"Верните мне моего ребенка" - такое, пока условное, название Наталья Захарова дала книге, над
"Верните мне моего ребенка" - такое, пока условное, название Наталья Захарова дала книге, над которой сейчас работает. Предлагаем читателю "Труда" одну из глав, в которой рассказывается о свидании матери и Маши в мае 1999 года после того, как они не виделись полгода. (Печатается с сокращениями.)
Мадам Симонен, судье по детским делам трибунала г. Нантер.
14 мая 1999 г.
СРОЧНО
Мадам! Я обращаюсь к Вам по поводу моей дочери Маши, помещенной Вами в приют. Я сильно взволнована: во время моего вчерашнего звонка в приют Маша сказала мне больным голосом: "Я хочу в кровать. У меня болят горло и голова". Воспитатели, к которым я обратилась, не хотели мне ничего объяснить, отказались показать Машу врачу и отправили ее утром больную в садик. Так как у Маши к тому же в тяжелой форме ветрянка, прошу Вас распорядиться срочно вызвать к ней врача и поставить меня в известность о диагнозе. Благодарю Вас за внимание и участие. С нетерпением жду Вашего ответа. Наталья Захарова.
В волнении проходят несколько дней. От судьи и социальной службы нет никакого ответа. Тогда обращаюсь к судье с просьбой поехать в приют и увидеть больную Машу. "Она абсолютно не нуждается в вас, - удивленно отвечает судья Симонен по телефону. - Возможно... я позволю вам видеть раз в месяц вашу дочь... Я подумаю..." 180 дней и ночей я схожу с ума от непонимания. Почему я разлучена с моим ребенком? Куда он спрятан? Что кроется за всем этим?
Через несколько дней некто мадам Урго - специализированная воспитательница социальной службы - сообщает мне по телефону дату, время и адрес, по которому я должна явиться для 45-минутного свидания с Машей. Трясясь от страха за жизнь моего ребенка, которого я не видела шесть месяцев, с сумкой, полной подарков, я иду по указанному адресу. Трехэтажное серое зданьице с вывеской "Территориальная социальная служба N 5".
- Я Наталья Захарова. У меня свидание с дочерью...
- Третий этаж направо, - отвечает темнокожая женщина за стойкой у входа.
- Спасибо.
Лифт. Три стула у стены. Коридорчик. Оттуда появляется воспитательница Урго. Смотрит на меня в упор и протягивает руку для пожатия. Рука, вялая и липкая, не соотносится с ее холодным и властным голосом.
- Пройдите в комнату и там подождите. Сначала мы встретимся с Машей, а потом приведем ее к вам.
Время тянется невыносимо долго. Я смотрю в крошечное окошко где-то под потолком. Чувствуя себя как в ловушке. Слышу голоса в коридоре и бросаюсь к двери. В сопровождении трех человек белая как мел, с красными коросточками на лице и руках, неимоверно худенькая, стоит моя Маша, трехлетняя любимая девочка.
- М-а-а-м, - тихо вздыхает она и тянется ко мне.
Я бросаюсь к ней, моя куртка, как подбитые крылья, сползает за моей спиной. Ее тонкие ручонки, как пушинки, ложатся мне на плечи. "Ма-ма!" Я беру ее на руки и несу в комнату для свиданий. На ней чужое, не по размеру, застиранное платье, чьи-то старенькие босоножки. Маша кладет голову мне на плечо. Она вся горячая. Я усаживаюсь с ней на стул. Троица садится напротив и пристально наблюдает за нами.
- С какого времени у нее ветрянка? - спрашивает мадам Урго у парня, приведшего Машу.
- Со вчерашнего, - отвечает тот.
- Ну болячек совсем нет, - уверенно говорит Урго.
- Маленькие, - поддерживает парень.
- Если у вас не было ветрянки, - смеется вдруг Урго, - так заболеете, мадам Захарова!
Маша всем тельцем прижимается ко мне. Мы сидим, не разжимая объятий. Молчим. Мне хочется, чтобы они испарились или по крайней мере замолчали. Их бесцеремонное присутствие действует мне на нервы, пугает Машу.
