Убийство журналиста оказалось фейком. Что тут сказать? Хорошо, что живой. Живи, Бабченко, и дальше, смотри людям в глаза
Вчера многие люди, живущие в разных городах и странах, имеющие самые разные воззрения, испытали одно и то же чувство: им стало стыдно. Стыдно за эмоции и слова, выраженные по горячим следам сообщения, пришедшего накануне из Киева: там тремя выстрелами в спину убит Аркадий Бабченко, 41-летний российский журналист и писатель, с некоторых пор осевший в украинской столице.
В эту новость легко было поверить: точно так же в последние годы был застрелен Олесь Бузина, взорван Павел Шеремет, теперь вот три пули в спину Бабченко... И сразу взорвался интернет, полетели комментарии коллег, знавших Аркадия (а таких немало и в России, и на Украине), и официальных лиц, издания, где Бабченко работал, поместили некрологи. Это была первая, искренняя и вполне естественная реакция на смерть человека, с которым могут быть идеологические разногласия, но с которым тебя объединяет профессия и время, прожитое рядом...
Все оказалось шуткой, фейком. А точнее, провокацией. Бабченко жив, в него не стреляли, это лишь хитроумная комбинация, разработанная СБУ «в целях предотвращения». И вот уже несостоявшийся покойник дает комментарии, благодарит украинские спецслужбы, а те в привычных формулировках вещают о коварстве российских диверсантов, планировавших на Украине десятки убийств и разоблаченных с участием смелого парня.
Что тут сказать? Хорошо, что живой. Живи, Бабченко, и дальше, смотри людям в глаза. Жаль, что именно так заканчивает профессиональную карьеру яркий журналист, слову которого когда-то можно было верить.
Он не работал в нашей газете, но в пыльных подшивках «Труда» есть материалы, написанные Аркадием. Написанные так, что не оказались погребенными среди других текстов, обветшавших уже на следующий день, а торчат в памяти, как гвоздь в ботинке, мешая идти по жизни пружинистой походкой. Помню, перед очередным праздником 9 Мая он принес в «Труд» репортаж о жизни двух друзей-фронтовиков, доживающих век в ужасных, не достойных человека условиях. Репортаж вышел, один из героев Бабченко приехал в редакцию за газетой и читал, шаря по строчкам лупой. В конце просто сказал: все правильно. И ушел, опираясь на клюку.
Но Бабченко не всегда писал и говорил правильно. Его все больше и больше сносило оппозиционными ветрами к краям истины и за ее пределы, а неистовость в поисках правды оборачивалась слепящей ненавистью. И когда он кощунственным образом прокомментировал гибель Ту-154 на черноморском берегу с нашими военными музыкантами и журналистами, и когда «пошутил» по поводу недавнего страшного пожара в Кемерово, просто оторопь брала: зачем, почему? Неужели «борьба с режимом» так застит глаза, что человек слепнет? Наверное, так оно и есть. Человек войны — если принять во внимание его участие в двух чеченских в качестве солдата и командировки в горячие точки уже журналистом, репортером. Я читал его книги про войну в Чечне. Там все смердит гарью, кровью и смертью. Там выжить легче, чем сохранить себя — в себе. Не у всех получается.
Десять лет назад, летом 2008-го, он приехал в зону боев в Южной Осетии. Горы публицистики, фильмы документальные и художественные остались от той короткой, но яростной войны. А ее символом стала фотография, сделанная Аркадием Бабченко: молоденький боец с развороченным осколком животом виновато смотрит в объектив. Жив ли он? Не знаю. А Аркадия Бабченко больше нет. По крайней мере для меня и для очень, очень многих из тех, кого жизнь столкнула с ним за эти годы.