- Евгений Валерьянович, в книгах о кино и театре довольно часто встречается упоминание о династии актеров Самойловых, блиставших в ХIХ веке. Вы, наверное, имеете к ним отношение?
- Ошибаетесь. Моя бабушка - из крестьян, приехала в Питер из Пскова. А муж ее, как ни странно, - англичанин, машинист паровоза. Под этим паровозом и погиб. Так что деда я не знал, но от него мне досталась какая-то частица английской крови. Отец - путиловец, пришел на завод мальчиком и дошел до мастера большого цеха.
- Значит, вы, скорее, "пролетарских кровей".
- Конечно, я и рос в пролетарском районе у Нарвских ворот. Жили скромно, но на какие-то крохи отец все же покупал книжки - у нас была прекрасная библиотека, которую он собирал всю жизнь. Отец приучал нас к литературе, сам читал нам вслух. До сих пор помню, как мы часами слушали "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Тараса Бульбу"... Все это будило фантазию, но об актерстве я тогда не думал.
- О чем же мечтали, к чему тянулась душа?
- В старших классах я сидел за партой с товарищем, который рвался поступить хотя бы в какой-то театральный кружок. А я был увлечен живописью. Много рисовал. Часами, до самого закрытия, пока не гас свет, мог бродить по залам Эрмитажа или Русского музея. Знаете, учеба в школе меня меньше всего интересовала, мир художников был гораздо интереснее. Так вот, приятель все мечтал о театре, а я - рисовал. И вдруг он узнал, что на Литейном проспекте идет прием в театральное училище. И уговорил меня пойти вместе с ним сдавать экзамены - просто "за компанию". Я согласился. Через две недели вывесили списки принятых: я туда попал, а приятель - нет. Закончил учебу, поступил в театр Леонида Вивьена.
- Вы не думали тогда, что актерство - работа изнурительная, небезопасная для души?
- Я вам так скажу. В какой-то момент я почувствовал: в театре у меня что-то получается, появилось ощущение собственной силы. Я понял: если человеку дано нечто от Бога, оно должно проявиться. И тогда ничто не страшит. Самое интересное в моей жизни, наверное, именно это: мне ничто не могло помешать. Однажды выбрав свою дорогу, я всегда потом хотел только одного: работать над ролями.
- Как случилось, что вы уехали из Питера в Москву?
- Вивьен был первым серьезным режиссером, с которым я работал. Первая роль - "На дне", эпизод, где я играл Кривого Зоба. Я лепил себе носы и бороды, придумывал грим. В этом театре у меня все роли были возрастные, характерные. А потом меня познакомили с Мейерхольдом, который часто приезжал на гастроли в Ленинград. У него был друг - некто Устинов. Он-то и сказал: "Всеволод Эмильевич, посмотри одного молодого человека, что он тут все стариков играет". Мейерхольд пригласил меня к себе в гостиницу. Я страшно волновался - имя его тогда гремело! Он, увидев меня, расхохотался: "А почему тебя тянут на такие странные роли? Ты же молодой герой! Успеешь, наиграешься стариков. Хочешь работать у меня?" Так я уехал в Москву - и с тех пор в Питер не возвращался. Всеволод Мейерхольд дал мне веру в себя, я играл у него большие роли несколько лет, вплоть до закрытия театра.
- И почти сразу после этого вы начали сниматься у Александра Довженко в роли Щорса?
- Это отдельная история. Незадолго до закрытия театра Мейерхольд поручил мне роль Павки Корчагина. Этот спектакль мы успели довести до генеральной репетиции. А на репетиции присутствовал помощник Александра Довженко, который разыскивал по разным театрам актера на роль Щорса. А ведь до этого в фильме уже начал сниматься другой актер, было снято пять частей! Но чем-то главный герой не устроил Довженко, может быть, огня в глазах не хватало. Я приехал в Киев, мне дали текст, сделали кинопробу - и Довженко тут же меня утвердил. Получилось, что Корчагин родил во мне Щорса.
- Съемки были трудными?
