- Срок я получил перед самой войной, - начал рассказ Владимир Васильевич. - Был выпускником военного училища, без пяти минут офицером - и вдруг арестовали по доносу за в общем-то безобидную болтовню. Так я стал "врагом народа".
Когда начали создавать штрафные роты и батальоны, я добился права кровью смыть судимость. После штрафной роты начал службу с "белого листа" - рядовым во взводе полковой разведки. Всю войну выполнял только один приказ - взять "языка". Лишь однажды получил другое задание, что и перевернуло мою жизнь.
Клеймо "враг народа" надолго и прочно приклеили к моей биографии. Например, существовали определенные нормативы для представления к наградам. За 25 "языков" представляли к званию Героя Советского Союза. Мой командир полка Алексей Кортунов (кстати, в последующем министр газовой промышленности) сказал мне без обиняков: "Тебе за 25 не дадут, сам знаешь почему". Когда набралось 45 "языков", Кортунов отправил соответствующее представление по инстанциям. Месяца через полтора оно вернулось с сердитой резолюцией: "Вы соображаете, кого представляете?!"
Второй раз представили к Герою за 65 "языков", но опять не дали. Правда, наградили орденом Красного Знамени, чему я все равно был несказанно счастлив.
Перед началом операции "Багратион" я получил то задание, которое изменило мою жизнь. Меня вызвал на беседу сам командующий фронтом генерал армии Черняховский. Сказал, что фашисты на рубеже наступления фронта создали мощную линию обороны, так называемый Медвежий вал. Витебские подпольщики сумели снять на микропленку его чертежи. Эту пленку требовалось срочно доставить в штаб фронта.
- Мне порекомендовали тебя как опытного разведчика, - сказал в заключение Черняховский и по-простому добавил: - Не подведи, пожалуйста. Эта пленка спасет тысячи жизней.
Меня переодели в форму немецкого унтер-офицера, снабдили документами, и я, окрыленный беседой с генералом армии, отправился через линию фронта.
Дальнейшие события развивались так. Карпов затемно добрался до Витебска, предусмотрительно обойдя лесом дорожный пост фашистского заградотряда. Ему повезло, что в столь ранний час в городе не оказалось патрулей. Иначе разведчика сразу же раскрыли бы, ведь по-немецки он говорил плохо.
Карпов быстро нашел нужную улицу и дом, постучался, назвал пароль. Подпольщики - мужчина и женщина - первым делом начали расспрашивать о жизни за линией фронта, истосковались по своим. Потом женщина вшила в воротник разведчика микропленку, и они стали ждать вечера, чтобы возвращаться по темноте.
- Перед уходом, - продолжает рассказ Владимир Васильевич, - мы выпили на дорожку самогонки. И отправились. Я пошел по одной стороне улицы, подпольщики - по другой и чуть сзади, чтобы проследить и доложить по рации в штаб, удачно ли я выбрался из города. Вдруг при пересечении оживленной улицы меня окликнул патруль - двое с бляхами и автоматами. Молча предъявил документы. Они прочитали бумаги, а потом старший из них спрашивает: "Что в Витебске делаете?" Молчу. Он приблизился и учуял запах самогона, да как заорет: "Свинья, напился так, что говорить не может". И повели меня в комендатуру. К счастью, не обыскали. А в кармане у меня был пистолет ТТ на взводе.
Когда подошли к сгоревшему дому с пустыми окнами, я двумя выстрелами уложил фашистов и с разбегу головой вперед прыгнул в оконный проем. За спиной - шум, треск мотоциклов. Я через дворы рванул в сторону городской окраины. Чудом ушел от погони. Но потерял ориентировку. Было начало марта. В поле лежал снег. На его фоне даже ночью немецкая унтер-офицерская форма далеко видна. Линию фронта я переходил в белом маскхалате. Но теперь не мог найти место, где зарыл его в снегу.
Придумал вот что. Разделся догола. Потом натянул брюки, китель, а поверх - белые кальсоны и нательную рубаху. Шинель пришлось бросить, хотя и холодно было. В таком виде я пополз к фашистской траншее.
