Александр Миндадзе завершает работу над своим новым фильмом
Сценарист Александр Миндадзе и режиссер Вадим Абдрашитов — пожалуй, самый прославленный дуэт в нашем кино. Они сделали вместе ряд выдающихся картин, среди которых «Остановился поезд», «Охота на лис», «Парад планет», «Слуга», «Пьеса для пассажира», «Плюмбум», «Время танцора»... Параллельно Миндадзе писал сценарии для Александра и Андрея Прошкиных («Трио» и «Миннесота»), Алексея Учителя («Космос как предчувствие»). Потом фильмом «Отрыв» Миндадзе резко ушел в отрыв — сам стал известным режиссером, лауреатом международных фестивалей. Сейчас он заканчивает свой четвертый самостоятельный фильм, который будет называться «Паркет».
— Александр Анатольевич, в ваших сценариях и фильмах обычно горят атомные станции, происходят железнодорожные аварии, авиакатастрофы, тонут корабли. Какое крушение произойдет в этот раз?
— В этот раз, думаю, «горят» люди, катастрофа у них внутри. Вообще, это камерный фильм, внешне ничего глобального. Действие происходит на юбилее танцевального клуба в течение двух дней. Три немолодых героя, которым за 50, — один мужчина и две женщины — пытаются воспроизвести танец в стиле аргентинского танго, который четверть века назад принес им успех. Главный герой когда-то любил одну из этих женщин, потом другую. Их давние отношения всплывают во время репетиций, накладываясь на их нынешний жизненный фон — с детьми, внуками, семейными и социальными связями.
— Но это фабула, которой ваши фильмы отнюдь не исчерпываются. А о чем кино по своей глубинной сути?
— По внутренней сути, не знаю уж, насколько глубинной, это попытка экранизировать то, что я сегодня чувствую, о чем постоянно думаю. Персонажи фильма переживают вспышку жизненной активности, творческой страсти. Главный герой вкладывает в эти репетиции всего себя, как будто делает это в последний раз. Это мне понятно и близко. Когда я только начинал писать сценарии, фильмы снимались не для заработка, не для цифр бокс-офиса. Для Геннадия Шпаликова, который был рецензентом на моем дипломе, для Ларисы Шепитько, Элема Климова съемки фильма были, по сути, миссией, служением, если угодно, актом самосожжения. Лариса не раз повторяла: «Если я не сделаю этот фильм, я умру». И для нее это были не просто слова. Наверное, мой фильм в общих чертах об этом. А что до остальных нюансов, то его надо смотреть.
— В какой готовности находится картина?
— Она снята, но работы еще хватает: звуковой дизайн, перезапись и много чего. Но из-за карантина мы со звукорежиссером, например, не можем попасть даже в тон-ателье «Мосфильма». Жду, как и все, когда ситуация изменится.
— Обычно ваши картины стартовали на крупных кинофестивалях...
— Все фестивали откладываются. Уже известно, что в этом году отменен Каннский фестиваль, под большим вопросом киносмотры в Венеции, Сан-Себастьяне, Локарно. По-прежнему не ясно, когда состоится «Кинотавр». Августовский фестиваль «Окно в Европу» в Выборге, говорят, собираются перенести на зиму. Думаю, что полноценная киножизнь восстановится к Берлинскому фестивалю, который традиционно проходит в феврале.
— Это была бы неплохая стартовая площадка для вашего фильма, в котором заняты, насколько я знаю, звезды европейского кино — поляки Анджей Хыра и Агата Кулеша. Последняя, напомню читателям, снялась в оскароносной «Иде» Павла Павликовского и в его следующей, не менее известной картине «Холодная война». Легко удалось заполучить этих знаменитых актеров в свой фильм?
— Не труднее, чем наших, а, возможно, и легче. Никаких безумных требований и распальцовок. Они посмотрели мой предыдущий фильм «Милый Ханс, дорогой Петр», прочитали сценарий «Паркета», и мы обо всем договорились. Я был приятно поражен их высочайшим профессионализмом, человеческой простотой, работоспособностью. Агата к моменту съемок была уже победительницей польского телевизионного шоу «Танцы со звездами», ей было легче. Что до Анджея, то ему пришлось с нуля учиться танцевать аргентинское танго.
Третья звезда нашего фильма Евгения Додина тоже очень известная актриса. Она много снимается в кино, работает в театрах Израиля и Германии. Они втроем постигали азы аргентинского танго почти полгода. Единственная трудность состояла в том, чтобы согласовать их рабочие графики. Съемки проходили в Румынии, в гостинице с танцзалом, мне было важно, чтобы актеры практически неотлучно находились на месте все 45 съемочных смен. В конце концов, нам удалось найти устраивающие всех сроки.
— На каком языке говорят в фильме?
— На русском. Говорят, правда, с акцентом. Но трудностей в работе нам это не доставляло.
— Теперь придется переозвучивать фильм?
— Этот вопрос для меня не до конца решенный. Один раз они уже озвучили свои роли под присмотром специалистов, которые пытались поставить им безукоризненное русское произношение. Небольшой акцент все равно остался. Возможно, придется переозвучивать фильм с русскими актерами. С другой стороны, в этом небольшом акценте тоже, кажется, есть своя прелесть.
— Говорят, в судьбе вашего фильма приняли участие выдающиеся кинорежиссеры и продюсеры, неоднократные лауреаты Каннского фестиваля братья Дарденны. Как вы нашли друг друга?