- Они были интересными. Чего только не было в той роли! Бывший офицер царской армии учил меня, как держаться в седле. И хлестал по спине плетью, когда я ездил по кругу, постигая верховую езду. Помню, как он кричал: "Молодец, терпи - стопка за мной!" К счастью, я был спортивного склада, в школьные годы занимался гимнастикой, бегом, коньками, лыжами, всю жизнь хорошо плавал. И до сих пор все это, вместе взятое, помогает мне жить. Сохранять рабочую форму, держать прямой спину. Кстати, гимнастикой я и сейчас занимаюсь каждый день. А в целом встреча с Александром Довженко очень многое значила в моей жизни. Он был не просто режиссером - писатель, мыслитель, крупнейшая личность.
- Не один год в газетных киосках на каждом шагу продавали открытки с вашей фотографией, вас наверняка узнавали на улице. Скажите, слава опасна, может человек вознестись без меры?
- Может. Я видел это не раз. Все может быть.
- А как спасаться?
- Скромностью. Известность никогда меня не губила. Потому что я отношусь к этому как к труду, необходимому прежде всего мне самому. Это моя профессия, а известность - тоже часть профессии.
- Кому вы завидовали в жизни?
- Никому. Никогда! Спросите у актеров, у каждого здесь, в Малом театре: сделал я кому-нибудь какую-то подлость, гадость, слыхал кто-нибудь от меня какую-то сплетню? Не было этого. Я знаю, что чист перед своими коллегами и товарищами.
- А если ошиблись, можете попросить прощения?
- Могу. И сам стараюсь не "копить" обиды. Если не получилась роль, так и скажите мне. И я приму это как должное.
- А других легко прощаете? Вы долго живете, помните всякие времена, в том числе - времена доносов. Осознанная подлость, видимо, не подлежит прощению?
-Как относиться к этому. Иногда можно отнестись к этому как к слабости человека. Лучше простить - и больше не замечать случившегося, освободить душу от этого. Я никогда никому не мстил...
- Вы были женаты один раз?
- Один - и на всю жизнь. Прекрасно помню, как впервые увидел свою будущую жену. Приехали мы в дом отдыха - с Меркурьевым, Толубеевым и другими актерами. И, как всегда бывало, нас попросили: "Концертик для отдыхающих сделайте!" Мы сделали. Я очень любил отрывок из "Мертвых душ": "Боже! как ты хороша подчас, далекая, далекая дорога! Сколько раз как погибающий и тонущий я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала..." И в тот раз я читал этот отрывок с эстрады. В первом ряду сидела красивая брюнетка. И с таким упоением она слушала этот отрывок! После этого мы познакомились. Катались на велосипедах, гуляли. Потом вернулись в Петербург, и очень скоро я сказал: "Будь моей женой". Зина согласилась. Мы были вместе шестьдесят семь лет. Проводил ее в могилу. И всегда буду повторять, что прожил с ней лучшие годы своей жизни. Лучшие. Так сложилось - и в этом мое большое счастье. Это хранит и душу, и здоровье, и нервы. Она во всем мне помогала. Я занимался только ролями.
- Работа над ролью - что это за процесс таинственный? Не бывало страшно?
- Очень многое подсказывает интуиция. И детали, и духовный мир героя. Так случилось с моим Гамлетом. Я тогда снимался в Болгарии - играл генерала Скобелева. Вдруг звонит Николай Павлович Охлопков: "Когда кончаются съемки?" - "Скоро". - "Приедешь - будем заниматься "Гамлетом". Хочу, чтобы ты играл Гамлета". Первая моя реакция - страх. Я никогда не соприкасался с Шекспиром, это великий и очень трудный автор. Купил в Болгарии русскую книгу "Гамлета", начал читать. Дошел до сцены в спальне королевы - объяснение Гамлета с матерью - и вдруг заплакал. И понял, что хочу и буду играть эту роль. Вернулся в Москву. Работали целый год, репетировали только в костюмах. Ночами учил текст. Сыграли в Москве первый спектакль. Утром спустился к газетному ларьку - во всех газетах огромные статьи о нашей премьере. Поехали в Петербург. Что творилось в Петербурге! Оглушительный успех! Даже старые актеры Александринского театра присылали восторженные письма, я их до сих пор храню.
