Пальма первенства по обилию ругани принадлежит не самым громким российским городам: Пермь, Воронеж, Иваново, Тамбов с Челябинском
На прошлой неделе страну облетело сообщение про соцопрос на деликатную тему: где на Руси больше ругаются — в смысле, матерятся. Пальма первенства принадлежит не самым громким российским городам: Пермь, Воронеж, Иваново, Тамбов с Челябинском... Это что-то значит? Да ровным счетом ничего.
Еду самой поздней электричкой. Вся она светится, дребезжит, дрожит от нетерпения прибыть в Москву. Едет налегке, пустой и как бы себя подгоняет, вторя чеховским сестрам: в Москву! В Москву! Вот уже и Нахабино (неблагозвучное название, на мой вкус), входит группа подростков. Шумные, усталость их не берет. Возбужденные — из обрывков фраз можно понять, что только-только со школой расквитались.
Парень, развалившись и вытянув ноги в проход, жует ветку сирени — надо полагать, «трофей» последнего звонка. Девицы совсем не нарядные, наоборот, совершенно определенно не желают быть женственными и всем видом подчеркивают, что вполне себе «свои парни». А их парни матерятся, и девиц это ничуть не смущает.
Прислушиваюсь к речи. Мат какой-то сплошной, тягучий и бессмысленный. Не выражает особое эмоциональное состояние, просто матерные слова перемежаются с не совсем матерными. Сразу вспомнишь работяг из нашего детства — те если матерились, то редко и удивительно впопад, словно валерьянку каплями отмеряли, чтобы заглушить рвущееся из глубин души возмущение. Но и это считалось неприличной грубостью. Поэтому работяги старались вполголоса, и не при женщинах, тем более, не при детях. Если им делали замечание, замолкали или бубнили что-то невнятное под нос — вели, так сказать, внутренний диалог. Как правило, то бывали люди выпившие, усталые от работы и жизни. Такой архетип.
Сейчас моему сердцу очень даже милый, потому что все познается в сравнении. А если «беспричинно» матерятся и женщины, и подростки, и практически дети, то грань стирается. Какая, спросите? Культурная. Сколько бы тонн диссертаций ни написали про мат, про то, что он наше все, и известные люди им не брезговали, и рафинированные дамочки с оттопыренными мизинчиками позволяли себе подпустить словцо: Все равно вряд ли кто не согласится, что мат — это грубая и примитивная форма брани.
Вы возмущаетесь, если вас обматерят? Во-о-т. Неприятно. Понятно, что многие обматерят в ответ — так и общаемся. Примитивный язык говорит о примитивности его носителя. Если примитивных людей много — это как минимум неинтересно. Примитивные слова, примитивные мысли, примитивные дела. Собственно, культурная грань стирается и вне матерщины.
Простой пример из той же электрички. Футбольное же первенство мира на носу — город скребут, покрывают дорожками газонов, сажают пластиковые пальмы, в электричках все объявления на двух языках. И вот что интересно: по-русски они звучат категорично и, к слову, интонируются странно, с большим напором, без соблюдения логического ударения. Зато по-английски речь звучит мягко, вкрадчиво — сразу вспомнишь Александра Сергеича: «А как речь-то говорит, словно реченька журчит!» К тому же, здесь через каждое слово — «пожалуйста» и «будьте любезны».
Почувствуйте разницу: «Курение в вагонах (голос взмывает вверх) запрещено! Будьте осторожны: двери (голос пошел вверх) закрываются!» И: «Please, stand clear, the doors are closing». По-английски к вам — не к вам, конечно, а к гостям столицы — обращаются так, словно человек находится в центре релаксации и его в этот момент расслабухи нужно умаслить так, чтоб он вам подписал чек на неприличную сумму.
Немецкая подруга, которая отправила дочь-подростка на месячную стажировку в Испанию, возмущается: «Она вообще теперь не говорит «пожалуйста», «будь добра», «спасибо» — все в повелительном наклонении: дай да подай...» А если бы немецкая девочка стажировалась у нас? Не исключено, что в той среде, куда она попала бы, совсем бы не ругались матом — бывает же и такое. Но говорили бы там «спасибо» и «будьте любезны», и вообще говорили бы в метро вполголоса, не пытаясь перекричать шум электропоезда и не находя в этом ничего «такого»? Большой вопрос.
Москва расширяется, в нее уже понаехало всякого, а сколько еще понаедет. Так что, боюсь, не только свалки будут разрастаться, но и словесные отходы заполонят жизненное пространство — и никакие объявления остановок на английском ее не окультурят. Тут совсем другие речи требуются. Но вот как это объяснить школярам из Нахабино? Убей — не знаю!