она походила на свадьбы из старых черно-белых фильмов. Невеста была в белой фате, подаренной моей мамой. Жених почему-то побрился наголо и стал похож на Бенито Муссолини.
"Коммунары" веселились, пели, танцевали свои кавказские танцы. Хромой Соломон взлетал в воздух, в совершенно невероятных прыжках демонстрируя огненную лезгинку. Флора белым лебедем кружилась среди мрачной готической мебели. "Коммунары", живя третий месяц в чужой стране без языка, без денег, в напряжении и боязни, сейчас сбросили с себя все комплексы, бурно, по-детски радовались и веселились.
"Где спать молодым?" Этот вопрос дискутировался задолго до свадьбы. Семь родственников, мама и я с трудом размещались в обычные дни на кроватях, раскладушках, на огромном кожаном диване. Этот диван и был втащен в маленькую комнату. На нем должна была состояться первая брачная ночь моей тайной возлюбленной Флоры.
Невеста нервничала. Жених скрежетал зубами. Видно было, как ему не терпится уединиться с белым лебедем на шелковых, времен Франклина Рузвельта, простынях. Зачем мама постелила семейное постельное белье с вензелями?
Выселенные из комнаты Карузо и Суламифь легли в коридоре. Через них ходили те, кто спьяна не мог угомониться. Наконец с песнями, с осыпанием горохом и ячменем проводили спать жениха и невесту. Опустел длинный стол. Наступила тишина. Я старался уловить звуки из комнаты молодоженов. Но звуков не было.
Я вышел на балкон. Нью-Йорк спал под желтой луной. Молчали улицы, молчали рельсы сабвея, молчали рекламы, молчала витрина арабской закусочной. За ней два араба играли в нарды. Что делают Иосиф и Флора? Мне хотелось заглянуть в стеклянную дверь, но я не решался. Появилась хромающая тень Соломона, но он не заметил меня и припал к стеклу.
Утром до появления молодоженов за общим столом в глазах всех присутствующих прочитывался нескрываемый интерес. "Случилось? Но почему так бесшумно?" О том, что Флора была девственницей, было известно со слов Суламифь. От нее же все узнали, что борец-профессионал не смог освободить Флору от этого бремени. Не получилось у него.
Впервые Иосиф выглядел таким тусклым, погасшим. Он жаловался на тяжелое похмелье, погнал меня в аптеку принести алка-зельцер.
Вторая ночь была похожа на первую. На этот раз не спала вся коммуна. Уши превратились в антенны. Полуслепая Генриета, слух у которой был как у собаки, шептала Зипо: "Он говорит: "Девочка, у тебя там все забетонировано".
Зипо передавал Соломону, лежащему рядом на матрасе: "Этот фраер не может проткнуть ее".
Неделю не было сна на улице Охотников. Суламифь, которой исповедовалась девственница, сообщила остальным: "У него вроде все на месте, только эрекция чуть вялая". Генриета не поняла, что значит "эрекция чуть вялая". Соломон объяснил ей попросту - "как лапша вареная". Суламифь, самая осведомленная, продолжала выступать на семейном совете: "Беда в том, что Флора не может впустить его в себя".
Соломон ходил по коридору злой, с красными от бессонницы глазами, хлебал чай из кружки и шептал: "Таких девочек я драл в летний сезон по 20-30 штук".
Маму возмущала дикость подхода к этой теме. Она взяла Флору к врачу. Врач осмотрел ее и сделал заключение: "Девственная плева редкого вида. В медицине это называется "барабан носорога". При отсутствии физически сильного партнера требуется хирургическое вмешательство. Операция не серьезная, но и не простая. "Это не гланды, - сказал врач и назвал цену 1300 долларов. - А иностранке без страхового полиса и того дороже". "Сколько?" - спросила мама. Секретарь врача подсчитала - вместе с анализами и предварительным обследованием 2255.
Когда Флора и мама, вернувшись домой, назвали эту сумму, все впали в шок.
Соломон: 2255 долларов?! И это самая демократическая, человеколюбивая страна в мире?
Мама: Я хорошо зарабатывала, но счастливые времена баллистики прошли!
Кончились счастливые времена и на улице Охотников. Иосиф уходил утром, приходил ночью. Часто был пьян. Однажды устроил дебош, орал на Флору. "У тебя между ног вообще ничего нет! Ты уродина, тебя надо в цирке показывать!"
Полуслепая Генриета решила заплатить за операцию. Она хотела достать из тайника деньги, которые припасла на черный день. Деньги эти Зипо давно уже проиграл в казино Атлантик-сити. Генриета только рассмеялась, когда Зипо сознался в хищении. "Ну тогда сами лишайте ее девственности!"
