.jpg)
Вспоминаем Евгения Евтушенко, который был автором и другом «Труда»
Он умер 1 апреля 2017 года в США, где жил последние годы. Но похоронить себя завещал в России, которую, по собственному признанию, любил «всею кровью, хребтом». Вдова Евтушенко выполнила последнюю волю поэта — он похоронен в Переделкино, рядом с могилой Пастернака. В эти дни Евтушенко будут вспоминать и в Америке, где он преподавал русскую литературу, и в России — в библиотеках, театрах, домах культуры. Вспомним великого поэта и мы, тем более, что с «Трудом» он был связан с 1950 года, когда опубликовал на страницах нашей газеты свои стихи.
Евтушенко при рождении был поцелован Богом, для меня это очевидно. Он начал рифмовать в четыре года — еще до того, как научился читать. Первый сборник выпустил в 20 лет и был принят в Союз писателей, став самым молодым членом СП в истории советской литературы. Когда ему был 31 год, он впервые попал в списки номинантов на Нобелевскую премию — и пребывал в них на протяжении полувека...
Евгений Александрович писал стихи до самого своего ухода — жадно, торопливо, избыточно, взахлеб. Он дышал рифмами, ритмами, метафорами, как мы, простые смертные, дышим воздухом. Ему хотелось переплавить в поэтическую форму все, что он видел, знал, чувствовал. За свою жизнь Евтушенко, помимо того, что сочинял прозу и сценарии, преподавал, снимал фильмы, выпустил порядка 150 сборников, его поэтическое наследие составляют тысячи стихотворений, которые нами еще толком не прочитаны.
Талантливый, красивый, внутренне свободный, владеющий английским, французским, испанским, итальянским языками, он побывал в 96 странах мира и познал при жизни такую славу, которая не выпадала даже на долю голливудских звезд. Его известность в 50-80 годы прошлого века была сопоставима разве что с «битлами». С ним считали за честь дружить, общаться Фидель Кастро и Роберт Кеннеди, Гагарин и Че Гевара, Пикассо и Шагал, Феллини и Маркес, Сикейрос и Моравиа, Кортасар и Неруда...
Блистательный лирик, написавший сотни пронзительных произведений о любви, передавший тончайшие душевные переживания своего лирического героя, Евтушенко был еще и бойцом, воителем. С годами он все больше тяготел к лирике гражданской, а то и к публицистике, не чураясь, как и его любимый Маяковский, остро-политических тем. Его стихи «Наследники Сталина», «Бабий яр», поэма «Мама и нейтронная бомба» в свое время стали настоящими «бомбами», породившими ожесточенные общественные дискуссии. Его стихотворение «Танки идут по Праге», которое он написал после вторжения наших войск в Чехословакию, не могло быть опубликовано в СССР, оно разошлось в самиздате. Но чехи говорили, что оно, наряду с выходом горстки диссидентов на Красную площадь, спасло в их глазах репутацию советского народа.
Сам Евтушенко диссидентом, антисоветчиком не был. По его собственным словам, он был и остался социалистом-идеалистом. Поначалу боролся «с призраком Сталина с помощью призрака Ленина», мечтая о демократическом социализме. А в перестройку, узнав о преступлениях Ленина, вслед за Сахаровым говорил о «конвергенции» — слиянии лучших сторон нашей и западной моделей жизнеустройства. Истый шестидесятник, дитя ХХ века и ХХ съезда партии, он боролся за гуманизацию советского строя, используя свою немалую власть над сильными мира сего.
«Поэт в России больше, чем поэт» — написал он когда-то пророческие строки. 20-летним студентом он заступился за опальный роман Дудинцева «Не хлебом единым», за что был исключен из Литинститута. Позже он спасал от преследований Эрнста Неизвестного, Наталью Горбаневскую, Синявского с Даниэлем, вытаскивал из тюрьмы Иосифа Бродского. Евтушенко звонил председателю КГБ Андропову с требованием прекратить травлю Солженицына. В связи с уже упоминавшимися чешскими событиями послал телеграмму протеста Брежневу.
