МОСКВА, ОСЕНЬ 41-ГО

Главная Жизнь 01:01 27 Апреля 2000 195

МОСКВА, ОСЕНЬ 41-ГО

Этот разговор состоялся без малого девять лет назад и, увы, ни уточнить, ни дополнить его невозможно. Потому что тогдашнего моего собеседника, бессменного с апреля 1939-го по 1945 год председателя Моссовета Василия Прохоровича Пронина скоро не стало. И ли

Ищенко Сергей

Напечатать

- Василий Прохорович, мне известно, что вы стали главой Советской власти в столице в возрасте 33 лет. Даже с поправкой на те годы, когда и наркомы разъезжали на мотоциклах, это выглядит весьма необычно. Как случилось ваше назначение?
- В значительной мере благодаря Хрущеву. Он обратил внимание на меня в 1937 году, когда я работал секретарем парткома на 2-м часовом заводе. Рекомендовал на пост секретаря Ленинградского райкома партии Москвы. В апреле 1939 года неожиданно для беседы пригласил Молотов. Ничего объяснять не стал, сказал, что разговор будет в другом месте. Мы перешли в кабинет Сталина. Это была моя первая встреча с Иосифом Виссарионовичем.
Сталин подробно расспросил о проблемах Москвы, о провале завоза овощей и картофеля осенью 1938 года - тогда столичные власти сумели запасти всего 40 процентов необходимого, виновные в срыве заготовок были осуждены. Сообщив, что меня рекомендуют председателем Моссовета, Сталин жестко предупредил на будущее: лучше сурово наказать двух-трех безответственных работников, чем подвергнуть лишениям миллионы людей. Это прозвучало серьезным предупреждением и для меня.
- Вам приходилось часто встречаться со Сталиным. Каково ваше представление об этом человеке?
- По характеру работы мне действительно часто приходилось встречаться с ним. В том, что пишут о нем многие историки и публицисты, ничего похожего. В одном правы все: Сталин виноват, что создал в стране режим диктатуры, беззакония, что много истреблено невинных людей. Общество не простило ему этих преступлений.
Но Сталин был не дурак и не больной... Ленин в своем завещании охарактеризовал его неточно. Видимо, он не смог в полной мере оценить Сталина. Сталин был не только груб, но и жесток. Очень жесток.
- И вы лично его боялись?
- Сталина? Конечно. Но он был умный и начитанный человек. Очень скрупулезно влезал в дела.
Скажем, в 1939-1940 годах шла интенсивная застройка столицы. Сталин еженедельно ездил по стройкам Москвы. И часто я его сопровождал. Он сам назначал, куда едем. Садимся в одну машину. Часто другой, с охраной, не было. Рядом с шофером - начальник личной охраны генерал Власик, на втором сиденье я, рядом Сталин, позади Щербаков, Жданов или Молотов.
Приезжаем на место, начинаем ходить по стройке, обсуждаем застройку, планировку и т.д. Народ собирается. Помню, как Сталин в такой ситуации говорил людям: "Товарищи, здесь же не митинг, мы по делу приехали". Власик, весь потный, бегает кругом, никого из охраны больше нет.
- Василий Прохорович, мы несколько отошли от основной темы. Скажите, как вы в Москве ощущали приближение войны?
- Начиная с января 1940 года ЦК партии круто повернул нас к оборонным вопросам. С этого времени началось перепрофилирование многих десятков заводов столицы на выпуск военной продукции, большие требования были предъявлены к укреплению ПВО и МПВО столицы. Этим занимался и Моссовет. Работа велась огромная. Под бомбоубежища приспосабливались станции метро. Для этого прокладывали по туннелям водопроводы, телефонные и электрокабели, устраивали дополнительную вентиляцию. Строилось около двух тысяч новых бомбоубежищ, уличное освещение перестраивалось на централизованное управление. Из москвичей было создано и обучено 19 тысяч команд противовоздушной обороны, в которых готовились к обороне более 600 тысяч человек.
- И вот война началась...
- Катастрофа на фронте в первые дни войны поломала все наши мобилизационные планы. Нужно было срочно спасать фронт вооружением, боеприпасами и вещевым имуществом. Поэтому задания предприятиям по сравнению с довоенными пришлось увеличить в несколько раз. При этом учтите: производство пришлось налаживать в условиях, когда из Москвы на фронт ушли сотни тысяч человек.