Собирать по частям, у кого сколько есть, не получалось. Карузо, обычно молчаливый, разразился гневным монологом.
"Я работаю, получаю копейки, почему я должен платить за то, что один здоровенный болван, бездельник и пьяница не может трахнуть жену?" Карузо сказал, что ему надоело спать с Суламифь в коридоре, тем более что он лично регулярно выполняет свои супружеские обязанности. Суламифь киванием головы подтвердила правоту мужа. И напомнила, что они уступили диван всего лишь на три брачные ночи. А уже вторая неделя, и ни брачной ночи, ни дивана.
"Если у нее "барабан носорога", - продолжал Карузо, - уложите с ней Соломона! Он ее, и носорога, и диван продырявит в минуту! Я его знаю. Говорю серьезно. И девочке будет приятно - не пила, не молоток, и денег не надо платить. 2255 долларов! Которых у нас нет".
В микроавтобусе Карузо (когда не было занятий в школе, я иногда сопровождал шофера, помогая найти сложные адреса) я узнал некоторые подробности о личности Соломона Базиашвили, моего двоюродного дяди и ближайшего друга папы Авесалома.
СОЛОМОН
Шестидесятитрехлетний Соломон, несмотря на свою хромоту, был в молодости величайшим донжуаном черноморского побережья. Многие годы он работал лодочником-спасателем на пляже санатория ЦК КПСС. Сюда приезжали большие и маленькие вожди партии, здесь они отдыхали, заводили курортные романы, набирались сил и бодрости. Лодочника Соломона знали четыре поколения высокой номенклатуры эпох Хрущева-Брежнева-Андропова-Горбачева. Особенно хорошо хромого бога любви знали жены, сестры и дочери коммунистических боссов. За Соломоном был грех - любовью он занимался по расчету. Директор санатория, небезызвестный Антонов, давал ему задание, кого из отдыхающих женщин увозить на лодке в открытое море и дарить им невиданную любовь. Антонов использовал курортные похождения партийных жен для своих хитроумных интриг.
Карузо вновь стал развивать проект лишения девственности Флоры с малыми финансовыми затратами. Я смотрел в окно микроавтобуса, на серые небоскребы. На душе скребли кошки. Я попросил Карузо остановиться, сошел и не вернулся к микроавтобусу. Я плакал один в каменном лесу. Почему я так влюбился в эту дуру, в ее шелковую кожу, голубые бездумные глаза, идиотскую провинциальную прическу, в постоянно чуть мокрые подмышки, в неизвестную мне промежность, где таится загадочный "барабан носорога"?
Я возвращался домой пешком и думал: "Хватит! Долой всех еврейских родственников. Это бред! Моя мама покупает дуре Флоре подвенечную фату, я мальчик на побегушках у стосорокакилограммового импотента! "Давид, дорогой, купи мне алка-зельцер". Я, будущий великий писатель Давид Бази, сажусь на велосипед и гоню в аптеку. Все, хватит, долой!!!"
Переполненный жаждой битвы, я шел по Бруклину и вдруг увидел такую картину: Иосиф переходил улицу, за ним выстроились в цепочку четыре уличных клоуна, копирующих походку и мрачное выражение лица гиганта. Зрелище было очень смешным. Иосиф, конечно, не подозревал о хвосте и не понимал, чему смеется толпа. Трагедия Иосифа читалась не столько в его лице, сколько в лицах копировавших и утрировавших его состояние клоунов. В толпе я увидел тощую фигуру Ван Гога. Она бросилась ко мне и смачно поцеловала.
Ван Гог: Послушай, дуралей, я разделась перед тобой, думала - займемся любовью. Хотела удивить тебя. Волосы покрасила в зеленый цвет.
Я посмотрел на Ван Гога. Она была, как всегда, рыжей.
Ван Гог: Писатель, ты совсем не наблюдатель! Волосы не на голове.
Ван Гог хлопнула себя по джинсам чуть ниже полурасстегнутой змейки.
Ван Гог: Угости меня мороженым.
Хвост за Иосифом сам собой отпал, так как зрители потеряли интерес к гиганту. Я купил мороженое и почему-то рассказал Ван Гогу все об Иосифе и Флоре. Ван Гог оказалась не в меру начитанной. Стала рассматривать вопрос избавления от девственности в историческом ракурсе.
