.jpg)
Знаменитая пианистка – о конкурсе Рахманинова, рэпе в музыкальных школах, отпуске у моря…
Карьера Екатерины Мечетиной — на той прекрасной стадии, когда впереди еще десятилетия творческого роста, но уже набрана такая высота полета, что доказывать принадлежность к исполнительской элите мира через конкурсы знаменитой пианистке давно нет надобности. Тем не менее в эти дни публика Московской филармонии, а вместе с ней и десятки тысяч интернет-зрителей Первого международного конкурса имени Рахманинова наблюдали Екатерину на сцене — но не как конкурсантку, а как виртуозную исполнительницу одного из сочинений, участвовавших в композиторской части соревнования. Екатерина и прежде появлялась на телеэкранах — как комментатор конкурсов имени Чайковского, ведущий детского телеконкурса «Щелкунчик», а то и в совсем парадоксальной компании джазмена Вадима Эйленкрига и шоумена Тимура Родригеза в передаче «Клуб «Шаболовка, 37»... И все же — почему так редко, при ее-то таланте, профессионализме, обаянии, красоте? Почему вообще академические музыканты — столь нечастые гости в нашем телеэфире? Об этом и многом другом мы поговорили с Екатериной.
— Не могу не начать с Рахманиновского конкурса, ставшего (даже в сегодняшних условиях) одним из ярчайших мировых музыкальных событий. Ваши впечатления?
— Они отрывочны, поскольку смотреть все трансляции подряд не было возможности. Но если говорить о пианистах (интересовавших меня, понятно, в особой степени), то удивителен Иван Бессонов, в свои 20 лет обладающий не только совершенной техникой (об этом на соревновании такого уровня и говорить излишне), но поразительной внутренней гармонией. Слыша его, с первых нот понимаешь — этот музыкант должен быть в лидерах. При всем уважении к другим участникам — Еве Геворгян, Арсению Тарасевичу-Николаеву, Валентину Малинину... Кстати, перечисляя эти имена, поняла, что должна назвать еще одно — Дениса Мацуева, который большинство из них открыл на своих конкурсах в Москве, Астане, других городах. По сути сформировав новое яркое поколение в российском и мировом пианизме.
— Но я слышал, что Ивана Бессонова отчислили с первого курса Московской консерватории, поскольку за год он не посетил ни одного занятия.
— Как доцент консерватории могу выразить надежду, что это не окончательное решение. Но вообще проблема серьезная — как совместить столь рано и ярко начавшуюся концертную карьеру с классическим образованием, которое, я убеждена, даже самый одаренный человек должен получить. Ведь не зря Борис Березовский — после четверти века мировой известности! — все-таки счел нужным сдать дипломный экзамен в Московской консерватории... Очевидно, что универсального рецепта успеха нет. Кто-то, как Ваня или Ева, к своим 18-20 годам имеет в активе десятки выигранных конкурсов и интенсивнейший концертный график. А кто-то довольно долго созревает в камерной обстановке класса, общения с педагогом — зато потом вдруг «выстреливает» на конкурсе Чайковского подобно Люке Дебаргу или Константину Емельянову. Лично мне второй путь кажется более верным. На первом ребят ждет слишком много рисков — от шанса недоучиться до прямых опасностей для здоровья, особенно для нервной системы.
— Не кажется ли вам символичным, что конкурс, пришедшийся на такой критический момент в жизни нашей страны, да и всей планеты, был осенен именем Рахманинова? Конечно, никто ничего специально не загадывал — но какое попадание! Пожалуй, никого другого нельзя с таким основанием назвать музыкальной совестью России, как Сергея Васильевича, принявшего на себя огромную боль за Родину, вытесненного с нее, но все равно горячо ее любившего и поддерживавшего до самого конца.
— Вы абсолютно правы, и вот что скажу: ведь это миссия святого — взять на себя боль страны и так переплавить ее в тигле своей души, чтобы это почувствовал весь мир. Нисколько не принижаю других великих. Чайковский бывает и более откровенным в своих музыкальных исповедях. Но когда слушаю, допустим, Вторую симфонию Рахманинова, понимаю — мне не просто играют изумительно красивую, благородную музыку, но — учат быть человеком. В этом отношении могу сравнить его только с Толстым... Есть еще одно драгоценное качество у музыки Сергея Васильевича: про все, что он объясняет в человеке, нельзя сказать в отрыве от прилагательного «русский». Нет, он, безусловно, художник общечеловеческого значения. Но композитор именно русский, говорящий нам, кто мы есть. Раскрывающий это всем своим послушанием, данным ему жизнью: потерять Родину, но, страдая от полной невозможности воссоединения, навсегда сохранить ее в сердце. Каждому, кто обращается к рахманиновской музыке и судьбе, есть много над чем подумать. И мне повезло: минувшей зимой в мой репертуар вошло его последнее сочинение — «Симфонические танцы» в авторской версии для двух роялей. Сколько важных открытий я там сделала! Например, в конце первой части появляется фантастический аккорд, будто струны Садко зазвенели из дальних глубин подводного царства, и возникает дивно прекрасная мелодия. Сегодня мы знаем, что это из Первой симфонии, и говорим: вот образ далекой невозвратимой Родины. Но насколько далекой и невозвратимой? Я только сейчас это поняла: ведь Первую симфонию, неудачно продирижированную Глазуновым и провалившуюся на премьере, Сергей Васильевич уничтожил! Лишь после его смерти в библиотеке Ленинградской филармонии нашли комплект оркестровых голосов... Но он-то думал, что эта музыка живет только в его памяти, и в ее мимолетном явлении зашифровал образ прежней России, безвозвратно, как град Китеж, ушедшей под воду прошлого.