— С братьев, строго говоря, все и началось. Они прочли мой сценарий на английском, он им понравился. Но в это время они сами запускались с новой картиной, им, в общем, было не до моего фильма. Но Дарденны приняли участие в его судьбе, кому-то советовали сценарий, давали его почитать. В итоге их репутационная поддержка оказалась для меня чрезвычайно важной. С их благословения я начал поиски других продюсеров. Не стану скрывать: поиск денег шел в этот раз чрезвычайно сложно. От нашего государства я получил минимальную сумму, которую обычно дают новичкам. Пришлось деньги занимать, потом отдавать, потом искать частных инвесторов. На сегодняшний день, помимо нашей «Студии «Пассажир», в создании фильма участвуют английские и польские продюсеры.
— Когда труднее работалось: «в старые добрые советские времена» или сегодня?
— Кому как. Есть люди, которым в финансовом смысле замечательно работается и сегодня. Но в «старые добрые времена» некоторых из них, думаю, даже на километр не подпустили бы к съемочной площадке. Я не идеализирую советское время, но если ты со своим сценарием ухитрялся обмануть цензуру и попадал в производственный план, то вопрос с финансированием после этого уже не возникал. Государственные деньги вовремя и напрямую шли фильму. Со временем между авторами и государством возникла фигура посредника-продюсера, который берет деньги все в той же госказне, но зажимает их в своем кулаке, и заставить его разжать этот кулак порой бывает сложно.
Этот институт продюсерства, завязанный на бюджетных деньгах, весьма специфичен. Как специфична, впрочем, вся наша экономика. Будто, скажем, в газовой отрасли может быть так, а в киноиндустрии иначе. Нет, иначе не бывает. Поэтому сейчас найти деньги на кино, не сулящее больших и немедленных прибылей, не вычерченное по уже знакомым лекалам, очень непросто. Если в нулевые годы и даже лет 7-8 назад в министерстве культуры существовала некая квота для авторского кино, то потом она стала скукоживаться, перераспределяясь в пользу так называемых патриотических фильмов. В результате, авторское, штучной выделки кино, имеющее отношение к искусству, к поискам новых средств выразительности, сегодня финансируется в последнюю очередь.
— Это общемировой процесс или сугубо наша специфика?
— Общемировой, но с нашей спецификой. Когда-то мы имели уникальную русскую сценарную школу. Евгений Габрилович, Валентин Ежов, Юлий Дунский и Валерий Фрид, уже упоминавшийся Гена Шпаликов, Евгений Григорьев, мой отец Анатолий Гребнев, ныне здравствующие Наташа Рязанцева и Юра Клепиков — эти и другие мастера были не просто сценаристами, а кинематографическими писателями. Не случайно их киноповести издавались отдельными книгами и большими тиражами. Но сегодня другие правила игры, эту школу, как отслуживший свое паровоз, отправили на ржавые музейные пути. В итоге и этого направления у нас сегодня нет, и интересных сценариев мало, и оригинальных идей дефицит. Конечно, коммерциализация кино — это общемировой процесс. Но у нас он принял особенно болезненные и уродливые формы.
— Среди выдающихся мастеров сценарной школы грешно не назвать и вашу фамилию. Скажите, почему вы в свое время расстались с режиссером Абдрашитовым, с которым сделали ряд выдающихся картин?
— Я благодарен за те годы, которые мы провели с Вадимом вместе. Изо всех своих честных и молодых сил мы служили искусству, как его понимали. Сделали вместе 11 картин, отдали творческому содружеству 27 лет жизни. Подозреваю, наш альянс побил все рекорды совместного долгожительства в кинематографе. Специально не подсчитывал, но думаю, что Габрилович и Райзман, Брагинский и Рязанов работали вместе меньше нашего.
Но всему, даже очень хорошему, однажды приходит конец. И тут, как говорится, ничего личного. Просто с годами я стал писать все более условные истории, которые становились все более трудными для адаптации другим человеком. Когда я писал сценарии фильмов «Отрыв», или «В субботу», или «Милый Ханс...», они были пригодны только для того, чтобы я сам их реализовывал. Думаю, и «Паркет», кроме меня, вряд ли кто-то сумел бы адекватно поставить. Я его писал для себя и про себя.
— И последний вопрос. Вам недавно исполнилось 70 лет. Почти 50 из них вы работаете в кино. С годами писать и снимать стало легче?
— Начну с того, что я всегда, и в прежние годы, писал нелегко. Сначала каждый раз мучительно извлекал из себя новый замысел, погружался с головой в тему, в чувства героев и в свои переживания. Потом, когда сценарий был практически готов, подключался Вадим, мы пытались приспособить написанное для съемок, для фильма. С годами легче не стало, все так же каждый раз будто начинаешь с нуля, чувствуешь себя новичком. До той поры, пока перед глазами не возникает экран, на котором идет твой будущий фильм. И тебе только остается записать увиденное на бумаге.
Дело это нелегкое, одинокое, но силы приходят, когда вспоминаешь выдающихся людей, которых знал. Сценаристов, режиссеров, актеров (общение с одним Олегом Борисовым, с которым работали из картины в картину, чего стоило!). Их фильмы, роли — это образцы настоящего искусства. Вот к этой творческой планке и пытаюсь всю жизнь тянуться.