САМАЯ БОЛЬШАЯ ТАЙНА

Доступ в столичные больницы, куда поступили заложники, родственникам и тем более просто знакомым категорически запрещен. До сих пор. Институт имени Склифосовского, где мне вчера удалось побывать, превращен фактически в осажденную крепость. Приняты беспрецедентные меры охраны.

Не пропускают через обычные входы врачей, нянечек, санитарок... Даже с пропусками. Всем сотрудникам можно входить только через центральный вход, там - строгая омоновская проверка. И только с подтверждения главной медицинской сестры института и представителя отдела кадров, которые с утра вместе с милицией обязаны дежурить. Беда, кто не взял с собою служебный пропуск... Закрыты наглухо все ворота. В коридорах возле приемного отделения - вооруженный спецназ. Прекращено и обычное "свободное посещение больных", в каком бы отделении они ни находились. Сотрудники прославленного Института имени Склифосовского, я понимаю, выполняют только строжайшие указания начальства из Минздрава: "не пущать и не сообщать". И сами от этого страдают.
В приемной главного врача института появлению журналиста удивились так, словно бы ворвался террорист: "Нас, сотрудников, самих не пропускают, как вы-то здесь оказались?!"
- Не надейтесь, что вас пропустят к пострадавшим, - уверяла меня секретарша директора клиники, когда я пытался получить разрешение на визит.
Все вчерашние заложники - порядка 30 человек - находятся в Центре отравлений клиники. Сюда мне удалось попасть правдами и неправдами. На четвертом этаже самые легкие пациенты. Некоторые уже самостоятельно ходят по коридору.
- Я - Силин Модест Николаевич, - представляется один. - Был зрителем мюзикла...
- А вы можете, Модест, выйти со своего этажа, спуститься, например, вниз?
- Нет. Меня не выпустят...
Разговор прерывает заведующий, который приходит в неподдельный ужас от того, что в его отделении находится журналист. Срочно вызывает охрану... Доктор действует так не потому, что ему так хочется - по инструкции. "Я не хочу потерять из-за вас работу", - не скрывает своего раздражения врач. И успокаивается лишь только тогда, когда я оказываюсь за дверями центра.
В институте не работают сотовые телефоны - чтобы, не дай Бог, больные не могли сообщить о своем состоянии родственникам.
У входа в вестибюль института сидят двое парнишек. Гриша Жулид и Артем Минеев. Их лучшая подруга по двору - десятиклассница школы "Золотое сечение", что на Бауманской, Карина Гладкова находится сейчас в реанимации Центра отравлений. Это единственное, что они знают. Не больше знают и родители девочки.
- Карина пошла на мюзикл вместе со своим классом, - рассказывает Артем. - Она очень симпатичная, с косой. И очень общительная... Она звонила из Театрального центра домой маме. И мама нам сказала, что Карина держится молодцом. Мы с Гришей решили здесь дежурить все время, только вот надо в школу съездить, предупредить учителей, почему мы не на уроках... Узнайте, пожалуйста, - просит меня Артем, - что с Кариной?
Информация о здоровье освобожденных заложников стала чуть ли не государственным секретом. Мы даже, наверное, больше знали о них, когда люди находились в зрительном зале. Телевидение все-таки пустили в Театральный центр. Разрешали иногда звонить. Почему же сегодня, когда все позади, мы не имеем права знать о здоровье людей, их состоянии? Почему не объявляют списки тех, кто погиб? Ведь речь идет не о праздном интересе, а о жизненно важной (в буквальном смысле) информации... Столько пережив и испытав за страшные дни, мы вправе знать правду, какой бы горькой она ни была...