Екатерина Рождественская — это сразу несколько творческих личностей под одним именем. Поклонники жанра знают ее как яркого арт-фотографа, чья «Частная коллекция» — серия фотографий знаменитостей в образах персонажей известных картин — стала явлением. А потом выяснилось, что Екатерина — интересный писатель, на ее счету уже десяток книг, не затерявшихся на книжных прилавках. Наконец, она часть семейной истории, неразрывно связанной с эпохой, отсюда и постоянные возвращения в воспоминаниях к отцу — популярнейшему в те времена поэту и автору песен Роберту Рождественскому. К маме, бабушке, всей родне, где каждый — личность. А на днях Екатерина Рождественская предстала перед читающей публикой как заядлая путешественница и гурманка, представив книгу «Приеду к обеду: мои истории с моей географией» (издательство «Эксмо»).
— Екатерина, откуда такой интерес к кулинарии?
— Я сама очень люблю готовить и чутка к тому, что может рассказать еда о характере того или иного народа. В моей книге много рецептов, причем не только тех, что восхитили, но и тех, что вызвали оторопь. Показательный пример: Куба и Исландия. Просто не понимаю, как можно на благословенной кубинской земле, где такая богатая растительность и живность, так ужасно готовить. А в суровой Исландии, где из своих продуктов только баранина и рыба, а вместо хлеба — вяленая треска, бережно относятся к каждому зернышку, и там в самом обычном «Макдоналдсе» вы пообедаете как в ресторане. Собственно, этот поразивший меня контраст и вдохновил на создание книги.
— Удивительная глава посвящена Ашхабаду. Признаюсь, совершенно по-другому представлял себе этот город и нравы его жителей.
— Ашхабад и меня поразил. Представьте себе абсолютно пустые улицы днем. Никого, кроме уборщиков и милиционеров, поскольку в это время запрещено покидать рабочие места. Утром и вечером люди появляются, одетые в некое подобие униформы. Все студентки должны носить белое платье, волосы завязывать в косички, а на студентах — черные брюки и белые рубашки: Идешь по улице и сразу видишь, кто есть кто. Еще меня поразил проспект с различными ведомствами: Министерство нефтяной промышленности похоже на громадную зажигалку, МИД имеет вид глобуса, на Минсельхозе красуется огромная скульптура коня, Министерство образования напоминает книжку. И все это этажей по 30-40.
Правда, побродить по ашхабадским улицам не так просто. К гостям приставлены сопровождающие, от которых я тем не менее сбегала: терпеть не могу быть под чьим-то надзором. А сбежать мне надо было: я мечтала раздобыть щенка туркменского алабая. Эту породу там считают настолько ценной, что запрещают вывозить за границу. А у нас дома всегда жили алабаи, но мне хотелось «туркмена».
Есть такой способ обойти запрет: вывезти беременную самку на московскую выставку, а когда она родит, вернуть обратно. И я уже с хозяином такой собаки договорилась, но возникла проблема получения собачьей визы. Пришлось от затеи отказаться.
— До сих пор большая часть ваших книг («Зеркало», «Девочка с Патриарших», «Двор на Поварской», «Балкон на Кутузовском») рассказывала семейную историю. Как появилась идея такой серии?
— Считаю, каждый вне зависимости от литературной одаренности должен написать нечто вроде родословной, чтобы сохранить память о бабушках и дедушках, дядях и тетях, которые глядят на нас с семейных фотографий. Чтобы хранили эту память потом и наши дети с внуками. Самая большая ценность в семье не машины и квартиры, а такой фамильный альбом. Для меня большое счастье, что мои продвинутые сыновья читают мои книги с интересом, дарят их друзьям. Мама успела увидеть только первую мою книжку «Жили-были, ели-пили...» . Она уже очень болела, когда я ее принесла. Начала читать и вдруг заплакала. Я спросила почему. И мама ответила: «Дура, ты писатель». Вот с этой «дурой — ты писатель» я и живу. Воспринимаю мамины слова как напутствие: писать, сохраняя ироничное отношение к себе.
Жанр моих книг правильнее определить как мемуарную прозу по мотивам времени. Хочу, чтобы читатели окунулись в эпоху, разглядели краски и почувствовали запахи: увидели резиновые игрушки на полках небогатых магазинов, огромные транспаранты к 7 Ноября, Москву без пробок, будочки телефонных автоматов по всему городу. Но когда я рассказываю о своих родных, то пишу именно о них, конкретных людях, а не о придуманных собирательных фигурах.