КИТАЙСКИЙ МОНАХ
- Ваш Соломон может выступить в роли китайского монаха. В Китае монахи блуждали от деревни к деревне и за деньги лишали девиц девственности. Если на свадьбе невеста оказывалась девушкой, возмущенный жених вызывал дежурного монаха, тот делал эту грязную работу и брал двойную плату.
Мы ели мороженое и смеялись. Я представил хромого Соломона, сидящего на осле в кимоно с китайским зонтом. Потом увидел себя на осле в кимоно. Увидел, как Генриета и Суламифь купают в медном тазу Флору, готовят постель к моему приезду.
Я со значением вынул тетрадь, куда я заношу нужные мне фразы, зарисовки, и написал: "Китайский монах держит член в настое ромашки, эвкалипта и лаванды". Приписал: "Кимоно, осел".
Ван Гог зашла в магазин "Дизель", купила какую-то пуговицу и продолжила тему.
- А в древней Индии лишали девственности в храмах. На юге сохранились храмы с каменными скульптурами. Не помню имя бога, но на колени скульптуры сажали девушку, в нее входил каменный член бога и любая плева - барабан, не барабан - разрывалась. Везти твою Флору в Пенджаб, думаю, дороже 2255 долларов.
Так, интеллектуально беседуя, прошли мы до дома Ван Гога. "А ты как потеряла?.." - спросил я, не назвав предмета потери, но тут же получил ответ: "Да уже давно, на дискотеке, не помню с кем. Поднимешься?" Я сделал вид, что спешу. "Очень любишь свою азиатку?" Я не ответил.
Дома на кухне сидела одна мама. В руке она держала пистолет и с интересом рассматривала его. "Маузер 1919 года, удивительно профессиональное оружие. Нашла под "утиным диваном". Кто спрятал? И зачем?" - мама спрашивала меня. В ответ я сказал ей, что надо гнать в шею всех этих кавказцев. При виде пистолета во мне вновь поднялась волна расизма: "Мама, ты кормишь всех этих бездельников Базиашвили. Неужели ты сама не видишь? В большом Нью-Йорке мы живем в организованном евреями маленьком домашнем концлагере".
"Не смей так говорить!" - возмутилась мама и в который раз заговорила о папе Авесаломе, жившем по библейской заповеди "возлюби ближнего" и т.д. Я рассмеялся. "Он изменял тебе, мама. В балетной школе он под Новый год заперся в шкафу с педагогом по растяжке Моникой Бейлис". Почему я такой жестокий разоблачитель пороков? Томаса Вульфа прокляли родственники, когда он описал их во всей неприглядности в своем романе.
Пришла Флора. Боже! Я люблю ее! Почему я не китайский монах? А может, лишить ее девственности дулом "Маузера"? Я вышел на балкон, чтобы остудить воспаленные мозги. Между нами всего пять лет разницы, как между Жорж Санд и Шопеном. Я стоял на балконе и шептал: "Люблю! Люблю!" С визгом пронесся поезд метро. Я оглянулся и увидел в окне маленькую комнату, огромный утиный диван и Флору, стягивающую с себя платье. Показались некрасивые атласные трусы и лифчик. Одно движение Флориных рук, и некрасивый лифчик упал на утиный диван.
Полуслепая Генриета взяла на себя миссию уговорить Флору провести пять минут наедине с Соломоном. На чаши весов были положены 2255 зеленых и пять минут с закрытыми глазами, после которых, открыв их, она окажется в мире гармонии и радости. Пистолет Иосифа (выяснилось, что именно он принес его) напугал Генриету. Она слышала всхлипывания в туалете и щелканье курка. Генриета уверяла, что плачущий Иосиф вложил "Маузер" в рот и со словами "Я полное говно" нажал на курок. Профессиональное оружие дало осечку.
Флора потеряла сознание. Это была ее первая реакция на сообщение о "Маузере". После стакана холодной воды она молча выслушала "соломоново" предложение, которое Генриета пересказала по-своему. "Это просто - как укол в палец. Или в ягодицу. Как клизма, не более. Соломон любит тебя как племянницу. Ему жалко всех нас и, главное, ты же знаешь, какая это огромная сумма 2255 долларов!" У Флоры расстроился желудок. После долгого отсутствия она вернулась, села на диван и сказала: "Я согласна". С этого дня Соломон стал вставать в шесть часов утра и делать зарядку с гантелями, как в добрые времена лодочника-спасателя. За обедом он брал себе лишний кусок мяса. Все понимали - так надо. Соломон должен был восстановить былую форму.
