- В вашем творчестве отчего-то преобладают темные тона, ночные мотивы.
- Ну почему, вот там, в начале экспозиции, у меня два портретика - дочери в платочке и маленького сына. Сказать, что они мрачные, по-моему, нельзя. Хотя рядом же натюрмортик "Все, что осталось от 25 рублей", и в нем моя тематика уже проскальзывает: четвертинка водки, селедка, немного сдачи. Понимаете, я писал ту жизнь, которая меня окружала в Москве, ее пригородах. Учился в художественном институте, ездил на этюды к педагогу Евгению Леонидовичу Кропивницкому, который жил в Долгопрудном. Вскоре дочь Евгения Леонидовича Валентина стала моей женой. Надо было зарабатывать, и я устроился в соседнем Лианозово на строительство Северной водопроводной станции. Был десятником - это самый младший бригадир, вроде ефрейтора в армии. Мы разгружали вагоны со стройматериалами, техникой. А рабочими были заключенные. Сидели за все: кто-то колосок лишний домой унес, на кого-то жена в сердцах донесла - мол, обругал ее "ты врешь, как радио", ну ему и дали двадцатник.
- Как у вас складывались с ними отношения?
- Да без серьезных конфликтов. Один говорил: "Сразу видно, что ты тут случайно - тяжелее карандаша ничего не подымешь, да и не надо тебе подымать..." Когда потом мне чиновники говорили: у вас все такое неопрятное, переулочки убогие, водка с селедкой чуть ли не на каждой картине, - я отвечал: да вы же сами эту водку в огромных количествах производите и продаете, поддерживая бюджет страны. Нет, говорили, вы хотите очернить социализм.
- Недавно в Москве прошла крупная выставка сталинского летописца Дмитрия Налбандяна. Это ностальгия по империи или мода?
- Говорить о повальной моде я бы не стал - сейчас мир искусства так разнообразен, у людей столько возможностей удовлетворить свои вкусы. И не все у этих художников холодно-бравурно. Как-то нас, молодых художников, пригласили в мастерскую к Налбандяну, и рядом с портретами членов политбюро я увидел очень симпатичные этюды, на которых он писал свой горячо любимый Кавказ. А у Александра Герасимова, которого все знают по картине "Сталин и Ворошилов в Кремле", раньше в Третьяковке висел чудесный пейзажик "Терраса под дождем". Сейчас ее почему-то сняли, оставив "Сталина".
- Историю не перечеркнешь.
- Почему в Германии вы нигде не увидите картин типа "Гитлер с Герингом на партийном съезде"? Дело в том, что они проиграли войну, а мы выиграли, и у нас вроде нет оснований перечеркивать то время. Победителей не судят. Хорошо это или плохо - другой вопрос.
- Вы дорого продаваемый художник, но вам далеко до другого знаменитого эмигранта Ильи Кабакова, чьи работы идут с молотка за миллионы долларов.
- Илью знаю очень давно. Он настоящий шестидесятник. Помню, мы приходили к нему домой, и он показывал какой-то диван, который считался "объектом инсталляции". На мой взгляд, он очень хороший серьезный художник. Ну а в том, что он или его жена умеют все это пропагандировать, нет ничего плохого. Другое дело, что он культивирует образ этакого приниженного провинциального еврейского интеллигента, и у вас может возникнуть вопрос: ведь сам-то художник - миллионер! Но тут нет ничего странного, надо понимать разницу между творчеством и жизнью.
- Поэт Галич говорил, что ему в Париже часто снится Москва.
- Нет, мне в моей парижской квартире Москва не снится. Мне кажется, что ностальгия - болезнь, и не все обязаны ею болеть. Как не все болеют в детстве скарлатиной - кого-то она обходит стороной. Советский Союз, Россия с ее культурой, видимо, настолько прочно в моем подсознании, что оно не считает нужным мне без конца об этом напоминать.