В последний день лета исполнилось 75 лет со дня ухода Марины Цветаевой
Звезды сошлись так, что в канун 1 сентября в одной квартире, гулкой из-за отсутствия мебели и сохранившей следы недавнего ремонта (хату приготовили сдавать), должны были собраться пятеро одноклассников. Что тут такого особенного, спросите вы. Да все особенное, поскольку трое из пятерых давно жили за рубежом.
Один ухитрился сбежать еще при Брежневе, второй за год до Горбачева и перестройки, а Лидка с Артемом, который тоже был из нашего «Г», но вот не смог с ней в Москву выбраться, уехали в Торонто всего-то лет семь или восемь назад. Лидка приехала маму повидать. Нью-йоркский Юрик, большую часть жизни проживший там, впервые за 36 лет выбрался на родину ради свадьбы племянника, а Герка тоже за чем-то важным.
Не успели мы с мужем тренькнуть в звонок, как все трое оказались в дверях, целовались и кричали: «Три — два в нашу пользу!» — типа они трое импортные, а мы по-прежнему local.
— Ну, рассказывайте! — улыбался Герка, — сто лет вас, ребята, не видел.
— Нам-то что рассказывать, мы здесь пригодились. В каком-то формате...
— Вот именно «в каком-то». Эх! Вы-то могли выбирать, уж как они тебя заманивали: Не жалеешь, что не остался?
— Не-а, — ответил муж.
— А она? — кивнул он на меня.
— А она жалеет, — ответила я про себя в третьем лице, подстраиваясь под Герку. И решив сама перейти в нападение, спросила Лиду, не хотят ли вернуться. И хату не пришлось бы сдавать, вон она какая красивенькая, просто мечта. И работу себе они с Темкой конечно бы нашли, с забугорным-то опытом.
Лиду, у которой в Москве осталось много родных уз, видимо, родственники этим вопросом замучили и без меня, так что она ответила вдумчиво, подбирая каждое слово. Что и ей, и Темке, и их дочке там хорошо эмоционально. Что они это почувствовали сразу же, как ступили на чужую землю, и не теряли этого ощущения даже в те месяцы, что сидели все втроем без работы. Не отчаивались, так как все вокруг были настроены дружественно, все пытались помочь. «Я там всегда расслаб-лена, мне хочется улыбаться, петь...»
Понятно, возникла пауза. Это же, как ни крути, программное заявление. Но тут, слава богу, уже все начало шкворчать и пахнуть, ни с того ни с сего разбилась тарелка, которых и без того не хватало в раздербаненной квартире. Все закричали, что это на счастье, и вместо нее достали блюдце. Герка пытался сформулировать тост, пока спешно дорезались последние салаты, а Юрик, хиппарь с большим стажем, сидя на керамическом полу, смотрел в сети какое-то видео.
Тут под Геркино: «Ну, народ, даже странно, что завтра для нас всех не начнется новый учебный год:» из Юркиного компа вдруг ворвалось «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали! Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли. Застынет все, что пело и боролось, сияло и рвалось, и зелень глаз моих, и нежный голос...»
«Что это? — спросил Юрик, профессиональный музыкант. — Это же не Пугачиха?! У меня от нее мурашек не было». — «Это Мариам Мерабова». — «Не знаю такой, не слышал». — «Так никто не слышал до «Голоса». Юрик запел цветаевский «Реквием» на английском: «How many have already fallen there / Far land with no way back:» «Не звучит», — сказал сам себе.
Веселья не получилось. В смысле, беззаботности уже не получалось. Говорили про тех, кто умел сохранять достоинство в невероятно адских условиях. Юра, как промокашка, хватал все про Цветаеву: и про мужа Сергея Эфрона, и про дочь Алю, и про сестру Анастасию. «Да я тебе ссылок сколько хочешь пришлю!» — почти кричал Герка, стремясь свернуть с трагически-пессимистического и пафосного русла обратно в бытовое. Но Юра никак не давал: он уехал из страны тогда, когда все это было под запретом, а потом, видимо, руки не дошли. А может, и дошли, но вот послушаешь такой перевод и поймешь, что нерва-то нет, а без нерва, без душевных затрат все не то...
Герка сдался. Налил водки и сказал:
— Раз так, однокласснички, предлагаю выпить молча. За Марину Ивановну Цветаеву, которая 31 августа 1941 года ушла из жизни. И все эти семьдесят пять лет ее слова пробирают нас до дрожи.
Все посмотрели на него с благодарностью.