ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦА И ХАМ

От скандального режиссера Владимира Мирзоева, недавно назначенного художественным руководителем Театра имени Станиславского, ожидали чего угодно, но только не народной драмы с деревенскими бабами, юродивыми и алкоголиками.

Посмотрит этот спектакль иностранец и скажет: дикие люди эти русские, пням молятся, воду заговаривают, вместо хлеба камни грызут, своей кровью на смертных приговорах расписываются. Да и то правда, Европе нас не понять, не понять ей, как выжил русский мужик и жив до сих пор. В пьесе Людмилы Улицкой "Семеро святых из деревни Брухо" рассказывается о 30-х годах прошлого столетия, когда советская власть уничтожала храмы в деревнях, расстреливала священников и ни в чем не повинных людей.
Владимир Мирзоев, долгое время живший в Канаде, однажды в беседе со мной сказал: "Мне надо было надолго уехать из России, чтобы вдали от нее понять, как много она значит для меня". Поэтому, как мне казалось, он должен был когда-то поставить спектакль об этом. Пьеса Улицкой, видимо, "зацепила" Мирзоева своей внутренней энергией, своеобразными характерами, где святая вера одних соединяется с циничным безверием других, где простодушие и подлость вступают в сварливый, дурацкий брак, а безумие становится великим и возвышенным.
Спектакль начинается с мистического дивертисмента. Искореженные фигуры людей, похожие на фантастические деревья без корней, танцуют свой ритуальный танец. Жутко и одиноко в этом темном "лесу". Поэтому, когда яркий свет заполняет сцену и возникает просторная изба с выбеленными стенами, посреди которой возвышается трон-коляска с маленькой женщиной в белой фате, зритель облегченно вздыхает. Но не тут-то было. В воздухе просто витает ощущение надвигающейся беды, чего-то страшного и необратимого, притаившегося за окнами дома, похожего на сиротский приют. Атмосфера в нем нервная, напряженная. Возбуждение блаженной Дуси (Ольга Лапшина) передается ее приживалкам, они кружат вокруг нее, стараясь угодить, но прорицательница, ноздрями чувствуя неладное, капризничает. И то ей не так, и это: чай остыл, сахару не дают, даже ее детки - тряпичные куклы - и те "сбежали", одна она, парализованная, осталась в темном лесу.
Накануне премьеры Мирзоев сказал, что его спектакль - это медитация о русском юродстве. Думаю, не только об этом. Герои Улицкой настолько измучены страданиями, что даже смерть воспринимают как избавление. Нечего им ее бояться, ибо уверены, что после смерти превратятся в деревья, птиц, сольются с природой, которая успокоит и убаюкает их. Вот почему в доме провидицы лики святых на иконах еле видны под слоем белил, а христианство здесь тесно переплетается с язычеством.
Во втором акте место Дуси на "троне" занимает красный "реформатор" Рогов (Александр Самойленко). Наступает царство "грядущего хама", о котором писал Дмитрий Мережковский. Рогов может позволить себе все, потому что вместе с сожженными иконами и порушенной церковью, как ему кажется, он уничтожил и Бога, теперь только надо стереть с лица земли последний оплот свободомыслия - "скит" прорицательницы, и у него не останется "конкурентов". Во второй части спектакля, несмотря на его трагический финал, режиссер работает в фарсовом ключе. Ему во что бы то ни стало надо разоблачить всех проходимцев, которые под страхом смерти превращают народ в послушное стадо. Выбившийся в начальники Рогов, одетый в белый френч и крестьянские лапти, издевается над беззащитной Дусей и ее послушницами. Со смаком жрет, облизывая свои жирные и толстые пальцы, и, похохатывая, задирает бабам подолы. Прикидывается спасителем своего младшего брата, дезертировавшего из армии, заставляя его расстреливать своих же односельчан, после чего тот сходит с ума. Играя на выстроенных в ряд алюминиевых кружках, словно на ксилофоне, Рогов кричит: "Народ - это я!", подходит к висящему крюку и стучит по нему, как по микрофону: "Раз, раз".
Мирзоев пользуется парадоксальными режиссерскими ходами. Вначале, когда у Рогова в кармане звонит сотовый телефон, зрители думают, что это "накладка", но после того как звонки повторяются и артист, не выходя из образа, отвечает на них, становится ясно - это ничто иное, как осознанный прием. Таким образом, режиссер подчеркивает живучесть "грядущего хама", который сегодня может выглядеть по-другому, но сущность его остается той же - держать людей в страхе и пользоваться их покорностью. Мирзоев не дает ответа, чем закончится приход нового хама для нынешней деревни, но он уверен, что не перевелись еще на русской земле праведники, способные противостоять злу. Им-то ведь нечего терять - родная земля их всегда прокормит, а Бог поможет.