Метрах в пятидесяти замер и стал наблюдать. Ночью траншеи пустуют. Взвод спит в блиндаже, а один часовой стережет участок взводной обороны. Подползти к часовому незамеченным возможно только в кино. На самом деле у разведчиков тактика другая. Нужно занять то место, к которому немец сам подойдет через какое-то время, делая обход. Тут есть шанс тихо снять его. Но для этого нужно лежать в снегу и наблюдать за характером движения часового. Вскоре я знал, через какое время "мой" фриц появится из-за угла траншеи. Подполз туда. Достал финку, а руки окоченели настолько, что держать ее не могу. И я решил глушить его рукоятью ТТ. Так и сделал.
Но в момент удара левая рука, которой я уперся в бруствер, соскользнула. Рукоять ТТ прошла по касательной. Недобитый фашист завопил, разбудив фрицев. Пришлось в него выстрелить и бегом к разделительной проволоке. В траншее послышался топот. Чувствую, сейчас стрелять начнут. Я, словно деревенский кот, вмиг вскарабкался на столб, к которому крепилась "колючка", и оказался на нейтральной полосе. Бросился на второй ряд проволоки и услышал плотную стрельбу. Что-то ударило в голову - и темнота. Очнулся, вижу: немцы ко мне подбираются. Ног не чувствую - перебиты? В голове гул, кровь глаза заливает. Метрах в пятидесяти виднелся кустарник. Туда я и побежал почти без памяти и чувств.
Второй раз очнулся от русской речи. Кто-то говорил, ощупывая меня и гогоча: "Смотрите, фриц в кальсонах". "Не фриц, братцы, - обрадовался я. - Разведчик".
Меня перебинтовали и отнесли в штаб полка. Когда микропленка была передана представителю разведки фронта, я спросил командира полка о своем ранении. Тот ответил: "Парень ты мужественный, поэтому скажу прямо: плохи твои дела. Пуля вошла в висок, а вышла через затылок. Сейчас отправим в госпиталь".
Как позже выяснилось, этот "диагноз" оказался, мягко говоря, неточным. Пуля отрикошетила от лобной кости. Когда я лежал контуженный без сознания, кровь натекла на затылок и намерзла буклей в волосах. Вот и подумали бойцы, перевязывавшие меня, что букля - это запекшаяся кровь на выходном отверстии. Но тогда я этого не знал и приготовился к худшему. Меня положили в сани и отправили в госпиталь. А командир полка, дав на дорогу флягу с водкой, напутствовал: "Ты много крови потерял, грейся изнутри, чтобы не замерзнуть". Я и грелся.
А в госпиталь из штаба фронта позвонили: мол, к вам везут разведчика с двумя дырками в голове - спасайте! И вот картина: у входа в госпиталь дежурная бригада встречает сани, а из них доносится песня (я уже хорошо "нагрелся") "Шаланды, полные кефали"... Тогда фильм, в котором Бернес пел эту песню, был очень популярен на фронте.
Начальник госпиталя, как рассказывали потом очевидцы, облегченно усмехнулся: "Раз поет, значит, будет жить".
Вскоре началась операция "Багратион". Черняховский прислал в госпиталь начальника политуправления для того, чтобы поблагодарить разведчика за ценнейшую информацию. А сам написал на Карпова представление к званию Героя Советского Союза. Но что самое главное - командующий фронтом нашел время позвонить в Москву. И, как рассказывают офицеры штаба фронта, слышавшие этот разговор, сказал в трубку: "Товарищи кадровики! Сколько можно пенять человеку за старое? На его счету 79 "языков". Он член партии, старший лейтенант. Уже трижды заслужил Героя!"
В июне 1944 года был подписан указ - Карпов стал Героем Советского Союза. А потом его зачислили в Высшую разведшколу ГРУ. И об "антисоветской" статье больше никогда уже не напоминали.
После войны Владимир Васильевич окончил Военную академию имени Фрунзе и служил в управлении стратегической разведки ГРУ. Но это уже другая история, которую он, может быть, когда-нибудь расскажет в своих книгах.