Приведу несколько цифр, характеризующих вклад трудовой Москвы в Победу. Несмотря на эвакуацию многих предприятий на восток, на отсутствие тысяч ушедших в армию специалистов, на тяжелейшее положение с электроэнергией и топливом, Москва произвела для фронта 19 тысяч боевых самолетов, 3745 реактивных артустановок, 3,5 миллиона автоматов, 9 тысяч артиллерийских тягачей, 34 миллиона снарядов и мин, 10 миллионов шинелей и т.д.
- Было бы несправедливо умолчать в таком разговоре и о другом подвиге москвичей. Ведь миллионы из них ушли в народное ополчение. Вспомним и об этой странице битвы за Москву.
- Это был невиданный жертвенный и патриотический порыв населения. Только за первые пять дней в народное ополчение записалось свыше 300 тысяч рабочих, служащих, ученых. Мы не могли всех желающих отправить на фронт. Иначе жизнь в городе остановилась бы. Поэтому отобрали 120 тысяч человек, сформировали 12 дивизий народного ополчения. Тяжело было с вооружением и обмундированием. Пришлось поднимать всю московскую промышленность. Проверили все свои хранилища. Срочно отремонтировали 15 тысяч учебных винтовок, заводы обеспечили ополченцев гранатами и бутылками с горючей смесью.
Без этих дивизий Москва бы не устояла. Все помнят катастрофу первых дней войны. На фронте образовались бреши, закрыть которые, кроме добровольческих дивизий, было некем.
- В качестве члена военного совета Московской зоны обороны вам приходилось принимать участие в заседаниях ГКО. Было ли среди высшего руководства страны единство в решении до последней возможности защищать Москву?
- Нет, такого единства не было. В ночь на 19 октября нас пригласили на заседание ГКО. Там предстояло обсудить один вопрос: будем ли защищать столицу? Когда собрались в комнате, откуда предстояло идти в кабинет Сталина, Берия принялся уговаривать всех оставить Москву. Он был за то, чтобы сдать город и занять рубеж обороны на Волге. Маленков поддакивал ему. Молотов бурчал возражения, остальные молчали. Причем я особенно запомнил слова Берии: "Ну с чем мы будем защищать Москву? У нас же ничего нет. Нас раздавят и перестреляют, как куропаток".
Вошли в кабинет Сталина. Когда расселись, Сталин спросил:
- Будем ли защищать Москву?
Все угрюмо молчали. Он выждал некоторое время и повторил вопрос. Опять все молчат.
- Ну что ж, если молчите, будем персонально спрашивать.
Первым обратился к сидевшему рядом Молотову. Молотов ответил: "Будем". Так ко всем обратился персонально. Все, в том числе и Берия, заявили: "Будем защищать".
Тогда Сталин говорит:
- Пронин, пиши.
Я взял бумагу и карандаш. Сталин принялся диктовать знаменитое: "Сим объявляется...". Потом приказал постановление ГКО немедленно передать по радио. Сам подошел к телефону, связался с восточными округами и стал по маленькой записной книжке диктовать командующим номера дивизий, которые следовало срочно направить в Москву. Кто-то, кажется, с Урала, заявил, что можем по тревоге такую-то дивизию погрузить, но нет вагонов. Сталин ответил:
- Вагоны будут. Здесь сидит Каганович, головой отвечает за то, чтобы подать вагоны.
Так что сам Сталин и не помышлял сдавать Москву.
- А как проходила эвакуация из Москвы? На сей счет тоже ходит немало разговоров. Будто массовая паника была, будто бежали толпами, давили людей на вокзалах.
- Никакой массовой паники не было. Наоборот, 12 октября было принято решение о срочной эвакуации 500 заводов Москвы и области, специалистов, высококвалифицированных рабочих, некоторых учреждений и учебных заведений. К сожалению, мы не успели провести разъяснительную работу. И на некоторых заводах рабочие стали просто препятствовать эвакуации, считая это предательством и дезертирством. Серьезное возмущение было на автозаводе, на артиллерийском заводе, на 2-м часовом заводе. На шоссе Энтузиастов рабочие по своей инициативе организовали заслон, не пропускали машины, идущие на восток. Таково было тогда настроение основной массы москвичей.
