Донатас Банионис: Что же остается мне, простому актеру? Только одно – работать

Он умер в 2014 году. Его фильмография закончилась тогда же. Так живут, работают и уходят в вечность «простые актеры»

В нынешнем апреле будет отмечаться 100-летие со дня рождения великого литовского и советского актера Донатаса Баниониса. Кино — особое искусство, не дающее человеку бесследно кануть в Лету. Можно долго рассказывать о том, что за актер Банионис. А можно просто напомнить его главные роли: Вайткус из фильма «Никто не хотел умирать», Крис Кельвин из «Соляриса», Ладейников из «Мертвого сезона», Бетховен и Гойя из одноименных фильмов. Всего же на счету актера порядка 80 ролей, без которых литовское, советское, мировое кино представить невозможно.

А ведь ничто не предвещало такой звездной судьбы. Донатас родился в Каунасе в бедной пролетарской семье, у него в детстве не было даже ботинок: ходил зимой в носках и калошах. Его отец был пламенным коммунистом, участником революций 1905 и 1917 годов. На горе всем буржуям он раздувал революционный пожар не только в Литве, но и в далекой Бразилии, куда эмигрировал, спасаясь от ареста. Там его вскоре из-за «красной» пропаганды отправили за решетку, а потом выслали на родину.

Отец был квалифицированным портным, считал, что с рабочей профессией в жизни не пропадешь. Поэтому отрядил сына в ремесленное училище, надеясь сделать из него толкового гончара. Но мять глину Донатасу пришлось недолго. В училище он начал посещать драматический кружок, а вскоре произошла его встреча с актером и режиссером Юозасом Мильтинисом. Тот вернулся в Каунас из Лондона, чтобы создать в Литве, ставшей к тому времени советской, театр нового типа.

Вместе с группой энтузиастов Мильтинис уехал в провинциальный (25 тысяч населения) Паневежис, поселил актеров в здании бывшего монастыря. И нравы в их коммуне, рассказывал мне Банионис, царили тоже монастырские. Режиссер запрещал в театре служебные романы, считая, что это отвлекает от служения искусству. Так что Донатас со своей будущей женой встречались тайком, а когда они решили пожениться, Мильтинис перевел ее из актрис в постановочную часть. Но это только пошло на пользу их браку. Донатас и Она прожили вместе 60 лет, воспитали двух сыновей. Один был видным историком-архивистом, другой окончил ВГИК, снимает кино.

Мильтинис выковывал из своих студийцев актеров-универсалов, актеров-интеллектуалов. Он проходил с ними курс мировой литературы, возил в Ленинград, где они слушали лекции об архитектуре, живописи, русской истории.

Мильтинис считал, что идеальный исполнитель должен соединять в себе черты философа и акробата. То есть актер должен мыслить на уровне передовых идей своего времени, но при этом обладать психологической, эмоциональной гибкостью. Ему удалось создать уникальную труппу, и в Паневежис со временем поехали зрители из Каунаса, Вильнюса, Москвы, Стокгольма, Осло...

Уроки великого режиссера и педагога, десятки сыгранных в театре ролей не пропали для Донатаса втуне. Когда на горизонте возник кинорежиссер Витаутас Жалакявичюс, снявший Баниониса в первых картинах, в том числе в знаменитом фильме «Никто не хотел умирать», актер к своему запоздалому кинематографическому взлету (ему было уже за 40) оказался готов. С середины 1960-х он снимался практически на всех студиях СССР, а также в ГДР, Болгарии, Югославии. А с премьерами своих картин объехал весь мир.

Но из затяжных киностранствий Банионис неизменно возвращался к своему учителю, в родной Паневежис. Он понимал: там почва и судьба. Там ежедневный тренинг и профессиональный рост. Более того, Банионису приходилось поначалу отпрашиваться у Мильтиниса на съемки. Перед началом работы над «Солярисом» они посмотрели тайно доставленную в Паневежис копию запрещенного фильма «Андрей Рублев», и взволнованный Мильтинис сказал: «Это больше чем кино. Тарковский — гений». И без возражений отпустил актера в многомесячную экспедицию. Фильм получил в Каннах Гран-при и приз ФИПРЕССИ, навеки прославив его создателей. Правда, советские зрители, с юмором рассказывал мне Банионис, завалили его просьбами «больше не сниматься в такой ерунде».

В кино, как и в театре, актеру удалось не попасть в губительные тиски амплуа. Он был мастером с широчайшим творческим диапазоном. Играл королей и бродяг, купцов и ксендзов, красных комиссаров и нацистов, обывателей и гениев. Хотя влезать в шкуру простых людей, признавался мне Донатас Юозович, ему было все-таки легче. Дескать, дистанция между героем и собственной личностью короче. Да и в великих людях он всегда искал простое, человеческое. Пример тому — замечательно сыгранные им Сальвадор Альенде в фильме «Кентавры» и герцог Олбанский в «Короле Лире».

