- Не кажется ли вам, что сейчас назрела дискуссия между "старым" репертуарным театром и неким новым, каким - никто не знает?
- Театр действительно требует регулярного обновления. Но главное, и это не требует доказательств, - ежевечерние толпы у театрального подъезда. Когда, например, полтора года назад я решил пригласить к нам Женю Гришковца - чтеца своих же монологов, моя уважаемая администрация сказала, что мы на нем прогорим. Сегодня на Женин спектакль "Как я съел собаку" спекулянты у метро "Цветной бульвар" продают билеты по сто долларов. А выходит всего-навсего какой-то картавый человек и рассказывает, как он служил на Северном флоте.
- Конечно, театр не стоит путать с шоу-бизнесом, но как вы объясните то, что многие гастролирующие в России западные артисты откровенно халтурят?
- Наш доброжелательный зритель и это съест. Вот освистали бы, запустили парочку яиц на сцену - в следующий раз выступил бы серьезно. Театр - это демократическое искусство. И он ни в коем случае не отражает жизни, но питается ею. Кто-то из великих сказал, что театр также соотносится с жизнью, как вино с виноградом: виноград жизни должен перебродить, набрать градусы, и тогда он превращается в театр. Неспроста сегодня растет интерес к религии: человеку нужен духовный собеседник. Часть людей находит его в театре.
- Вы на них ориентируетесь?
- Только на себя. Я - единственный зритель, на которого рассчитан спектакль. Надеюсь, что люди будут смотреть на сцену моими глазами, будут разделять со мной и радости, и огорчения... Я очень люблю жить. Это величайший подарок. Я не знаю, откуда он нам дан. Не думаю, что Сверху. За это счастье нужно не то чтобы платить, но... помнить. И не дразнить жизнь. Получается пошло, глупо, да я и сам все время в это попадаю, но если заблуждаешься, то заблуждайся искренне. Особенно сейчас, когда прожита половина жизни, нельзя об этом не задумываться. Смерть - да, я боюсь ее, думаю, как будет здесь без меня, как будут жить дети...
- Было ли в вашей жизни событие, заставившее пересмотреть свои взгляды о мирском постоянстве?
- Когда-то очень давно меня выгнали из института (ЛГИТМиК) за профнепригодность. Мне казалось, что жизнь окончилась, и много лет я как бы "отживал" это событие, не мог с ним смириться. Потом была еще одна неприятная история, когда меня обманули и выгнали (1979 год) из Театра имени Станиславского, которым руководили Васильев, Морозов и я. В трудовой книжке до сих пор значится: "Режиссера Райхельгауза освободить от занимаемой должности в связи с отсутствием московской прописки". Меня буквально вынесли на носилках из театра, посадили в "скорую" с микроинфарктом. Представьте, что в Театре им. Станиславского я поставил лучшие в своей жизни спектакли - "Автопортрет" и другие. И после этого я долго не мог прийти в себя. Потом понял, что самое лучшее в жизни - это родители, дети, жена, окружающие тебя люди...
- Очень часто гениев рисуют как людей, зарывающихся в работе, они жестоки с подчиненными, они не замечают близких...
- Я - не гений. И очень этому рад. Я наблюдаю некоторых моих выдающихся коллег, которые во имя служения театру выжигают все вокруг - друзей, близких, семью. Но я не разделяю этого способа жить. Я мог бы и вовсе не заниматься театром, но не жить бы не мог. Я мог бы водить машину, работать директором детского сада, воспитателем средней группы, строить дома, вот взять бы сейчас кирпич, молоток, рубероид... Может быть, поэтому я не выдающийся режиссер. Я вхожу в зал и вижу, насколько мой спектакль несовершенен. Но для того, чтобы его улучшить, надо наступить не только на свое горло, но и на горло еще многих людей. Нужно уволить нескольких работников, поменять артиста, то есть совершить ряд жестких поступков во имя театра.
- Но, говорят, без греха не познаешь истины.
- Сознательно я никогда не выступлю автором греха, я никогда не буду убивать кого-то, чтобы понять, что из этого выйдет. Вообще надо быть благодарным и не роптать. Меня много раз отовсюду выгоняли, я лишался работы, лишался жилья, голодал в детстве - мне есть с чем сравнивать. И это то единственное, о чем я жалею, говоря о жизни своих детей - у них нет негативного опыта. Они не голодали, они не жили в проходной комнате... Человек, переживший блокаду Ленинграда, не выбрасывает хлеб. И когда мои дети выбрасывают хлеб, я сильно огорчаюсь. И в каком-то качестве чувствую, что хочу устроить им эту "блокаду". Или свет не гасят... Черт его знает! Вроде бы и не жалко, но есть внутри какое-то чувство... Не отдавая, брать нельзя - во всех проявлениях жизни. Жаль, что многие молодые люди сейчас не приучены к эмоциональной отдаче, с которой закладываются установки на жизнь.
- Вас не пугают реалии сегодняшней нашей жизни?
- Нет. Считаю, что последнее десятилетие моей жизни самое интересное. Потому что страна стала свободной. Я счастлив, что застал это время. Я счастлив, что я могу распоряжаться собой, своими возможностями так, как считаю нужным. Я счастлив, что закончилось время коммунистов. Надеюсь, что навсегда. Я ненавижу коммунизм, равно как и любое массовое сознание. Но и сейчас большинство людей, к сожалению, сбивается в массовку. Они обязательно хотят неких последующих гарантий - пенсия, вечная жизнь - пусть это ложь, но люди нуждаются в "счастливом финале". И многие театры помогают людям самообманываться: делают спектакли со счастливым концом. Но правда во всех случаях - это высшее достижение нашего бытия. Самая главная расплата для меня - это осознание того, что жизнь конечна. Оставшийся жизненный отрезок становится все меньше. Конечно, легче было бы жить, понимая, что это лишь прелюдия к Иному. Но я убежден, что живу только сейчас. Все, что Высоко, - внутри меня, я сам за все отвечаю, сам за все расплачиваюсь. Сам.