— Тем временем конкурс имени другого великого русского композитора, Чайковского, исключили из Всемирной федерации международных музыкальных конкурсов.
— Его уже исключали оттуда в начале 2000-х за неуплату членских взносов. И что с того? Вот мы, конкурсанты доинтернетной эры, желая получить сведения об имеющихся соревнованиях, садились за стол и ручкой писали запрос в Женеву, в штаб-квартиру этой самой Федерации, откуда в ответ приходил желаемый каталог. Но сегодня, при всеобщей информационной доступности, это абсолютный анахронизм. Например, вы можете просто зайти на сайт, который уже много лет ведет голландский энтузиаст Густав Алинк, и найти там полный свод всех конкурсов мира вне зависимости от того, входят они в Федерацию или нет.
— Тогда давайте поговорим на эту тему, так сказать, в философском ключе. Спор о том, нужны ли конкурсы, идет ровно столько, сколько они существуют на свете. С одной стороны, вроде бы без солидного списка побед на международных соревнованиях молодому музыканту трудно застолбить себе место в профессии, с другой — у тех, кто чрезмерно ими увлекается, вырабатывается некий усредненный «спортивный» стиль игры...
— Ухвачусь за вашу формулу — «застолбить место в профессии»... Завидую тем, кто уверен, что, набрав определенное количество званий — лауреат, заслуженный артист и пр., — они раз и навсегда это самое место за собой застолбили. Я устроена по-иному: для меня моих прежних заслуг как бы не существует. Живу с ощущением велосипедиста: остановился — значит упал. И место свое «столблю» каждым новым выступлением. А конкурсы появились в моей жизни лишь потому, что мне было скучно просто разучивать фуги или этюды, чтобы сыграть их на зачете. Учила я вещи быстро, и моя педагог в ЦМШ Тамара Леонидовна Колосс, чтобы поддержать этот азарт, стала организовывать публичные выступления. Была ли польза от того, что часть из них оказалась конкурсами?
Ну вот на первую премию, завоеванную мной в 10-летнем возрасте в Вероне, куплен рояль Yamaha, служащий мне до сих пор. В детстве вообще все воспринимается легче, в том числе участие в конкурсной гонке. Но в студенческую пору я, наоборот, стала относиться к соревнованиям чересчур серьезно, каждый раз как к последнему шансу в жизни. И это причинило много тяжелых переживаний, отнявших душевные силы и время, которые можно было бы употребить более продуктивно. Но опять же — это моя личная история. А у кого-то все по-другому. Тем более у нынешних молодых, которые на многое смотрят рациональнее, чем мы, у них в мозгах совсем другие прошивки...
— Интересно — какие?
— Ну, например, совершенно другое отношение к педагогу. Мы, ученики Сергея Леонидовича Доренского — а это личности уровня Николая Луганского, Вадима Руденко, Дениса Мацуева — относились к профессору как к непререкаемому авторитету, само имя которого священно. И у самого Доренского так было в пору учебы у Григория Романовича Гинзбурга — это отношение передавалось из поколения в поколение. Но теперь маме одной из моих учениц, которой я заметила, что она уделяет инстаграму больше внимания, чем специальности, ничего не стоит сказать мне: так отпишитесь от инстаграма дочки...
.jpg)
Впрочем, не хочу предстать динозавром-брюзгой — есть и в юном поколении по-настоящему глубокие музыканты, вроде Александры Довгань...
— В динозавры вам явно рано: только что в Перми на Дягилевском фестивале я услышал в исполнении Московского ансамбля современной музыки произведение вашего ровесника, композитора из Бремена Александра Шуберта Star Me Kitten, где виртуозно высмеивается нынешний стиль общения в соцсетях.
