Литературный ообзор
Человечество умрет от глупости — вот главный вывод моралиста и мыслителя Александра Зиновьева, написавшего роман о, казалось бы, вполне себе умных людях, чья профессия — философствовать. Да и вообще, как выясняется, тонкая это грань — между мудростью и глупостью, амбициями и подлинно высоким назначением, обычным обывателем и злодеем вселенского масштаба.
Александр Зиновьев «Желтый дом»
«Есть в Москве, считай что в центре, желтый дом. / С виду — дом, каких полным-полно окрест. / Но в середке разместился в доме том / Мировой и эпохальный мысли трест». В стенах этого «треста» — Института философии Академии наук СССР — Зиновьев проработал 22 года. Всю кухню происходившего под крышей особняка в Знаменском переулке автор познал досконально, и теперь в романе от души потешается над «рьяными тружениками трепа и пера». Тут доктора лженаук, интеллигентные кретины, ведущие болваны, полуученые и полустукачи, компиляторы и плагиаторы: Они заседают на собраниях, торчат в очередях, едут в деревню на уборку картошки и сливаются с природой в подмосковном пансионате по соцстраховской путевке.
Писал Зиновьев картину нравов на пике своей славы на Западе, в котором тогда еще не разочаровался, был всюду нарасхват, читал лекции, печатался в престижных изданиях, а европейская элита пела ему дифирамбы. Книга вышла в Швейцарии в 1980-м, но и 40 лет спустя актуальности не утратила. «Лжедокторов» сегодня только прибавилось, а честности в науке и в целом в обществе — убавилось. Слов много, а с мыслями туго. Вот и спросите себя, над чем смеемся.
Роман Сенчин «Петербургские повести»
Кстати, про Гоголя. Занятно искать аллюзии между Николаем Васильевичем и Романом Сенчиным, получившим от велеречивого критика титул «застрельщика нового реализма». Прямо скажем, судя по этим рассказам и повестям, Сенчину до Николая Василь-евича все-таки еще далековато. Хотя автор тоже норовит представить нам «маленького человека». Вот, к примеру, блокадница Елена Юрьевна мечтает умереть одинокой и забытой, а племянница, претендующая на угол ее питерской комнатенки, кажется нашей героине вороной. Почти гоголевская мистика? В легенде про Аркашу Северного — то ли зэковской сказке, то ли были — автор погружает читателя в страдания почти по Акакию Акакиевичу из-за цинично отнятой современными бюрократами дочери. Парень, не способный полюбить девушку, компенсирует свои комплексы с помощью купленной на час проститутки. Почти любовь...
Такой вот карнавал маргиналов на задворках Питера ХХI века. Города, как и прежде, жестокого и эгоистичного. Но нет в нем ничего от «Носа» или «Шинели». Скорее, нынешний сенчинский сборник близок к киностилистике Алексея Балабанова. Но и здесь уместно слово «почти». Почти похоже, ибо обошлось без героя уровня Данилы Багрова.
Елена Ржевская «Берлин, май 1945»
Имя этой женщины известно всем, кто интересуется военной историей. В пору, когда слишком многое составляло тайну, а подлинные документы лежали в архивах под грифом секретности, воспоминания военной переводчицы генштаба ГРУ и 30-й армии Калининского фронта выглядели сенсацией. А здесь фрагменты переведенных Ржевской бумаг Гитлера и Бормана, страницы дневников Геббельса, протоколы допросов их приближенных. Все это воспроизводит картину конца света, царившую весной 1945 года в бункерах гитлеровской рейхсканцелярии.
Возможно, крестный отец Штирлица Юлиан Семенов описал бы эти детали более экспрессивно. Но тут важна не беллетристика, а эффект присутствия. У попавшей на фронт под Ржевом и прожившей 97 лет писательницы своя интонация. Представьте, она одной из первых увидела останки Адольфа Гитлера и несколько дней хранила его челюсть, по которой проверяли подлинность тела.
Мемуары в полной версии переизданы к 75-летию Победы. Мы уже многое знаем о той войне. Но так бывает: чем больше узнаешь, тем больше вопросов остаются открытыми. И кто знает, что еще хранят засекреченные архивы Третьего рейха?