ПАРОХОДНАЯ ПРОГУЛКА ПО ГУДЗОНУ
Что видела Генриета с палубы прогулочного парохода? Приложив к глазам перламутровый театральный бинокль, она вне всякой логики сказала: "Мой папа Квазимодо брал рейхстаг. Иосиф Виссарионович Сталин хотел ему поручить водрузить знамя на крыше рейхстага, но Берия был против, он подстроил так, что знамя водрузил бериевский родственник Кантария. Берия шептал Сталину: "Как можно, чтобы знамя советской победы нес еврей, да еще по имени Квазимодо?" А папа был гордостью армии. Иосиф рядом с ним - хлюпик". Иосиф молча смотрел на Нью-Йорк, на зеленые воды Гудзона.
Флора отсутствовала на пароходе. Утром, весьма артистично изобразив недомогание, она не поехала на пароходную прогулку, но заставила Иосифа прогуляться со всеми. Хромой Соломон должен был сойти незаметно на промежуточной пристани и вернуться в дом на сабвее. Предполагалось, что медицинско-любовная процедура произойдет где-то в час дня.
Я тоже не поехал на пароходе, сказав, что у меня дела. Мама знала, что по выходным я хожу в клуб, где много говорят о Че Геваре, слушают Боба Марлея. Мои кавказские родственники как-то очень хорошо без языка общались с мамой Дэзи. После тоскливого существования без Авесалома, но с Ульриком Штраубе мама вновь расцвела с сумасшедшими родственниками покойного мужа. Этого никто не мог понять - ни бывшие сослуживцы, ни мамины подруги. Все, что происходило сегодня в маминой жизни, было очень не по-американски. Каждый день терпеть за столом девять человек, готовить с Генриетой пряные грузинские блюда, бегать по дешевым распродажам одежды с Суламифь, собирать дикие ягоды для варенья где-то на полях Лонг-Айленда - ни один уважающий себя специалист по баллистике не мог так проводить время.
"Как ты терпишь, что у тебя живут чужие люди и портят твою мебель?" - спрашивала Элеонора Маршалл, мастер по траекториям и точной цифровой наводке на движущиеся мишени. "Это временно, - оправдывалась мама. - Им скоро дадут жилье".
В двенадцать часов я осторожно открыл двери нашей квартиры. Было подозрительно тихо. Я обошел все комнаты. Я остановился около зеркала. На меня смотрел мой зеркальный двойник Давид Бази - среднего роста, плотный, курчавоволосый, с твердым подбородком и испуганными телячьими глазами.
Я открыл дверь ванной. Флора стояла в облаке горячего пара. В обморок я не упал. До прихода я приготовил первую фразу, которую я скажу Флоре, но та, что я произнес, была неожиданной для меня.
- Флора, можно я приму душ?
Флора отвернулась к кафельной стене. Я долго смотрел на ее красные, мокрые, горячие ягодицы. Прошла вечность. Как в фильме Энди Уорхола, где час снимается неподвижность женского и мужского тела. И вдруг голос: "Давид, я не хочу старого Соломона. Пойдем со мной".
Шатаясь от стены к стене, задыхаясь в ненужном поцелуе, мы дошли до маленькой комнаты. Ненужным я называю поцелуй потому, что и я, и Флора хотели совсем другого. Нам нужен был диван. Вот он. Флора, привычно широко раздвинув ноги, подложила под ягодицы два кулачка.
Дальше был крик. Два девственника в одно мгновение потеряли девственность. Мы не слышали, как пришел Соломон. Мы не видели его, когда он молча смотрел на нас. Видимо, мы ослепли. Мы бегали голые по квартире, мы занимались любовью у холодильника, потом жадно ели помидоры и пили швепс, потом занимались любовью на столе, потом у вешалки. Мы говорили друг другу какие-то глупости и не замечали старого человека, сидевшего на стуле рядом с пианино "Беккер". Потом мы посмотрели на часы и вспомнили, что экскурсанты вот-вот должны вернуться. Флора вновь легла на диван, обвязала голову каким-то кашне. Глаза у Флоры вновь потухли. Она вошла в роль больной. Я сказал ей: "Флора, стань моей женой. Я буду любить тебя вечно. Стану большим, богатым человеком, как Поль Гетти, у тебя будет много денег. Ты будешь видеть меня по телевизору". Не меняя выражения глаз, она ответила: "Гетти был скупым. И я очень, очень, очень люблю Иосифа".
Старый хромой Соломон продолжал сидеть у пианино, я ушел, так и не заметив его. А через двадцать минут вернулись экскурсанты. Веселые, оживленные, с бутылкой вина. Генриета и мама с полевыми цветами. Увидели Соломона, удивились его унылому виду. Зипо спросил жестом: "Ну как?" Соломон ответил: "Нормально". По тайным, шифровым текстам женщины узнали, что все свершилось наилучшим образом. Обо мне молчали и Флора, и Соломон.