Играя Ладейникова, Банионис старался всячески избегать героического пафоса. Авторы сценария требовали даже отстранить Донатаса от роли, мол, какой из него разведчик — без стальных мускулов и стального блеска в глазах. Но актер вместе с режиссером Саввой Кулишом хотел показать разведчика-интеллектуала, который побеждает врагов не силой бицепсов, а силой духа и крепостью нравственных принципов. В этом их поддержал прототип главного героя, советский разведчик-нелегал Конон Молодый, на которого Банионис оказался похож даже внешне. Так актеру на преодолении стереотипов удалось сыграть одну из лучших своих ролей, вошедшую в золотой фонд отечественного кино.

При этом Банионис, будучи народным артистом СССР, лауреатом самых престижных премий, без тени рисовки считал себя рядовым, дюжинным актером. Соответствующим образом вел себя в жизни, в быту. В течение недели мне довелось наблюдать Донатаса Юозовича в Паневежисе, беседовать с ним, собирая материал для небольшой книги, вышедшей на исходе советской эпохи. После смерти Мильтиниса Банионис стал главным режиссером и директором театра. Ему пришлось на время уйти из кино, сосредоточившись на поиске режиссерской смены, постановке новых спектаклей, ремонте здания. И он с утра до ночи занимался этими не очень близкими для него делами — возвращал долги взрастившему его театру.

Чрезвычайная деликатность. Достоинство скромности. Вежливость, доведенная до абсолюта. Таким открылся мне Банионис в общении с коллективом — актерами, осветителями, гримерами, буфетчиками. Жил он недалеко от театра, ходил на работу пешком. Стоял в магазине в очередях, как все жители города, носил в авоське кефир, не делая вид, что это сосуд с небесной амброзией. Пригласив меня пару раз на ужин, угощал вместе с женой без заморских изысков: на столе была бутылка вина и обычная по советским временам еда.

В 2001 году Банионис ушел из театра, переехал в Вильнюс. Снимался меньше, чем в лучшие свои годы. Не только из-за пошатнувшегося здоровья (ему имплантировали сердечный клапан), но главным образом из-за того, что был разочарован уровнем современного кино. Он понимал, что таких ролей, какие ему предлагали Тарковский, Калатозов, Швейцер, Козинцев, Кулиш, Конрад Вольф, уже не будет. А умножать пошлость участием в незамысловатых ситкомах он, выросший на пьесах Шекспира, Островского, Гоголя, Чехова, Райниса, Стриндберга, не хотел. Хотя не терял надежды встретиться под конец жизни с настоящей драматургией и настоящим режиссером...

Живя в Литве, был искренне благодарен снимавшим его русским режиссерам и русской публике: она относилась к нему с обожанием, в отличие, надо сказать, от публики литовской. С юмором рассказывал мне, что, когда пошел в Вильнюсе в собес оформлять пенсию, ему пришлось раз шесть повторить свою фамилию, а его все переспрашивали: «Как-как? Панионис?» Его попросту не узнали. Но стоило актеру появиться в Москве или на фестивалях в Анапе, Калининграде — его буквально носили на руках.

Уже в новые времена мы с ним перезванивались, делали по телефону интервью. Ему было глубоко за 80, когда на мой вопрос, чем он сейчас занимается, ответил, что читает серьезный богословско-философский труд и готовится к съемкам нового фильма. На вопрос, не хочется ли ему отдохнуть, погулять в парке или в лесу, ответил пространным монологом: «Я не знаю за собой страсти к отдыху. Как и 60 лет назад, меня влечет на сцену, на съемочную площадку. Быть постоянно в работе, в тренинге, в раздумьях об искусстве и жизни — это у меня уже в крови, в генетике. Так сказать, мой основной инстинкт. Впрочем, это, наверное, присуще всем творческим людям. Ни с кем себя, разумеется, не сравниваю, но Бетховен, которого я сыграл в кино, уже оглох, практически сошел с ума, а все писал свою великую Девятую симфонию. Моцарт в последние месяцы жизни не мог сидеть — только лежал, он и человеком-то уже не был, а продолжал сочинять свои самые светлые мелодии. А возьмите Достоевского, Чехова, Ван Гога, Гойю, Тарковского — они все творили до последнего дыхания. Так это гении, которые уже обессмертили свое имя. Что же остается мне, простому актеру? Только одно — работать».

Он умер осенью 2014-го, успев отметить 90-летие. Его фильмография тоже заканчивается 2014 годом. Так живут, работают и уходят в вечность «простые актеры».