НИКОЛАЙ СЛИЧЕНКО: ПО-ПРЕЖНЕМУ ВЛЮБЛЕН И СЧАСТЛИВ

"Милая, ты услышь меня..." Сколько лет этот романс в исполнении Николая Сличенко заставляет трепетать сердца слушателей. Он и нынче постоянно выходит на сцену с ним - и еще с десятками знаменитых музыкальных жемчужин, щедро даримых слушателям... И трудно поверить, что этому человеку с такой молодой страстью, неиссякаемой заразительностью вчера исполнилось 70 лет.Так случилось, что именно в тот вечер, когда мы собирались встретиться с Николаем Алексеевичем за кулисами руководимого им театра "Ромэн", один из актеров, играющий в пьесе "Грушенька", угодил в автоаварию. Сличенко срочно вводил в спектакль дублера, ему было не до разговоров. Но узнав, что я из "Труда", с которым артиста связывает многолетняя дружба, худрук уделил мне время, оставшееся до начала представления...

- Николай Алексеевич, вас называют то королем цыганской песни, то князем русского романса. Чем же так близки русские и цыганские напевы?
- Дело в том, что цыганская песня - та, которую я впитал с молоком матери, - взращена под огромным влиянием русского фольклора. Когда цыгане разбрелись по всему миру, то значительная часть их попала в Россию. Они слушали русские песни, а особенно полюбившиеся пели сами. Но, конечно же, делали это по-своему. Контуры мелодии оставались, а стиль, эмоциональное наполнение становились характерно цыганскими. Русский романс пришел к цыганам несколько позже, когда мы уже стали профессионально заниматься исполнительским искусством...
В русской и цыганской ментальности вообще много сходного. Например, эмоциональность, душевность. Как мы говорим о любимой песне? Задушевная! Такая, под которую можно и порадоваться, и поплакать. А еще - раздольная, глубокая. Эти качества тоже близки и русским, и цыганам.
- В памяти сохранились те времена, когда ваши концерты, выступления артистов театра "Ромэн" шли по Центральному телевидению, приковывали всеобщее внимание. Вас считали любимцем властей, поговаривали даже, что вы участвовали и в более узких "посиделках", где пели для руководителей страны...
- Это две совсем разные вещи. Может, не очень скромно так о себе говорить, но популярность в молодые годы у меня действительно была большой, и во Дворец съездов нас, цыганских артистов, охотно звали и, случалось, на правительственные приемы приглашали. Но на узких "тусовках", пользуясь сегодняшним словечком, я не пел и пирующих государственных начальников не развлекал...
- Нынче, что греха таить, государственного внимания к вашему театру поубавилось...
- Да, живем трудно. Зарплата у людей небольшая. Нас держит прежде всего преданность делу, которому я и мои коллеги посвятили жизнь, и особая дружеская атмосфера, создававшаяся в коллективе десятилетиями. Без нее просто нельзя заниматься искусством, особенно таким "артельным", как театральное.
- Театр выезжает на гастроли?
- Редко. У нас, если позволите так выразиться, многонаселенные спектакли - с танцами, хоровым пением, в них участвует порядка 50 - 60 артистов. Проезд, проживание, суточные разорили бы нас. Слава Богу, хоть в Москве, на своей базе, как-то сводим концы с концами. А задирать цены на билеты значило бы лишить возможности нашего традиционного зрителя приходить на спектакли. От этого было бы худо всем - и публике, и нам.
- Вы сейчас - "только" художественный руководитель коллектива или играете и сами?
- Последние годы выхожу на сцену в единственном спектакле "Мы - цыгане". Художественное руководство - дело, требующее решения массы проблем. Сейчас готовим новую постановку "Слепые" по пьесе Эдгара Эгадзе, ее осуществляет народный артист России Павел Бобров. Но и я постоянно должен быть рядом...
- Несмотря на занятость в театре, вы успеваете петь в концертах...
- Да, меня по-прежнему любят приглашать на всевозможные торжества, юбилеи. Люблю шефские концерты для ветеранов: дело очень нужное, эти люди столько сделали для страны, но часто они обойдены заботой общества...
- Расскажите о вашей семье.
- Она, благодарение Господу, очень большая. Двое сыновей, дочь, пятеро внуков, правнучка. Сын работал в театре "Ромэн", но недавно по семейным обстоятельствам ему пришлось уйти. Внук учится в Российской академии театрального искусства на отделении драмы у Владимира Андреева. Внучка работает в нашем театре. Дочь тоже работала в театре, а сейчас ушла на эстраду, да еще и воспитывает детей, младшему всего годик и восемь месяцев.
- Ваш внук - участник "Фабрики звезд" - сейчас у молодежи, пожалуй, даже более популярен, чем вы... Не ревнуете?