В перестройку он стал народным депутатом, возглавлял писательскую ассоциацию «Апрель». В 1991 году Евтушенко был вместе с защитниками Белого Дома, а в 1993 отказался принять из рук Ельцина орден в знак протеста против войны в Чечне. Как свою личную боль переживал он события на Украине, стараясь поэтическим словом примирить русский и украинский народы. Многие ли из современников Евтушенко могут похвастаться такой же достойной и при этом активной общественной позицией? Это вам не по кухням, не по диванам сидеть, вяло перетирая прегрешения властей.
Недруги, которые у него, как у всякого таланта, были, объясняли его смелость советской поры связями с КГБ. Мол, поэта завербовала всесильная «контора», оттого, дескать, его свободно выпускают за рубеж, терпят его политическую и поэтическую фронду. Это был, разумеется, злобный навет. Никто Евтушенко санкций на свободомыслие не давал — он и его друзья-шестидесятники с боями отвоевывали каждый сантиметр свободы.
Евтушенко подолгу бывал невыездным, власть всласть уродовала и его стихи. Многие из них были опубликованы в авторском варианте только через 20-30 лет. Но даже у всесильного КГБ не всегда хватало рычагов воздействия на знаменитого поэта, которого, с одной стороны, хотел снимать в роли Христа режиссер-коммунист Пьер Паоло Пазолини и которого, с другой стороны, принимал в Овальном кабинете президент США Ричард Никсон. Последний, кстати, на вопрос поэта, почему западные спецслужбы не пытались завербовать его, с заминкой ответил, что с таким человеком, как Евтушенко, любой власти придется несладко...
В последние десятилетия жизни, разочаровавшись в происходящем на Родине (феодальный, по его словам, социализм стремительно заместил олигархический капитализм), поэт отошел от активной общественной деятельности. Деля время между США и Россией, он по-прежнему много писал, пусть и без того блеска, который был присущ его ранним стихам. А на склоне лет совершил еще один гражданский и творческий подвиг.
Я имею в виду издание многотомной Антологии «Десять веков русской поэзии», в которую вошли шедевры жанра: от былин и «Слова о полку Игореве» — до лучших стихотворений современных авторов. Огромная по масштабу работа, которую не стыдно было бы выполнить целому научному институту, была начата Евтушенко на страницах «Труда», где на протяжении полутора лет публиковались фрагменты будущей Антологии. Тогда мне удалось поближе познакомиться и даже подружиться с поэтом.
Хотя ему было уже за 70, он не входил, а вбегал в редакцию. Шарф от расстегнутой куртки летел за ним, как диковинная птица. Его поджарая, ломкая фигура Дон Кихота излучала энергию. Обычно Евтушенко говорил, что у него есть 15 минут, но потом начинал читать и править сверстанную полосу, вовлекался в разговоры о поэзии, рассыпал комплименты сотрудницам газеты, посвящал им мгновенно рождающиеся стихотворные экспромты. Так проходил час, другой. Иногда он позволял себе выпить бокал сухого вина (водку, по его собственным словам, он перестал пить в 12 лет, на исходе военного детства) и стремительно убегал, говоря, что впереди у него еще десятки дел.
На время суток Евтушенко никогда не обращал внимания. Не знаю, спал ли он когда-нибудь, но мог позвонить мне из Сибири или из Америки в два-три-четыре часа ночи. То, что дружба — понятие круглосуточное, для него было аксиомой. Когда Евтушенко был в зените своей славы, рассказывала мне актриса Лариса Кадочникова, снимавшаяся с ним на пару в фильме «Взлет», в котором поэт играл Циолковского, он, приезжая из зарубежных командировок, задаривал друзей импортными сигаретами, напитками, модными свитерами, джинсами.
Его щедрость, впрочем, была не только материального свойства. В самые последние месяцы своей жизни, уже пережив не одну операцию, изжелта-бледный, высохший, казалось бы, до состояния мощей, с отрезанной ногой, вместо которой у него торчала железная культя, но с пронзительно горящими глазами библейского пророка, Евтушенко объездил полстраны с чтением своих стихов. Объяснял мне это тем, что старается в меру своих слабеющих сил смягчать, умиротворять ожесточившиеся людские нравы.
Его вера в силу поэтического слова была неистребимой. «В России без стихов любити — народу русскому не быти», — гениально сформулировал он в своем стихотворном посвящении «Труду» и его читателям. И стоял на этом до последнего вздоха...