- Татьяна Алексеевна, произведения ваши и ваших ровесников в свое время заметно взбудоражили читателей и критику. Не в последнюю очередь потому, что в них содержался весьма неутешительный диагноз обществу и своему поколению, которое тогда вступило в пору зрелости. Вас даже упрекали за жесткость и беспощадность оценок. Но, кажется, жизнь - то, что потом случилось со страной и людьми, - оказалась еще жестче?..
- Да, теперь впору горько посмеяться над той нашей беспощадностью: за что боролись, на то и напоролись. Тогдашняя жизнь удручала своей регламентированностью, все ходили по струнке: обязательное среднее образование, обязательная диспансеризация, после института - обязательное распределение. К своему месту работы ты был привязан какой-нибудь очередью на получение квартиры, к своему городку - пропиской, которую в другом месте не так просто получить. Без членства в КПСС - не сделаешь карьеры... Степеней свободы было настолько мало, что адюльтер процветал как единственно возможная "самоволка" из этой по-армейски организованной жизни. И вот мы получили что хотели: ты никому ничего не должен, но и тебе никто - ничего. Ни образования, ни распределения, ни медосмотра. Как-то стало не до адюльтера.
- В 80-е годы у вас одна за другой выходили книги, а позже писательство как-то отошло на второй план... Или это обманчивое впечатление?
- В начале 90-х мои читатели тоже резко поменяли образ жизни: учителя и инженеры переквалифицировались в челноков и перестали интересоваться литературой. Задача стояла слишком "конкретная" - выжить и выкормить детей. Такие общественно-экономические потрясения, которые пережили мы, требуют времени на осмысление. Я писала о том, что укладывалось в рамки рассказа. И вела дневники, которые теперь помогают мне делать более объемную вещь. Но я не тороплюсь с нею: не было такого романа, без которого человечество не смогло бы обойтись - и мой не потрясет основ. Расширит чей-то опыт - и на этом спасибо. Жизнь все-таки больше литературы. Януш Корчак тоже был писатель - но его помнят не за книги, а за один-единственный поступок: он пошел в газовую камеру со своими воспитанниками, чтобы не оставить их одних в миг гибели...
- Помнится, был также период, когда вы писали публицистику. Разочаровались в ней?
- Чтобы сейчас писать публицистику, нельзя быть дилетантом. Надо владеть информацией - экономической, политической, социальной - и ответственно ею распоряжаться. Конечно, высказаться можно по любому поводу - если спросят. Например, недавно спросили, как я отношусь к аресту Ходорковского. Отрицательно отношусь. Мне не нравится, что Ходорковскому "делают биографию", я бы не хотела его политического возвышения, равно как и финансового. Но рассуждать об этом ответственно - дело специалистов.
- Ваш недавний рассказ "Амазонка" был воспринят едва ли не как манифест современной независимой женщины. Многие цитировали: "В нашем амазонском роду передаются из поколения в поколение три заповеди: не выходить замуж по беременности, не брать деньги в долг и не попадать в экономическую зависимость от мужчины. Это и дает нам свободу... Мужененавистничество нам приписывают по незнанию сути вещей, ошибочно принимая за него нашу независимость". Вы следуете этим заповедям?
- Теперь уже нет: мне больше не грозят эти напасти. Но дочерям внушила. Кстати, этот "манифест" вовсе не универсален. Что русскому здорово, то немцу смерть. Многие женщины как раз только и мечтают попасть в экономическую зависимость от мужчины. Каждому свое.
- И еще: как вы думаете, почему этот рассказ вызвал такую оживленную реакцию?
- Оживление объясняется тем, что в новых условиях люди еще не определились: кем быть, как быть. Это раньше все было ясно. Девочки - во врачи и учителя, мальчики - в летчики и космонавты. Но все были равны, оставалось только договориться, кому мыть посуду. Теперь же безработица выгнала на панель толпы молодых женщин, которые уже никогда не получат образования, не создадут семью, не воспитают детей. И если, как говорит статистика, треть мужского населения пользуется их "услугами" - следовательно, они согласились с такой участью своих дочерей и сестер, они приняли такое ролевое распределение в обществе: женщина-рабыня и мужчина-хозяин, покупающий ее на час. Это не может не вселять тревогу за наше будущее.
- Вы не раз говорили, что счастливы, и счастье это в свободе, а также в спорте, которым продолжаете активно заниматься, в детях, любви, работе. Но в этом перечне нет творчества...
- Свобода, как говорил Ницше, не от чего-то, а для чего-то. Она как раз и нужна для творчества. А свободу дают: спорт (читай: здоровье), хорошие дети (от которых получаешь поддержку), любовь (без нее нет полноты жизни), работа (средства к существованию и встроенность в социум). Конечно, бродяга без семьи, без дома и без работы - тоже свободен, но это не та свобода, которая делает возможным творчество.
- В своих рассказах, интервью вы активно демонстрируете свободу и смелость - например, не скрываете своего возраста и того, что вы - бабушка... Это тоже входит в "амазонский" кодекс?
