В театре имени М. Н. Ермоловой Олег Меньшиков един в трех лицах – художественный руководитель, директор и актер, поэтому иногда кажется, что он вездесущ: в репзале обсуждает с постановщиком работу над грядущей премьерой, в лабиринтах родного театра следит за ремонтом и по ходу сбора труппы успевает поделиться мечтами и планами. А начинается все с закономерного вопроса о том, как он умудряется поспевать везде и всюду? Я задала его – и вместо обычного ответа услышала целый рассказ о театральном деле, о планах коллективных и собственных, который уже не было смысла прерывать дополнительными репликами.
– Как удается успевать? Не знаю. Мне интересно. Организация театрального дела – пожалуй, самое увлекательное для меня занятие. А когда ты увлечен, время становится твоим союзником, а не противником. За три минувших сезона сделано немало, но это не значит, что я всем удовлетворен. Так вообще не бывает. Театр ведь в большой степени риск. Понимаете, я как художественный руководитель – это одно, а как человек – совсем другое. Пару раз я запрещал выпускать уже готовый спектакль. Но не потому, что это не соответствовало моим представлениям, а потому, что такое, считаю, в принципе в театре недопустимо. Вы не думайте, будто все, что у нас идет, нравится мне и как художнику, и как человеку. Но художественное руководство – это не навязывание своих вкусов, а попытка быть объективным и понять, что же на сегодняшний день хочет зритель. Бывает, что спектакли, которые, по моему мнению, должны приниматься достаточно сдержанно, у публики вызывают восторг, и наоборот – те, что я считаю замечательными, создают только холодное напряжение в зрительном зале. По своим вкусам ориентироваться вообще очень сложно. Надо допускать, что существуют и другие точки зрения.
Начало нынешнего сезона кому-то может показаться мрачноватым: на большой сцене мы выпускаем шекспировского «Макбета» и «Утиную охоту» Вампилова, а на новой «Процесс» Кафки. Никакого особого умысла в этом не было – не будем забывать, что это театр. Это не настоящий Макбет и не настоящий Зилов. Я все-таки считаю, что театр – это, в первую очередь, игрище. Совершенно согласен с Честертоном, который сказал – храм ничто, если он не святыня, театр ничто, если он не игрище. И участвующим в этом игрище не стоит относиться так уж серьезно и к самим себе, и к тому, что они делают на сцене. Чуть-чуть полегче, господа!
Вторая половина сезона, надеюсь, будет повеселее. Хочется чтобы в репертуаре появилась комедия – то, чего нам на сегодняшний день так не хватает. К сожалению, те комедии, которые я вижу, меня совершенно не устраивают: заигрывание со зрителем, юмор ниже пояса… Мне хочется, чтобы на сцене нашего театра появилась высокая комедия. Не обязательно классическая. Пьес хороших много. Все жалобы на то, что их сегодня мало – ерунда. Просто режиссеры, как правило, читают одних и тех же уже всем известных авторов, а у них действительно не очень много хороших пьес. Надо искать лучше! Правда реализация давней мечты – «Сильвы» – опять откладывается. Понимаете, никто пока не может написать то, что мне нужно. Но я продолжаю надеяться!
Надежды все-таки имеют свойство оправдываться. Вот как с нашей новой сценой произошло: восемь премьер за два сезона, плюс кинопоказы, клубные вечера. Мы раздвигаем привычные для зрителя границы театра и будем продолжать в том же духе. Но главная ее задача – быть площадкой для эксперимента. Не думаю, что еще в каком-нибудь московском театре побывало такое количество молодых режиссеров. Конечно, не все они будущие гении, но хорошие они или плохие, сейчас не так важно. Важно, что они сюда приходят и пробуют доказать свое право заниматься этой профессией. Убедить своей энергией, заразительностью, обаянием сценическим. Молодые режиссеры приходят к нам не с пустыми руками. И часто это не одна, а несколько пьес. И чтобы принять какое-то решение я волей-неволей должен все это прочесть. Чего-то совершенно нового я в них не ищу – все давным-давно открыто, и значимость пьесы определяет только уровень таланта автора.
Только не спрашивайте, ищу ли я там роли для себя. Я о ролях никогда не мечтал, потому что это – бессмысленно: в точности того, чего желаешь, тебе не дают. Единственным исключением в моей жизни оказался Калигула, которого я все-таки сыграл в спектакле Петра Наумовича Фоменко, поставленном им в театре Моссовета в начале 90-х. В этом сезоне мне предстоит сыграть одну из самых завидных ролей мирового репертуара, но если о Шекспире я думал давно, то конкретно о Макбете – нет. А если говорить о совсем нереальном, то вот сыграть бы супермена вроде Джеймса Бонда! А что – все красиво: костюмы, женщины, обстановка! Эффектные погони! У нас, правда, снимать такое кино не умеют. Но если найдется режиссер, которому это окажется по плечу… Только где они? Нету! Вот потому-то я и не мечтаю о ролях. Ты в форме, ты понимаешь, что готов и можешь, но… Я не ощущаю своего возраста, впрочем, вообще мало знаю людей, которые открыто признаются – да, я чувствую себя на свой паспортный возраст. Все стараются ощущать себя помоложе, но даже когда уже не получается, все равно ни за что в этом не признаются. Тем более – артисты.