Известный драматург получит престижную премию в самой главной номинации
Руководители старейшей российской кинопремии «Ника» отменили церемонию, которая должна была состояться 29 марта. Интрига с чествованием победителей отодвинулась на неопределенный срок. Но несколько лауреатов «Ники» были названы заранее. Среди них и крупнейший отечественный драматург, писатель, режиссер, продюсер Рустам ИБРАГИМБЕКОВ, которому будет вручена «Ника» в номинации «Честь и Достоинство».
— Рустам Ибрагимович, это уже вторая ваша «Ника». И при этом в вашей коллекции нет ни одного «Золотого орла». Не жалеете, что в свое время ваши пути с Никитой Михалковым, опекающим «Орла», круто разошлись, и у вас теперь нет шансов получить статуэтку с крылатой птицей?..
— Дело не в каких-то там шансах, а в моем давно и ясно выраженном нежелании номинироваться на «Золотого орла». Я считаю, что при наличии «Ники» никакой необходимости в создании альтернативной премии не существовало. Это был путь к расколу киносообщества, что, увы, вскоре и произошло. Но авторитет «Ники», как мне кажется, в нашем киносообществе по-прежнему несравненно выше, чем у «Золотого орла».
— Какие у вас нынче отношения с Михалковым? Здороваетесь с ним, пожимаете друг другу руки?
— Конечно, здороваемся. Возможно, теперь, когда кругом бушует коронавирус, поостережемся подавать друг другу руки (смеется). Но мы с ним не враждуем. Более того, мы с Никитой не ссорились, у нас нормальные человеческие отношения. Наши пути разошлись, извините за громкое выражение, по идеологическим причинам. В какой-то момент из-за моего неприятия курса Союза Кинематографистов России под руководством Михалкова мы оказались, скажем так, по разные стороны общественно-политических баррикад. Потом эта трещина расширилась и углубилась. Поэтому возможностей для совместной творческой работы с ним я сегодня не вижу.
Но я люблю и ценю те времена, когда мы работали вместе, близко дружили. А это несколько десятков лет жизни, пять совместно сделанных фильмов, в том числе «Урга», «Утомленные солнцем», «Сибирский цирюльник». Никита тогда был очень талантливым, обаятельным, с потрясающим чувством юмора. Я стараюсь представлять его и сегодня таким. И часто вспоминаю одного моего товарища, с которым попытался поссориться другой наш общий товарищ. И этот первый товарищ сказал: послушай, несмотря на все твои старания, я с тобой не поссорюсь, у тебя ничего не получится. Я слишком много лет на тебя потратил и не собираюсь от них и от тебя отказываться. Считайте, что это и моя позиция.
— Ваш сын Фуад как-то выдал ваш главный творческий секрет. «Отец, — сказал он, — встает с утра пораньше и пишет полдня». Эта привычка у вас осталась и после 80 лет?
— Осталась, но претерпела некоторые изменения. Последние лет десять я предпочитаю первую половину дня жить в неспешном режиме. Практически не выхожу из дома, думаю, созерцаю. Вторую половину дня встречаюсь с людьми, интенсивно общаюсь, решаю всевозможные дела. А для того, чтобы работать, я теперь уединяюсь. В данный момент ваш звонок застал меня в Лос-Анджелесе, где я нахожусь в связи с врачебными предписаниями. И где мне при этом хорошо, плодотворно работается.
— Ваш любимый род творческой деятельности? Это сценарии, пьесы, проза?
— Поскольку мне теперь никто ничего не заказывает, то я пишу то, что мне самому хочется. В данный момент это книга сложного жанра. Не могу назвать ее мемуарами. Это, скорее, попытка определить для себя, что есть успешная человеческая жизнь. Под этим углом зрения пытаюсь восстановить в памяти то, что происходило со мной, моим окружением, нашей страной, и понять, насколько результативной оказалась в итоге моя собственная жизнь и жизнь моего поколения.
А что до любимых жанров, то я с молодых лет был многостаночником. Если цензоры перекрывали мне кислород в одном месте, я перемещался в другую сферу деятельности. Так, на границе 60-70 годов после первых трех удачных фильмов, а среди них было уже и знаменитое «Белое солнце пустыни», у меня случился вынужденный простой в кино длиной почти в пять лет. И я стал писать пьесы, которые широко пошли в театре.
— Хорошо помню их: «Женщина за зеленой дверью», «Похожий на льва», «Дом на песке», их ставили по всей стране...
— Я и потом не бросал это занятие. К своему 80-летию, которое случилось в прошлом году, тряхнул, что называется, стариной и написал, а затем сам поставил в московском театре Et Cetera пьесу «Утро туманное». Получился спектакль о старости, подведении жизненных итогов и, как ни странно, о любви, о радости жизни.
А прозу понемногу пишу всегда, отчетливо осознавая, что я не прозаик в полном смысле слова. Что чувствую и понимаю гораздо больше, чем у меня получается выразить в пластике слова. Не рискую описывать от себя психологические состояния своих героев, а выявляю их характеры через действия, поступки. Такая вот недогруженная проза...
— Это же чисто кинематографический принцип...
— Наверное. Поэтому я, конечно, сценарист, драматург, в первую очередь. Мне приятнее этим заниматься. И у меня это, подозреваю, лучше получается.
— Вы упомянули «Белое солнце пустыни» — наверное, самый знаменитый фильм с вашим участием. Вам не предлагали написать сценарий для сиквела, сиречь, продолжения всенародно любимого фильма? Это сегодня модный тренд...