- Дорогая моя, смотри, я принесла тебе бабочку, - целую я Машеньку. Большая надувная бабочка на нитке - любимая Машина игрушка. - Видишь, она приле...
- Мадам Захарова, - вдруг резко и угрожающе произносит Урго. - Говорите по-французски!
Я испуганно гляжу на нее, прикрывая собой Машу.
- Но мы не...
- Я хочу объяснить Маше, почему вы не имеете права говорить по-русски, - она подвигается к нам на стуле. - Маша должна понять, что теперь изменилось все! И это наша работа - объяснить ей, почему она не будет больше говорить по-русски...
Я не верю своим ушам и продолжаю шептать Маше нежные слова, гладить ее по головке. Я не знаю, как на это реагировать: мы не общаемся с Машей на французском.
- Хочешь, как раньше, я заплету косички? - спрашиваю я Машу, прижимая к себе.
- Косички? Что это значит? - удивляется Урго.
Чтобы избавиться от нее, я говорю Маше по-французски: "Смотри, наша бабочка Зойка прилетела к тебе!"
Маша не понимает меня. С трудом разжимая губы, она что-то бормочет. Она больна и почти не шевелится у меня на коленях. В чужом платье ей неудобно. Хорошо, что я принесла ей новое. Осторожно стягиваю с нее чужое. Крестик! Ее нательный крестик, привезенный специально из Иерусалима. Он лежал на Гробе Господнем. Где он?
- Может, в корзине с одеждой, в которой ее привезли в приют? - говорит парень.
- Почему в корзине? - оторопело спрашиваю я. - Это ее нательный крестик, и я хочу, чтобы он всегда был на ней.
При этих словах я быстро снимаю свой и вешаю Маше на шейку.
- Вы знаете, - бормочет парень, - она играет, и мы боимся, что он может сломаться.
Урго видит мое состояние и тоном надзирательницы "ласково" успокаивает меня. У Маши жар, ее растрепанные волосы слиплись, я достаю расческу и заплетаю косички. Маша умоляюще смотрит на меня. Она не понимает, почему мы не идем домой, почему рядом эти чужие люди.
- Смотри, Машенька, - говорю я ей по-русски. - Я принесла тебе улиток.
Урго напряженно вслушивается. Боясь, что она опять закричит на меня, ищу слова и неловко продолжаю по-французски:
- Я нашла их в траве. Вчера был дождь. Помнишь, мы ловили с тобой улиток? - Маша с улыбкой смотрит на улиток, берет одну и "пугает" меня. Я смеюсь и целую ее в головку:
- Моя Машенька, моя...
Урго раздраженно и сухо обрывает меня:
- Мадам Захарова, продолжайте по-французски!
- Но я произношу ее имя. Это спонтанно...
Я ставлю на пол коробку с улитками. Они пугаются, втягивают рожки.
- Вы пустили гулять улиток? - удивляется Урго.
Улитки оправились от страха, потихоньку выползают из коробки. Маша смотрит на них с интересом и тихонько смеется. Урго тоже смеется. Ее смех напоминает мне металлические шарики, перекатывающиеся в стеклянном стакане.
- Мадам Захарова, будет лучше, если вы их положите обратно в коробку, - говорит она. - Они пугают Машу. Они могут нас укусить.
- Укусить? - изумленно переспрашиваю я. - Но у улиток нет зубов.
- Неважно. Уберите их, пожалуйста! К тому же, - она бросает взгляд на часы, - время подходит к концу, я вам даю еще пять минут...
Маша обхватывает меня своими ручонками и вдруг больным, низким голосом говорит мне по-французски:
- Я хочу домой! Хочу вернуться к тебе!
Урго резко встает со стула:
- К сожалению, Маша, это не мама теперь решает. Это решаем мы!
ОТ РЕДАКЦИИ. С тех пор прошло два года. Наталье Захаровой сейчас разрешено общаться с дочерью один раз в месяц на русском языке в ходе свиданий, но Маша за это время его практически полностью забыла. И по-прежнему девочка, разлученная с матерью, воспитывается у чужих людей.