- Я, честно говоря, вообще узнал об этой его "Фабрике" в последний момент. Да и никто в семье не имел понятия о том, что он проходит отбор. Так что никакого давления с моей стороны ни на него, ни на жюри не было. Коля позвонил уже оттуда, с телевидения, когда прошел второй тур: "Дедуля, дедуля, я прошел!" Я даже не понял, о чем он говорит. Он втолковал: "Прошел на "Фабрику звезд!" Ну, я не стал его ни хвалить, ни ругать. Это его жизнь, его путь. Надеюсь, он не разочаруется в своем выборе.
- А вы его каким-то секретам мастерства обучали?
- Да нет. Ни его, ни других своих детей. Они и так все время за кулисами, сами "подглядывают" то, что им нужно. Династии в нашем театре - нормальное явление: одновременно работают представители двух, даже трех поколений...
- В обывательском понимании все цыгане поют, пляшут... Но, наверное, в вашем роду были особенно талантливые люди?
- Такие же, как все цыгане... Правда, со старшими мне недолго довелось общаться. Мне было 6 лет, когда началась война, а по нашим местам (родился я в Белгороде, потом семья перебралась в Харьков) она прошлась жестоко. В 42-м папу расстреляли фашисты. Голод, разруха тоже сделали свое черное дело... Жуткая была жизнь, не до песен. А уже в 51-м я пришел в театр.
- А как вы оказались в Москве?
- В конце 47-го меня отправили как сироту в цыганский колхоз, потому что растить меня было некому - бабушка умерла от голода. Был такой цыганский колхоз в Воронежской области, в Новохоперском районе. И я пацаном там работал. В том колхозе были и наши дальние родственники, они помогли как-то выжить, выстоять. Вечерами, помню, садились за стол, старшие наливали себе водочки и пели. Я подпевал, и мне говорили, услышав мой голос: "Вот бы тебе в театр!". Тогда слава о "Ромэне" уже шла по всей стране. А потом всем миром собрали мне денег на билет в один конец. И я попал в Москву, пришел в театр "на смотрины".
Никогда не забуду ни тех людей, которые отправили меня в столицу, ни тех, кто встретил в театре совершенно не знакомого им мальчишку, поверьте, как сына. Стали расспрашивать - откуда я, что, как... Сказали, что вообще-то для работы на сцене нужно получить серьезную профессиональную подготовку. Но когда я спел, станцевал, прочел стихотворение, в зрительном зале во весь рост поднялся очень красивый человек. Это был ведущий артист театра Сергей Федорович Шишков, и он сказал: "Вот наконец моя замена!" Вы знаете, мне тогда чуть плохо не стало! Такое счастье сразу свалилось... Ведь мне было всего 16 с половиной лет. А в 17 я уже сыграл свою первую главную роль. Вот как это случилось. Оказавшись в театре, я буквально заболел сценой. Пропадал за кулисами день и ночь, знал наизусть все спектакли, все роли. И как-то Сергей Федорович, желая мне помочь, сделал вид, что заболел, и попросил руководство, чтобы на замену поставили меня... Он и в дальнейшем меня поддерживал, и вообще весь коллектив мне помогал, я попал как в семью. А какие люди были потрясающие! Ром-Лебедев, Шишков, Хрусталев, Киселев, Скворцова... Было у кого учиться! Вот где истоки моих удач.
- Из тех ролей, о которых вы мечтали, остались ли какие-то несыгранными?
- Нет. Я долгие годы мечтал сыграть Федю Протасова из "Живого трупа". Более десяти лет такого случая не представлялось. И все-таки я его сыграл. Сам поставил этот спектакль. Это был и колоссальный труд, и колоссальная ответственность, и колоссальное наслаждение. Вот где я сполна вкусил эти сладкие творческие муки, о которых как о высшем счастье говорят люди сцены. Нужно было и психологически материал прочувствовать, и сверхзадачу донести, и гения Толстого быть достойным... И, как потом говорили зрители, писали газеты, нам удалось это сделать. Мне много добрых слов тогда было сказано. Даже шутка такая пошла: в то время в Москве "Живой труп" поставили сразу несколько театров - МХАТ, Малый, имени Моссовета и мы, и публика утверждала, что "самый живой труп - в цыганском театре".
- А как режиссер о какой постановке мечтаете?
- Вот уже лет десять, если не больше, неотступно думаю об "Отелло". Но я уже говорил вам - чтобы театральная работа состоялась, многое должно "совпасть". Пока еще не совпало...
- Напоследок - что такое для вас счастье?
- Прежде всего - труд, который востребован людьми. Ну и, конечно, семья, близкие - что для меня неотделимо от театра. Моя жена Тамила пришла в "Ромэн" в 1952 году, сразу вслед за мной. Только она успела в отличие от колхозного мальчишки окончить школу-студию МХАТ, так что имела солидную подготовку. Пять лет длился платонический роман (цыганские нравы очень строги в смысле, как сейчас принято говорить, "добрачных отношений" - во всяком случае такими они были тогда). Наконец мы поженились и вот с тех пор уже 45 лет вместе. И по-прежнему влюблены, по-прежнему счастливы.
Беседу вела