— С моим замечательным соавтором Валентином Ежовым мы еще при его жизни написали приквел «Белого солнца». То есть, описали события, которые предшествовали появлению героев фильма в среднеазиатской пустыне. Нам самим это было интересно. Получился сценарий 8-серийного телефильма, на мой взгляд, очень неплохой. Позволяю себе оценивать его, потому что писал не я один. Было несколько попыток реализовать этот замысел, но помешали разного рода обстоятельства. В итоге на основе сценария мы с Ежовым написали роман. Он опубликован и, судя по тиражам, понравился читателям.
С тем же Валентином Ивановичем мы написали еще один сценарий о бывшем красноармейце Сухове. Действие в нем происходит через 20 лет — после отсидки нашего героя в сталинских лагерях. Он возвращается домой после смерти тирана и узнает, что Абдула — нынче важный в Средней Азии человек. Но и этот сценарий мало кого интересует. Во всяком случае, ко мне никто по этому вопросу не обращается. Ходить же по продюсерам со сценарием под мышкой мне в моем возрасте не пристало. Между тем, вдова Валентина Ежова надеется на постановку. Ей, помимо прочего, нужны деньги, чтобы сделать мемориальную доску на доме, в котором жил, без преувеличения, классик нашего кино, сценарист «Баллады о солдате».
— Вы пишете без перерывов и остановки уже полвека. Не возникает ощущение усталости, исчерпанности пути? Не появляется чувство, что все уже написано — и вами, и вашими гениальными предшественниками?
— Это чувство мне знакомо изначально. Не только от усталости, которая, увы, накапливается с годами, а от понимания своих скромных возможностей. От благоговения перед тем, что было написано Шекспиром, Толстым, Чеховым. Помогает преодолеть это состояние только одно. Я знаю в этом мире что-то такое, чего не знают остальные, в том числе и самые великие. Я имею в виду двор, в котором я жил, сверстников, с которыми я дружил, любимый город Баку, в котором я вырос. Этот тот фрагмент мира, который лучше меня не знает никто. Это позволяет мне преодолевать робость и садиться за рабочий стол.
— Где вы проводите больше времени: в Москве, в Баку? Приходилось слышать, что вы находитесь в России на правах политэмигранта...
— Делю время между двумя странами примерно поровну. Никогда не чувствовал и не чувствую себя в Москве политэмигрантом. Я уже много лет гражданин России, это моя вторая Родина. Со всей определенностью могу сказать, что никогда не ощущал какого-либо ущемления в связи со своей непростой для русского уха фамилией. Когда был начинающим режиссером и мне предлагали взять псевдоним для облегчения дальнейшей творческой судьбы, я категорически отказался. Продолжаю считать себя азербайджанским писателем, работающим в России и пишущим на двух языках.
Что касается Азербайджана, то я на протяжении шести лет не ездил в Баку, поскольку одно время у меня осложнились отношения с местными властями. Мне никто не мешал въехать в Азербайджан, но была опасность, что я не сумею оттуда выехать. А свобода, в том числе и свобода передвижения, — для меня одна из главных жизненных ценностей. Но в марте 2016 года у меня не стало выбора, я обязан был полететь в Баку на похороны брата Максуда. (Максуд Ибрагимбеков — народный писатель Айзербайджана. — «Труд»). Потом государственные СМИ писали, что азербайджанские власти проявили гуманизм, позволив мне въехать и выехать из страны. Я только посмеялся тогда над таким определением гуманизма.
— А как обстоят дела сегодня?
— Сегодня ситуация изменилась, и я чувствую себя человеком, который сидел на пороге своего дома, а трупы его врагов пронесли мимо. Те люди, которые занимались идеологией и организовывали мою травлю, нынче оказались отстранены от дел. И я получил возможность вернуться в родной Баку, где, помимо прочего, возглавлял и продолжаю возглавлять Союз кинематографистов Азербайджана. Он выстоял, уцелел, а созданный моими недругами альтернативный союз оказался мертворожденным детищем.
После шести лет отлучки я с удовольствием погрузился в работу киносоюза. У нас в свое время отняли Дом кино, но мне удалось создать небольшой зал на 80 человек, благо, моим начинаниям уже никто не мешает. Мы регулярно собираемся, смотрим и обсуждаем фильмы, организовали киношколу, платим небольшое пособие пенсионерам. В наших планах — создание уникального киномузея, посвященного истории Баку. Это будет рассказ о городе через фильмы, которые снимались в нем и о нем. Это важный проект, поскольку около 70 процентов нынешних бакинцев — люди, приехавшие из провинции. Им еще предстоит понять, почувствовать, в том числе и через образы кино, через наш музей ауру этого прекрасного города.
— Я был несколько раз в Баку благодаря фестивалю «Восток-Запад», который проходил здесь под вашим патронатом. С тех пор влюбился в этот солнечный, пронизанный морским ветром город. Прекрасные воспоминания остались у меня и от домашнего вина, которым вы угощали своих гостей. Этот ваш промысел уцелел?
— Я действительно одно время занялся виноделием, поскольку после печально знаменитого сухого закона в Азербайджане нельзя было найти бутылку хорошего местного вина. Сегодня с этим проблем нет, и необходимость в моих дилетантских усилиях отпала. Но у меня остались запасы моего старого вина, и я делаю из него высококачественную виноградную водку. И с удовольствием угощаю своих друзей.
— А себе рюмочку-другую позволяете?
— Конечно. У меня был друг, известный телеведущий, ныне, увы, покойный, Рафик Гусейнов. Мой собутыльник, моя правая рука. Он не уставал повторять: в нашем возрасте самое главное — не менять образ жизни. Я в последние годы слегка снизил планку, но некоторые излишества себе позволяю. И продолжаю жить так, как жил всегда. То есть, с удовольствием.