— Известность к вам пришла благодаря серии фото в журнале «Караван историй». Будет ли у этого проекта продолжение?
— Кажется, я окончательно распрощалась с этим этапом — все-таки сняла больше 6 тысяч человек. Хотя если бы не фотосъемки для «Каравана», возможно, мне никогда не пришло бы в голову писать. 20 лет я снимала и 18 из них была счастлива, поскольку знала, что ко мне на съемки придут Розенбаум, Образцова, Кобзон, Гурченко! Такой был у меня замечательный директор, все это организовывавший. Ну а затем пошли чередой мальчики и девочки из неведомых мне сериалов — у меня ведь нет телевизора. Представьте, заходят человек десять в студию, и пока кто-то из них не сядет к гримеру, я не понимаю, кого буду снимать. Зато гонора — выше крыши. Чашку чая с презрением отодвинут, если ее подали без блюдца. С фотографом могут не поздороваться, потому что мы для них — обслуга, мимо которой они, великие артисты, вплывают в студию. А начинается: «Ой, как плохо свет стоит», «Кадр — дрянь. Скажи ей, чтоб пересняла». Когда мне надоело это слышать, я поручила съемки ассистенту, а сама набрасывала истории, которые затем вошли в мои книги. Так получилось, что фотодело перетекло в писательство. Я поняла: тут, в книге, я хозяйка, могу делать все что хочу. Можно сказать, писателем стала из чувства протеста. Я девочка из хорошей семьи и не люблю, когда со мной не здороваются.
— А что сейчас на вашем письменном столе?
— Книга, уже продуманная и отчасти написанная. Она посвящена следующему нашему семейному адресу: Калининский проспект, 70-е годы. Папа начал писать песни, и вечерами к нам приходили их исполнители — Кобзон, Магомаев... Они приносили с собой не только мелодии, но и свои истории. У каждого происходили какие-то драмы, и моя бабушка Лида была для них жилеткой, в которую плакались, советчиком, который помогал мудрым словом. Можно сказать, это книжка про любовь. И начинается она словами: «Бабушка снова влюбилась». Тогда ей было 60 лет.
— В кого, если не секрет?
— В мужчину намного младше. У нее было такое «хобби» — влюбляться в молодых. Причем влюблялась безудержно, безоглядно. И сама потом их бросала. Так было на протяжении многих лет. В бабушке было что-то магическое: она смотрела зелеными глазами и сражала наповал. Мы с мамой, помню, завидовали. Хотя я была еще совсем маленькая, а мама — принципиальная однолюбка.
— Каков, по-вашему, рецепт счастья?
— Кто ж вам его сформулирует? Хотя один важный момент отмечу. В книге, которую пишу, бабушка произносит такую фразу: «Никто не может повлиять на длину своей жизни, но каждый имеет возможность увеличить ее ширину». Ширина жизни — это друзья, поездки, книги: Каждый день, который прожит не так, как предыдущий, когда ты узнаешь или делаешь что-то новое. Человек не поезд, способный двигаться только по проложенным рельсам, — он в любой момент может сойти с этой колеи и сделать что-то совсем неожиданное. Так что ширина нашей жизни зависит только от нас самих.
— Ну, в пандемию, когда того нельзя, сего нельзя, на ширину жизни не особо повлияешь...
— Знаете, за этот год мы все поняли, как ценно живое человеческое общение — не по телефону, не по «Зуму». Как это важно — просто обнять друга. Раньше я об этом не думала. Когда моему сыну исполнилось 20 лет (а в тот момент мы оба болели понятно чем), я достала елочные игрушки и гирлянды, принесла в большую комнату стремянку, с трудом залезла на нее и развесила. Настроение сразу поднялось. Правда, средний сын сказал, что у меня получился цирк шапито. Но мне стало весело, и я дала себе слово: когда мы выздоровеем и карантин окончится, обязательно отмечу этот день рождения по-настоящему. Позову столько народу, чтобы гости не помещались, а еда падала со столов и было море выпивки. Я так этого хотела, что даже без помощницы, заболевшей накануне, в одиночку накрыла стол на 40 человек.
А еще в эти месяцы я завела домашних птиц — кур, фазана и пятерых цесарок, построила для них теплицу. Когда вокруг тебя зелень, цветочки, живность, это дает ощущение гармонии, уверенность, что именно так и надо проживать жизнь. Да и книги в таком состоянии пишутся лучше.