— Охотно верю, хотя к авангарду отношусь осторожно. Недавно написала реплику и надеюсь озвучить ее в своей рубрике на радио «Орфей»: современная академическая музыка часто предстает этакой «глокой куздрой», когда все правила «грамматики» вроде бы соблюдены, но сами «слова» бессмысленны. Этот разрыв нарастал давно. Даже у такого замечательного композитора, как Родион Щедрин, самое репертуарное произведение — не его великолепные симфонии, не фортепианные концерты, премьеру одного из которых, Шестого, я даже играла, а «Кармен-сюита»! Где использованы мотивы Бизе... К счастью, и среди современников есть композиторы, понимающие значение образной мелодики и гармонических тяготений. Недавно один такой автор, которого тоже больше знают по авангардным фестивалям, Олег Пайбердин, написал цикл из 12 пьес-портретов «Дамы филармонического общества», и я с огромным удовольствием его сыграла. Далеко не только потому, что там одна из пьес посвящена мне, но просто это отличная профессиональная, притом великолепно воспринимаемая самой разной публикой работа. А хотите, еще удивлю? Никто иной как Игорь Николаев вдруг приносит мне 15 пьес для детей. Чудесная, эмоциональная, мелодичная музыка!
— Может, не так уж была неправа знаменитая экс-сотрудница московского Департамента культуры Екатерина Калачикова, говорившая, что пора приблизить музыкальное образование к запросам масс?
— Калачикова была безусловно неправа: рэп, который она желала продвинуть в музыкальные школы, при всей своей актуальности классику не заменит. А вот в консерваторской программе подготовки композиторов изменения, по-моему, назрели. Не должен выходить из вуза дипломированный специалист, который не умеет сочинить красивую мелодию.
— Помню, вы предлагали свои способы преодоления разрыва между академической музыкой и широкой публикой. Например, создали Ассоциацию студенческих клубов классической музыки, где высокие профессионалы и влюбленные в музыку дилетанты — математики, физики, строители — объединялись в ансамбли и вместе играли Баха, Бетховена, Чайковского...
— Те программы на самых серьезных концертных площадках были великолепны. Правда, сейчас дело немножко притормозило: сказалась пандемия, да и у кого-то из ребят родился ребенок, кому-то нужно активно включаться в зарабатывание денег... Но надеюсь, придет смена. И в любом случае остается самый верный и постоянный канал связи со слушателем — мои фестивали «Зеленый шум» в Сургуте, «Притяжение музыки» в Татарстане...
«Зеленому шуму» в этом году исполнилось 10 лет, и вижу, что те, кто совсем юными людьми приходили на его первые концерты, теперь приезжают со своими детьми...
Вообще — что может быть лучше, чем работать для родной публики? Сейчас, когда у многих, и у меня в том числе, практически полностью поломались зарубежные планы, понимаешь это особенно отчетливо. У меня теперь концертов больше, чем даже в самые тучные допандемийные годы. Уже после конкурса Рахманинова я успела отыграть Третий концерт Сергея Васильевича в Петербурге, Второй Шопена в Москве. А сейчас лечу в Екатеринбург на знаменитый фестиваль «Безумные дни», где у меня семь (!) разных программ: Первый концерт Листа, Двойной Мендельсона, снова Концерт Шопена, сольное выступление в двух отделениях, камерная программа с трио, камерная с Костей Емельяновым... После чего мы с моей коллегой Элеонорой Карпуховой едем в музей-заповедник Рахманинова «Ивановка» — опять играть «Симфонические танцы». Кстати, вскоре эта программа выйдет на диске.
.jpg)
— Екатерина, вы не только прекрасно играете музыку, но и увлекательно о ней рассказываете. Почему вас так редко можно увидеть на телевидении? Где, буду справедлив, иногда заходит речь о классике, но ведут ее, как правило, актеры, меценаты, продюсеры — тоже достойнейшие люди, но никто из них не знает предмет изнутри так, как профессиональный музыкант.
— С этим вопросом вам стоило бы обратиться не ко мне, а к работникам телевидения. У меня самой нет обычая ходить по кабинетам и продвигать себя. Я скорее фаталист: все идет так, как должно идти. Судьба складывается из огромного количества факторов, и кто-то оказывается в нужное время в нужном месте. У меня вот есть моя работа солистки Московской филармонии. На днях, придя туда к Валерии Розановой, директору по развитию, поняла, что мой традиционный сольный концерт, обычно проходящий в первых числах января, откроет Год Рахманинова (в апреле мы отметим 150-летие Сергея Васильевича). Что может быть серьезнее и престижнее? Сыграю рахманиновские прелюдии и транскрипции...
— Отдыхать успеваете?
— Раньше — успевала, летом, бывало, на машине по России путешествовала, а то и до Швейцарии добиралась, бегала по горам, плавала на корабликах по озерам. Но сейчас загрузка столь велика, что даже в спортклуб некогда ходить, только оплачиваю из месяца в месяц продление абонемента.
.jpg)
Мечтаю оказаться где-нибудь у соленого моря, чтобы плавать и лежать в тенечке с хорошей книжкой...