- Ваши герои вам не снятся?
- Когда репетируешь новую роль, думаешь только об этом. Прежние роли отступают. Прекрасно помню: ночью накануне генеральной репетиции "Гамлета" я видел весь спектакль во сне. Со всеми своими мизансценами, каждый свой шаг и жест. Потому что в течение целого года мозг работал только на это. Точно так же видел "Молодую гвардию", где играл Олега Кошевого.
- У вас было много ролей, значит, пришлось учить сотни страниц текста. Как вы думаете, это истощает память или, наоборот, тренирует?
- Думаю, что тренирует. Я до сих пор помню практически все свои сцены и реплики из "Щорса", а ведь фильм вышел более 60 лет назад. Гамлета - почти все помню. Роли, сыгранные здесь, в Малом, - все тексты помню.
- Евгений Валерьянович, нет сомнений, что в жизни вас хранила прежде всего сила духа, верность профессии. Но у человека есть еще и "телесная оболочка". Как ее сохранить?
-Обязательно нужна самодисциплина. Например, есть у меня такое правило: накануне и в день спектакля идет внутренняя подготовка к нему. В день спектакля принимаю ограниченное количество пищи. Иначе нельзя, должно быть хорошее дыхание. Я блюду себя. Помогает гимнастика, потом - обязательно душ. После спектакля - тоже обязательно душ. Так и сохраняю себя.
- А публика в зале на спектакле? Она отбирает силы - или дает?
- Когда я чувствую, что зал замирает, то хочу только одного: отдать зрителям как можно больше сил, частицу своей души.
- А как потом восстановить силы?
- Дыханием собственного тела. С 1972 года я раз пятьсот сыграл роль князя Шуйского - а там ведь такие страсти кипят! Много лет играли в этом спектакле вместе с Иннокентием Смоктуновским. После спектакля он весь мокрый - и я весь мокрый. А без этого нельзя, по-настоящему играть можно только так - до седьмого пота. Было много счастья, много работы. Сейчас оглядываюсь - прожил жизнь не зря. Теперь работы меньше, но я все равно выхожу на сцену, не могу без этого.
- У вас за плечами - десятки лет актерского труда. Чего было больше - счастья или мучений?
- Вдоволь и того, и другого. Внутренний мир одного героя, другого, десятого - все проходит через тебя. Меня это не разрушило потому, что я занимался своим, единственно необходимым мне делом и был в этом убежден. Может быть, меня хранило еще и то, что я никогда не занимался политикой - отец мне так велел. Бабушка моя была очень религиозной. А отец состоял в революционных кружках. Однажды бабушка рассказала мне, мальчику, такую историю. Как-то вечером отец попросил ее: "Мама, рано утром как постучат - разбуди меня." Она легла с тяжелым сердцем, вроде заснула. И вдруг отворяется дверь, входит Михаил Архангел и говорит: "Раба Анна, ты сына-то не буди завтра!" И исчез. Она отца на стук будить не стала, но он сам проснулся и убежал куда-то. Потом оказалось, что в тот день он и его товарищи ходили с Гапоном к царю. А когда начали стрелять, он залез на телеграфный столб и чудом спасся. Но был на всю жизнь потрясен этими событиями. И потом сказал мне: "Сын, никогда не лезь в политику!" Так я и прожил.
- Почему, как вам кажется, церковь не всегда принимала и признавала театр, актерскую профессию? Может оттого, что само "прожитие" многих жизней считалось греховным?
- Возможно. Но я уверен, что актерство - Божье дело. Если моя игра помогает кому-то преодолеть отчаяние или стать добрее - это нравственный поступок. Я крещеный человек. И перед выходом на сцену всегда крещусь, но так, чтобы никто не видел. Когда-то я наблюдал за старыми актерами, особенно в Малом театре, и видел: они все крестились перед тем, как шагнуть на сцену. Значит, что-то в этом есть. Человек погружается в особое состояние, иное пространство. Он сосредоточивается. Наверное, это и называется "входить в образ". Верю ли я, что есть нечто Высшее? Верю. Что оно, Высшее? Не знаю...