Накануне премьеры театралы, предвкушая удовольствие, потирали руки, надеясь увидеть на сцене знаменитое произведение Михаила Булгакова, до этого никогда не ставившееся в Москве, и... жестоко просчитались.
Спектакль был сплошь напичкан знакомыми всем режиссерскими цитатами и аллегориями из давно идущих спектаклей, которые, по-видимому, интересовали Любимова больше, чем последовательное изложение сюжета "Театрального романа". Видно, ему захотелось устроить целый каскад импровизаций, связанных со взаимоотношениями художника и власти. Иначе бы Юрий Петрович не стал тасовать события романа в произвольном порядке, вкрапливая туда фрагменты из "Дней Турбиных", а также цитаты из собственных постановок, намекая тем самым на личный роман с любимой и нелюбимой "Таганкой".
В связи с этим многие ожидали, что он станет издеваться над Станиславским и Немировичем-Данченко, представленными Булгаковым в романе под видом двух помешанных на своем искусстве Ивана Васильевича (Валерий Золотухин) и Аристарха Платоновича (Федор Антипов). Но этого не произошло, Любимов слегка поиронизировал над основоположниками русского психологического искусства, придав гласности их пороки и слабости. Оказывается, Константин Сергеевич был очень суеверным человеком и панически боялся всякой техники, а Владимир Иванович страдал чревоугодием и любовь к красному вину сочетал с любовью к хорошеньким женщинам. Ведь недаром о его кожаном диване в кабинете, где, говорят, великий эстет "проверял" амплуа молоденьких актрис, ходили легенды...
Любимов, как человек театра, не стал их слишком за это корить, зато сполна отыгрался на демонической фигуре "отца всех народов", сделав его чуть ли не главным действующим лицом своей постановки. "Гений" зла появляется в начале спектакля верхом на вздыбленном, позолоченном коне в накинутой на плечо парчовой тоге. Ну ни дать ни взять римский легионер, а может быть, и медный всадник... Для загнанного же в тупик, измученного страшными сновидениями Максудова (читайте Булгакова) он исчадие ада. Несчастный автор (Дмитрий Муляр) буквально вываливается на пол из брюха бутафорской лошади, путается в складках занавеса с нарисованной чайкой, заискивающе заглядывает в глаза секретарше с профилем Медеи, самому К.С., гениально демонстрирующему перед ним акт своей смерти.
По-моему, Любимова очень занимал придуманный им коллаж, состоящий из истерических выкриков состарившейся примадонны: "Я - чайка!", назойливого стука пишущей машинки и "детского" хоровода взрослых дядь и теть, повторяющих одно и тоже: "Мы длинной вереницей идем за синей птицей".
Оно понятно: каждый артист мечтает поймать свою птицу в небе, но вот беда: не каждый зритель знает пьесу Метерлинка "Синяя птица", когда-то поставленную Станиславским во МХАТе, и не всякий сидящий в зале читал переписку Немировича со Станиславским. Но без этого разобраться в спектакле невозможно. Например, почему вальяжный барин Аристарх Платонович ни с того ни с сего начинает играть на трубе, а потом надевает парик и исполняет вначале Мольера, а потом Людовика?.. Почему человек в шинели ходит по кругу с деревцем в руках и вопиет о народе-богоносце? Я бы посоветовала театру написать на афише: "Прежде чем идти на спектакль, уважаемые зрители, перечитайте всего Булгакова, Гоголя и Достоевского"...
Во всех интервью, которые теперь охотно дает Юрий Петрович, он говорит, что никогда не подстраивается под вкусы зрителей. Наверное, так и должен поступать уважающий себя художник, только при этом, как мне кажется, не надо забывать, что не каждый зритель имеет театроведческое образование. Ведь ему тоже хочется кое-что понимать и не разгадывать запутанные творческие ребусы.