Были ли случаи паники и настоящего дезертирства? Конечно, отдельные были. В один из дней ко мне приехал известный работник ЦК Ярославский. Его брат Губельман работал начальником жэка на улице Горького. Перед этим тоже был у меня, просил эвакуировать его в Горький. Я запретил. Накануне в "Вечерке" было опубликовано постановление Моссовета, запрещающее эвакуацию всем работникам городского хозяйства: население-то надо обслуживать, Москву защищать надо!
Губельман пожаловался брату. Ярославский потребовал немедленно отправить того на восток. У нас состоялся очень крупный, острый разговор. Ярославский заявил: "Какое право вы имеете оставлять людей на истребление?" Я ему, помнится, ответил: "Весь президиум Моссовета остается здесь, в Москве, все работают на защите Москвы. Мы все остаемся. Не для истребления, а чтобы остановить врага. И Губельмана для этого оставляем, и других". Сам Ярославский через три дня все же сбежал, уехал в Куйбышев. А Губельмана мы-таки оставили.
Между прочим, тогда же из столицы сбежал на восток и Микоян. А узнал я об этом так. 18 октября, часов в 12 дня, мне позвонил Сталин. Грубо ругая работников Наркомвнешторга и Микояна, который в качестве заместителя председателя Совнаркома ведал работой этого ведомства, Сталин сообщил, что эти люди покинули Москву и бросили на таможне несколько тонн редких металлов: молибдена, вольфрама и т.д. Сталин спросил, не может ли Моссовет организовать погрузку этих металлов и какое время для этого необходимо. Я ответил: минут 30-40. Сталин, приняв сказанное за неудачную шутку, вспылил. Пришлось пояснить, что у нас на казарменном положении шесть полков ПВО, я могу по тревоге любой из них поднять, подвезти к складам. Сколько потребуется, столько и будем работать. В течение двух дней ценные металлы были отправлены на восток.
Сталин ничего не забывал. Когда в 1952 году Микояна исключали из состава Политбюро, он ему этот случай припомнил.
- Но кое-кто поговаривает, что и сам Сталин готовился оставить Москву на случай, если бы ситуация еще больше обострилась.
- Думаю, подобную версию распространили те, кто сам струсил и сбежал. Для оправдания в глазах своих детей. Мы после войны с бывшим наркомом Военно-Морского флота Кузнецовым (рядом жили, поэтому часто встречались) и с Поскребышевым час за часом, день за днем восстановили каждый поступок, каждый шаг Сталина в дни битвы за Москву начиная с 5 октября и по конец этого месяца. И не обнаружили нигде и ничего, что свидетельствовало бы о желании Сталина уехать на восток.
Второе. Я был одним из руководителей ПВО Москвы. Где-то я читал, будто Сталин в критические дни даже вроде ходил по какому-то вокзалу, хотел уехать. Неправда. Ведь в это время над Москвой часто появлялись немецкие самолеты. Без прикрытия нашими истребителями правительственный поезд не выпустили бы из столицы, тем более днем. Командование же ПВО ни разу не получало команды быть готовыми прикрыть какой-либо поезд.
Третье. Есть свидетельство генерал-полковника Грачева, командовавшего в то время особой авиагруппой, обслуживавшей правительство. Его самолеты базировались на Ходынке. Так вот, и Грачев не получал приказа готовить самолеты для Сталина. Но если бы даже и получал - все равно нам пришлось бы поднимать истребители, все равно мы бы знали об этом...
...Это все, что сохранил диктофон из воспоминаний Пронина. Знать бы, что это последний разговор с Василием Прохоровичем... Попросить бы продолжить рассказ... Да что уж теперь?

Напечатать

Жизнь 00:10 / 07 Марта 2024 5293

Псы тоже летают

В тестовом режиме запущена новая услуга - перевозка питомцев на соседнем пассажирском кресле

Евгений Смирнов

Труд

А помните, как «Аэрофлот» обвиняли в бездушном отношении к путешествующим животным? Критика имела последствия. Как сообщила пресс-служба компании, по итогам прошедшего года на треть увеличилось количество...