Ночью Иосиф ликовал. Сто тридцать седьмая попытка атаковать Флору неожиданно увенчалась успехом. Утром все были в замечательном настроении. Иосиф играл бицепсами, в открытую при всех хлопал Флору по заднице, съел четыре вареных яйца. Он изображал героя.
"Мальчик! - сказал Иосиф, обращаясь ко мне, как к маленькому Микки Маусу, - может, ты спустишься, принесешь газету. Вчера была большая лотерея. У меня какое-то предчувствие". Предчувствие было верным. Он выиграл семнадцать тысяч долларов. Из шести цифр не угадал одну. Трудно описать радость в "красной коммуне". Иосиф, оказавшись при деньгах, стал на удивление щедрым. Базиашвили кутили победу четыре дня. Ночами Флора стонала в объятиях удачливого мужа.
Приближалась зима. Мои родственники стали съезжать с нашей квартиры. Нью-Йорк неожиданно стал подбрасывать всем удачи. Карузо и Суламифь нашли работу в гараже. Хозяин гаража взял Карузо в долю. Соломон встретил богатую хозяйку закусочной. Хозяйка была арабкой и вдовой. Я часто заходил к ним и ел вкусный кебаб. Однажды арабка, подавая мне кофе, тихо сказала: "Соломон говорит, что ты большой сексмен". В черных глазах арабки я увидел томный призыв. Иосиф стал водить огромные грузовики. Он обзавелся квартирой, дорогими часами, черными очками. Еще бы сигару в зубы, подтяжки и лакированные штиблеты - вылитый мафиози-сицилианец.
В Нью-Йорке шел снег. Наша квартира опустела. Стало тихо. Только полуслепая Генриета, оставленная нам в память, включала телевизор, садилась у самого экрана, разглядывала персонажей мыльных опер, слушала глав государств и выстрелы террористов.
Шел снег, когда Соломон вышел из арабской закусочной. Хотел перейти улицу. Кто-то выстрелил из проезжающей машины. Соломон упал в снег. Все говорили, что арабы не вынесли оскорбления женитьбой еврея на вдове-арабке. Мама взяла у своих знакомых в полиции результаты судебной экспертизы. "Маузер, - сказала она, едва взглянув на график выстрела. - Я так и знала". Когда на похоронах Соломона я смотрел на мужа беременной красавицы Флоры, я понял, что мама имела в виду. Вернее, кого. Молва о секс-спасителе Соломоне, видимо, дошла до ушей Иосифа.
Флора родила двойню.
В пятницу в семь сорок вернулся Ульрих Штраубе.
Жизнь стала опять размеренной и тихой. Как-то мама устроила генеральную уборку. В одном из готических шкафов она нашла альбом со старыми семейными фотографиями. Генриета долго смотрела сквозь лупу на моего папу Авесалома, а потом спросила, ткнув в него пальцем: "Кто это?"
- Наш Авесалом, - с недоумением ответила мама.
- Этот? Нет. Наш был худой. И пол-уха не хватало. Он говорил тебе, как пошел охотиться на зайцев и отстрелил себе пол-уха?
- Какие зайцы, у него очки были плюс шесть. И уши целые. Да, Давид?
Я тоже помнил два совершенно целых папиных уха.
Генриета еще ниже наклонилась к фотографии.
- Да. Целое. Первый раз вижу этого человека. Он не из нашей семьи, - заключила она твердо.
Мама захохотала.
Генриета испуганно замолчала, осознав всю серьезность последствий своего открытия. Потом прижала чужую фотографию к груди и заплакала. Крушение родственных связей лишало ее всяких прав на жизнь среди псевдоготической мебели.
- Ладно, - сказала мама, - пошли ужинать.
Я вышел на балкон. Шел снег. Было тихо на улице Охотников. Ван Гог прислала факс: "Дурачок, что ты мерзнешь на балконе? Я перекрасилась. Приди посмотри".

Напечатать

Жизнь 00:10 / 07 Марта 2024 5134

Псы тоже летают

В тестовом режиме запущена новая услуга - перевозка питомцев на соседнем пассажирском кресле

Евгений Смирнов

Труд

А помните, как «Аэрофлот» обвиняли в бездушном отношении к путешествующим животным? Критика имела последствия. Как сообщила пресс-служба компании, по итогам прошедшего года на треть увеличилось количество...