- Ой, вот спасибо-то за вопрос! Давно наболело. Для чего я должна скрывать свой возраст? Чтобы выдать себя за малолетку, которая на панели дороже ценится "мужчинами-хозяевами", покупающими себе рабынь? Но у меня другая профессия, в которой важен как раз опыт, накопленный годами. Чтобы выдать себя за детородную женщину, ожидающую своей очереди на ярмарке невест? Но мои дети уже выросли, этот долг перед природой и страной я выполнила. В таком случае для чего кокетливо умалчивать свой возраст, а мне 55 лет, ведь это одна из существенных характеристик личности. Вспомните известное народное выражение: "Бабий век - сорок лет, а в сорок пять баба ягодка опять". "Опять" - это не значит, что к женщине возвращается ее биологическая притягательность. Нет, она обретает новое, не меньшее обаяние - личностное. Это довольно точная формула: к сорока годам женщина отрожалась, освободилась от своей воспроизводящей функции, теперь в семье и обществе у нее другое назначение: востребованы ее мудрость, уравновешенность, готовность прийти на помощь, она в профессиональном расцвете. Если женщина не остановилась в развитии, она никогда не теряет своей привлекательности - как и мужчина, ведь он после 50 тоже не мачо.
Кстати, ваша газета раз в неделю публикует, у кого из заметных персон близится день рождения. У мужчин приводится день и год, у женщин - только день... А ведь речь идет не о моделях, а о серьезных людях: политиках, ученых. Для чего им это лицемерное, неуважительное умалчивание? В Европе оно недопустимо - кстати, и усилиями феминисток. В итоге мы прекрасно знаем, сколько лет певице Мадонне, но не знаем, сколько лет политику Ирине Хакамада.
- Сегодня немало говорят и пишут о вере, об отношениях человека с церковью, с Богом. И это, конечно, не только дань моде. Во всяком случае, в некоторых ваших рассказах из последнего сборника (например "Чудо") авторское отношение к этим сложным и деликатным вещам весьма органично и, несомненно, выстрадано. Эта тема для вас не новая - достаточно вспомнить "закон полной справедливости", сформулированный в старой повести "Дочь"... Ваш комментарий?
- Найденные в той повести закономерности только подтверждались всей дальнейшей жизнью. В том числе неукоснительное правило: нет такой подлости, за которую не придется расплачиваться, и нет доброго дела, за которое не будешь вознагражден. Конечно, и наказание приходит не оттуда, куда направлялась подлость, и вознаграждение не оттуда, куда шло доброе дело - а все как бы из единого источника, но этот источник действует абсолютно сбалансированно и выверенно, и это дает великое утешение: страдаешь не безвинно, а за дело. У каждого человека есть шанс заметить и принять к сведению те знаки, которые подаются лично ему. Беда, если мы их прозевали и не сделали выводов. Или мы работаем на гармонию божьего мира - или против нее.
- Вы - координатор премии "Национальный бестселлер" - одной из немногих наград, ставящих своей целью объединение литературного пространства, что, конечно, в ситуации раскола в творческой среде - задача благородная. Однако не кажется ли вам, что в последнее время премия все больше приобретает оттенок скандальности, поскольку все чаще ассоциируется с именами порой одиозными?..
- Этот вопрос звучит как клич "защищайтесь!" Я отвечу на него с легким сердцем. На выбор победителя, к счастью, организаторы не имеют никакого влияния. Правила премии таковы, что двухступенчатое жюри - каждый член независимо от других - выставляет баллы своих предпочтений. Все публикуется: кто за кого проголосовал. Победитель определяется по сумме баллов. Но установка премии - выявить среди новых произведений то, которое будет востребовано временем, - все три года срабатывала. Активно раскупались и читались романы и Леонида Юзефовича, и Александра Проханова, и Гарроса-Евдокимова, и рассказы Ирины Денежкиной (она не была победительницей, но дошла до финала). Мы не ставили задачу формировать вкус читателей - это пытаются делать наши уважаемые коллеги через премию Букер или Аполлона Григорьева - мы хотели "попасть" в спрос, он меняется непрерывно, он важен и социологически, и политически, поэтому премия вызывает такой живой интерес.
- Мне кажется, вам нравится имя "Алина" - когда-то вы даже написали рассказ "Чайка Алины". Так же зовут и вашу маленькую внучку. Это совпадение - случайное?
- Конечно, случайное, ведь имя ребенку дают родители, а не бабушки. Но имя действительно богатое: в нем и Аля, и Лина, я зову ее то Алюня, то Алюся, а то и Алена сорвется. Кстати, когда она подрастала, мои дети всерьез обсуждали, как она должна меня называть: "Может, Таня? - ну какая ты "бабушка"?" Тут я держалась твердо: "У меня была - баба, у вас была - баба, и у нее будет - баба. Может, и неправильная, но - традиция".
Беседу вел